С днем рождения!

      Весь день Вэй Ин таскал Цзян Чэна по развлечениям, дабы у последнего был лучший день рождения в жизни. Уже поздно вечером они перебрались в винную. Цзян Чэн в этот раз слишком сильно перебрал. Это была последняя его мысль, прежде чем он перестал что-то понимать, запоминать и контролировать.

***

      Усянь тихо крадётся по коридору в комнату юного Главы Цзян. Совсем недавно он узнал от порядком выпившего в честь дня рождения Цзян Чэна, что он хотел попробовать хотя бы один раз в жизни стать слабым. Он мечтал, чтобы кто-нибудь хотел его: «И почему если мужчине нравится мужчина — это непременно должно быть позорным? Вот скажи мне, Усянь, почему?» Тогда Вэй Ин и сам неплохо выпил, но все же этот диалог он отчетливо помнил. Так что следующие два дня он, отлынивая от прямых обязанностей, занялся поиском хорошей сети божественного плетения, из которой сделал веревку, усиленную парочкой самодельных талисманов так, что даже Саньду Шеншоу не сможет порвать ее. Также он собрал необходимые ингридиенты, которые перечислила Вэнь Цин, когда он спросил ее о мази для секса, усыпляющих и повышающих чувствительность травах. Надо сказать, ее лицо в момент допроса Вэй Усяня стоило того. Девушка треть палочки благовоний молчала, а затем произнесла только один единственный вопрос: «Кто?» — имея в виду кто будет жертвой Вэй Ина. Где-то в глубине своей души она подозревала, что Усянь будет издеваться именно над Главой Цзян, ибо всегда все шутки и розыгрыши Темного Магистра перепадали либо ей, либо ему. Но она сильно сомневалась, что безобидная для родных Усяневская природа могла бы позволить ему так надругаться над сводным братом. То, что этот розыгрыш будет адресован не ей — она была уверена. Во-первых Усянь бы тогда не пришел к ней, во-вторых мазь он затребовал для мужчин, ну, и в-третьих она страдала от шуток Усяня только по причине ее схожести характером с Главой Цзян. На вопрос «Кто?» Усянь отмахнулся и ответил: «Ты его не знаешь». Также Вэй Ин набрал множество других полезных для своей задумки вещей.       Дверь покоев Главы тихо скрипнула и Усянь, не мешкая, сразу поджег сонные благовония, поднося их близко к лицу Главы Ордена Цзян. Цзян Чэн лежал на животе, пятой точкой кверху, согнув правую ногу и руку под подушкой. Его дыхание слегка изменилось от этого скрипа, все же после войны у всех заклинателей был чуткий сон. Сам Вэй Усянь зажал нос, а затем открыл окна, разгоняя Золотым Ядром действие трав, дым которых успел немного вдохнуть.        Он неуклюже стянул с Чэна его нижние одеяния, еле держа себя в руках, дабы не начать раньше времени или не поцеловать такого податливого сейчас и гибкого от природы парня. Затем взял веревку, сделанную из Сети Божественного Плетения, усиленную самодельными Усяневскими талисманами, связал руки сзади трех местах по три оборота, прижав их к спине. После связал расставленные ноги так, чтобы их хозяин не смог их сомкнуть или разогнуть. А также пропустил несколько витков во рту. Зажег другие травы, которые обладали сильно бодрящим эффектом, и потряс свою жертву за плечо.        Цзян Чэн нахмурился и медленно открыл глаза. Он все еще не понимал, что происходит. Ему захотелось зевнуть и потянуться, кажется, сегодня он проснулся раньше обычного, или же вчерашний поздний отход ко сну давал о себе знать. Однако как только он попытался что-либо сделать, то ощутил, что ему что-то мешает. Он опустил голову вниз и увидел веревки сетей вместо одежды. Его глаза с шоком и негодованием расширились, паника начала нарастать, он огляделся и зацепился взглядом за рассматривающего его брата. Он мгновенно вспыхнул из-за своего вида и позы лежа на спине с расставленными, согнутыми в коленях ногами, привязанными веревкой в натяг на расстоянии к рукам, нахмурился и впился злым взглядом в Усяня пуще прежнего из-за того, что тот решил в этот раз перегнуть палку своими шутками.       Вэй Ин же покачал руками в капитулирующем жесте:       — Успокойся, все хорошо. Я всего лишь хотел немного расслабить тебя, — сказал Усянь, поглаживая чужое предплечье и уменьшая свою громкость с каждым словом, переходя в конце на еле разборчивый шёпот, но для заклинателя уровня Цзян Чэна разобрать его бубнеж не было проблемой.       Цзян Чэн был все таким же хмурым, но гнева не осталось. Он доверился брату, хотя был почти уверен, что пожалеет об этом. Возможно, ему слишком сильно хотелось, чтобы его касались, гладили, хотелось кому-то показать свою мягкую душу, спрятав свои колючки хотя бы на несколько часов, он ведь мог позволить себе это? Он глубоко вдохнул, ожидая, что будет дальше.       Усянь смотрел ему в глаза какое-то мгновение, желая убедиться, что его слова сработали, и шиди успокоился немного. Затем наклонился к чужому лицу и оставил аккуратный поцелуй на скуле. Цзян Чэн чуть прикрыл глаза, расслабляясь и подаваясь немного бедрами вверх. Из-за сонного состояния он был чувствительным, и его мозг тут же подбросил ему, как и что именно могут сделать руки Усяня, его член сразу же встал. Он вновь покраснел и проклял свою влюбленность к этому балбесу. Как же ему, черт подери, давно хотелось почувствовать его губы. Единственное, что он не понимал, так это то, зачем ему связали веревкой его рот. Он бы предпочел поцелуи этим путам, но Усянь сделал все именно так. И как он только догадался о слабости Чэна? Он же ведь не додумался о его чувствах, нет? Цзян Чэн стал красным, как помидор.       Усянь погладил Чэна по щеке и оставил еще несколько поцелуев на лице: на лбу, на носу, на глазах, на подбородке. Затем он нежно прикусил подбородок, и Чэн немного зажмурился. Поцелуи уходили по нижней челюсти до уха, после его мочку прикусили и немного сжали. Чэн ничего не смог с собой сделать, испустив короткий стон и вновь приподняв бёдра. Поцелуи спустились на шею, обвели контур кадыка, подбираясь к ключицам, где Усянь оставил новый укус, вызвав этим еще одно движение бедрами совместно со стоном. Цепочкой поцелуев Усянь спустился к соску и начал его быстро и мягко прикусывать, обводя контуры выпуклости языком. Цзян Чэн почувствовал, что начинает терять себя, смущения становилось все меньше, а желания все больше. О, видели бы Небеса, как давно он этого хотел. Усянь перебрался к другому соску, пощипывая и поглаживая рукой уже истерзанную бусину. Цзян Чэн понемногу перестает контролировать свою громкость. Усянь отрывается от его груди, припадая к несчастному плечу брата и покусывая его и там. Тот по пьяни даже показал, где его самое слабое место. Цзян Чэна прошибает током и дрожью, глаза закатываются. Усянь кладет вторую руку на второй сосок продолжая гладить его. Из Цзян Чэна вырывается длинный стон, полный желания, он стремится прижаться пахом к телу Усяня и не как не может его достать, хотя он очень близко, отчего ощущение кажутся еще ярче. Веревки уже хочется сорвать с себя прочь и прижать Усяня к кровати. Воображение не кстати начинает рисовать интересные сцены, подкидывая Чэну еще больше возбуждения. Усянь отрывается от чужого плеча, оставляя на плече прощальный поцелуй. Он дразниться и выцеловывает каждый миллиметр его живота, не касаясь паха, лишь мучая его соски, затем он переходит к внутренней стороне его бедер, оставляя там легкие укусы, получая в ответ короткие стоны. Он отрывается от его ног и смотрит Цзян Чэну в глаза, опуская голову обратно вниз он проводит расслабленным языком от мошонки до головки члена пару раз. Только после этого он обхватывает губами его головку, и водит ими вверх-вниз. Цзян Чэна постигает небольшое облегчение. Он наконец-то чувствует долгожданные ощущения, он приятно и расслабленно стонет. Но долго расслабиться ему не дают Усянь касается языком впадины на вершине головки, от куда уже стекает немного жидкости. Он водит своим языком по этому углублению, заставляя вскрикивать и дергаться Цзян Чэна. Чэну кажется, что он вот-вот кончит от таких настойчивых движений языка, дарящих слишком острые ощущения по самому чувствительному месту, но Усянь резко отстраняется и вновь припадает начинает покусывать внутреннюю сторону бедер. Цзян Чэн недовольно мычит, протестуя. Усянь поднимает голову, на нем появляется оскал, словно он опять поймал Вэньского шпиона и собирается его пытать. Вот только на этот раз шпиона тут нет, есть только связанный Цзян Чэн. Чэн смотрит в эти игривые глаза и с ужасом понимает, что сегодня ему пиздец и начинает активно мотать головой. Усянь усмехается и успокаивающе гладит его по низу живота. Затем он вновь придает к шее, пощипывая чужие соски, и Цзян Чэн забывает о своем несогласии с пытками, вновь вздрагивая от каждого нового укуса и постанывая от более сильных сжатий сосков пальцами. После чего Усянь возвращается поцелуями к паху и заглытывает член Чэна до упора. Чэн чувствует как упирается ему в глотку и стонет, дергаясь от остроты разгоряченного тела. Усянь пережимает ему основание не останавливаясь в быстрых и глубоких движениях. Цзян Чэн начинает стонать с его скоростью, увеличивая каждый раз громкость, без возможности остановиться и замолчать. Были бы только руки свободны, а не заломаны назад, он бы непременно заткнул себя двумя руками. Усянь не останавливается, и ловит каждое движение Цзян Чэна ему в глотку. Цзян Чэн уже безумно хочет наконец-то кончить, от желания он начинает хныкать и глаза становятся влажными. Усянь снимается с его члена и начинает активно сосать головку, не давая Цзян Чэну долго отдыхать. Цзян теряет себя и счет времени. Голову вырывает к чертям. Сквозь замотаный рот льются уже не просто стоны, а целые речи с матом и пошлыми комментариями, которые не разобрать.       «Сука, Сука, Сука, давай, Усянь глубже, глубже задохнись моим членом, давай» — Чэн бы никогда не позволил себе подобного, будь у него жива сейчас хоть одна крупица сознания. Разбери эти слова Усянь сейчас и не смог бы сдержаться начав дрочить и кончив к концу этой фразы.       У Цзян Чэна начинают течь слюни, его начинает сильно колотить и Усянь поднимает голову отрываясь от него и поглаживая его по животу. Он все также зажимает у основания. К Цзян Чэну медленно возвращается его сознание, он начинает вновь соображать и досадливо хныкает, что он еще не кончил. Усянь задирает его согнутые ноги выше и кусает ягодицу. Чэн вздрагивает с неожиданности. Усянь доволен этой реакцией и начинает его покусывать в этой области, вновь дразнясь. Потом он припадает языком к его впадине и Чэн вновь вздрагивает, но поддается бедрами вперед. Будь сейчас он не в таком возбуждении, ему бы стало стыдно, он бы не позволил делать такое, но сейчас он настолько разгорячен, что двигается сам на встречу, доверчиво раздвигая свои гибкие ноги шире и сильно прогибаясь в пояснице, как кошка. Усянь гладит его рукой по приподнятой пояснице и обводит дырочку влажными кругами. Затем он лижет сам вход, Чэн реагирует новым предвкушающим стоном, пытаясь нанизаться на его язык, придвигая бедра ближе, но у него не выходит это сделать и пока Цзян Чэн не начинает опять хныкать, Усянь не вставляет в него язык. А когда он просовывает язык в податливое от общего возбуждения тело, Чэн задыхается в громком стоне. Тогда Усянь медлит и добавляет по одному пальцу, растягивая его, но не касаясь желанной точки внутри. Усянь отрывается от него и спрашивает:       — А-Чэн, а ты когда-нибудь трогал себя там сам?       Цзян Чэн, который сейчас не в состоянии соврать кивает головой.       — Молодец, хороший мальчик, — Усянь гладит его по пояснице, всовывая еще один палец.       Цзян Чэн громко дышит, ставит брови домиком и пытается направить чужие пальце к заветной точке, но Усянь вынимает руку. Цзян Чэн хныкает и потом чувствует у своего входа мазь, затем пальцы, которые оглаживают его внутренние стенки этой мазью целиком. После чего руки исчезают и Усянь наносит эту мазь на член Цзян Чэна и соски. Чэн делает непонимающее лицо. Усянь как-то злорадно улыбается и сверкает глазами, отчего Чэн сглатывает, инстинктивно понимая, что из-за этой штуки от него останутся только атомы нервных клеток, стоящих дыбом.       — Не волнуйся, диди, это всего лишь мазь с фиолетовым лотосом. Просто ты станешь еще более чувствительным. Давай подождем немного пока она впитается, чтобы мне не досталось этого эффекта тоже.       Цзян Чэн давится воздухом, делая жалостливые глаза и дергает стоящим колом членом.       Усянь убирает остатки мази с груди и члена, доставая другую банку и макая в нее пальцы. Он вновь смазывает его проход и входит двумя пальцами, на этот раз сразу пробираясь к заветной точке. Цзян Чэн стонет от касаний к мышцам вокруг входа и вскрикивает от нажатий слишком резко. Усянь немного мучает его, затем отстраняется давая передышку пересохшему горлу Цзян Чэна.       Цзян Чэн в этот промежуток пытается попросить у него воды. Усянь кивает, развязывая ему рот. Усянь прополоскав рот, набирает в рот воды и передает ее Цзян Чэну, чтобы тот пил лежа, связанный. После глотка Чэн ловит Усяня губами, получая долгожданный поцелуй. Сильно разгоряченный, он немного постанывает от соприкосновения мягких губ и языка. Усянь посасывает его язык и отстраняется, беря в рот еще воды, чтобы передать ему.       Взгляд у Цзян Чэна абсолютно ебанутый, сейчас его не существует, как личности, только сгусток раскаленных похотью до предела нервов и где-то на границе его сознания появляется нежность от желанных поцелуев. В общем счете Чэн сделал 8 глотков, после чего прохрипел:       — Хватит.       Усянь ощутимо продрожал от сильно севшего и возбужденного голоса Цзян Чэна. Теперь он никогда не сможет этого забыть, это будет сниться ему. Он хочет слышать его и больше не завязывает ему рот. Он смазывает свой член мазью для проникновения и касается головкой самого входа. Чэн издает очень тихий короткий стон из-за чувствительности дырочки после масла лотоса. Усянь дразнит его и водит членом между ягодиц по дырочке. Цзян Чэн тяжело дышит, ставит брови домиком опять и хрипит:       — Ну же войди, засранец!       Усянь хмыкает, решив что это лучше, чем простые стоны, заткнутого Чэна.       Усянь входит только на головку пару раз и выходит. Цзян Чэн рыкает, насаживаясь глубже. И тогда Усянь входит плавно до самого упора, останавливаесь. И Цзян Чэн удовлетворено низко стонет, затем отдышавшись произносит на выдохе:       — Ну наконец-то, блять.       Усянь позволяет ему еще отдыщаться, пока Чэн не теряет терпение, начиная самостоятельно подмахивать бедрами. Тогда он берет медленный темп.       — О, небо, ты можешь быстрее и глубже?! — хрипло возмущается Чэн своим самым низким тоном, возбужденного до предела голоса.       Усянь переворачивает его, подтаскивает к краю, сажает на шпагат, и тянет за плечи к себе, тем самым заставляя отклячить задницу, выгибая спину крутой дугой. Чэн охает. Усянь не дает ему опомниться вновь вгоняя ему по самые яйца, а в таком положении его член ныряет гораздо глубже. Цзян Чэн вскрикивает, у него перед глазами звезды пляшут и это… до предела хорошо.       — Да, делай так, выеби меня именно так.       Усянь роняет челюсть от таких слов, пока это не видит Цзян Чэн. Он сильнее тянет его плечи к себе. Дважды повторять не нужно, Усянь берет хороший темп и вдалбливается в него, член Цзян Чэна трется по одеялу от каждого толчка. Цзян Чэн вздрагивает, Усянь каждый раз специально проезжается по простате.       — А-Сянь, мо…лю, толь…ко не ост..нав…ливай..ся-я-Я-Я, блять!       Усянь бы и не смог, не сейчас, когда он наконец-то в нем, в тесном, горячем и самом любимом. Когда Цзян Чэн просит, стонет, задыхается от ощущений. Когда по комнате раздаются громкие влажные шлепки его паха об мягкую и пухлую задницу Цзян Чэна, которую он обожает до дрожи.       Цзян Чэн вскрикивает и шепчет:       — А-Сянь…       Он падает без сил. Усянь вздрагивает, не ожидавший этого, вытаскивает свой член из сильно сжавшегося прохода и пару раз дрочит, чтобы излиться на спину тут же отрубившемуся Цзян Чэну.       Усянь развязывает его, берет заранее приготовленные тряпки и таз с водой. Стирает свои и Чэновские художества. Перекладывает на диван Цзян Чэна, который что-то сонно пробубнил, когда его подняли. Меняет одеяло, кладет его обратно. Прижимается к нему стучащим сердцем, заботливо укрывает и обнимает за живот, засыпая.       — Это мой запоздалый тебе подарок. С Днем Рождения, А-Чэн…