Sensitive

Это был один из тех дней, когда просыпаешься от нехватки воздуха. Последовательно потрясенные выдохи, один за другим, которые вытеснили весь воздух из лёгких, от увиденного ужаса. А после желанный вдох, страдалец снова дышит ровно. Дрожь обволакивает тело, вторит попытку дотянуться до спасительных слегка потертых стекляшек. Лейтенант издает слегка приглушенный болезненный стон — защемило средний нерв в запястье и, будто приставив к стене, раздается второе мучительное попадание, в голову: легкое сотрясение дает о себе знать. Циркуляция крови в вестибулярном аппарате нарушена, поэтому и приходится повиноваться язвительным упрекам от телесного храма, у которого слегка поврежден платиновый купол, и двигаться аккуратно. Не вышло — второй треск ощущается уже как раскол черепной коробки, совсем не лёгкий импетус поворот совершает лейтенант, за что быстро ему воздается. Будто мертвенным соком растекается боль в ядре. Ким выругивается, явно матерно, но все же в порыве успевает схватить очки. Стекляшки нисколько не проясняют, что творилось в сознании, но те помогают лейтенанту ощутить взглядом полотно, на котором творился явный древний ужас. Постель, которая покрылась складками, будто впитала все изгибы тела. Какую же картинку видел перед собой детектив, что так извивалось тело. Не помнить, что пугает и загоняет в самый дальний угол — это та же старая песня о темном лесу. Неизвестность пугает, но не Кима, по меньшей мере не сейчас, он, благодаря своей многолетней выдержке, даже не шелохнётся от россыпи мурашек на теле полном испарины. Такой контроль над течением жизни крайне выматывает, особенно, когда в размеренное дело, которое подчиняется плану, врывается стихийно перестрелка. У лейтенанта все назойливо стучит дятлом мысль, что нужно подышать морским воздухом. Он чувствует жжение в груди, которое пробирается к горлу — нужно покурить. Выписывая каждый шаг с трудом и предельной аккуратностью, лейтенант погружается в оранжевый бомбер, который уже все нужное для хозяина содержал в кармане — сигареты, зажигалка и, разумеется, блокнот. Все навязчивые мысли, которые оседали в сознании, Кимом тормошились, свежесть воздуха их приглушит, нужно только доползти. Отмеряя щелчками закрытие номера, взгляд падает на соседнюю дверь. «О вас я не забыл, лейтенант дважды ефрейтор», — с хрипцой нашептывает Ким тишине ночи. Он с пробуждения уже распланировал будущие бессонные часы, такого же калеку-товарища нельзя оставлять надолго одного. Очень светлая оказалась ночь, окружение прорисовывается не пятнами, а вполне даже детально. Скамья возле берега подсвечивается изнутри, будто приглашает путника разделить бремя беспокойств о прошедшем и грядущем. Как бы Ким не старался спрятать под перчатками свои крайне уязвимые и нежные к окружающему миру руки, те при любых раскладах чувствовали все очень натурально. Сейчас в пальцах отдавалось щекотливое покалывание — такое ощущение вызовет старая, полупившая краска на скамье, и дотрагиваться не нужно. Все же присев, лейтенант достает пачку элитного класса табака. Когда куришь лишь одну сигаретку в день, покупка этих красавиц не бьет по деньгам, но зато аромат и жжение особенные, а запах не липнет болезненно к телу. Но не в эти дни. За сегодня детектив выкурил по меньшей мере одиннадцать сигарет. Когда пытаешь контролировать эмоции, эту хаотичную жизнь с помощью таких незначительных на первый взгляд ритуалов, как курение лишь одной сигареты в день, срыв может оказаться внушительным. Узловатые холодные пальцы сомкнули сигарету в сухих, обветренных губах. Ким затягивается глубоко и задумчиво, после медленно выталкивая лишнее из легких. Он взглядом проводит клубы дыма на фоне островных жилищ. Городок вдоль морского прибрежья, столь яркий возле глубинных вод. Не столь надрывист берег, но его постепенно воспевающие возвышенности давали ощущения лёгкого забвения смотревшему. Он будто парит над водной гладью, остается невесомым от человеческих проблем. Рыбачьи будки семьи Лильенн, полностью пропитавшиеся сольными водами, были усыпаны различными морскими обитателями. Буря частый гость этой гавани, к этому берегу часто приплывали различные сучья, которые некогда сломал и унес от родных земель ветер. «Родных и столь желанных», — отзывается горьким эхом у детектива. Здания казались свежими, белила били в глаза даже с такого далекого расстояния. С помощью сверхъестественных ощущений рук, Ким вообразил, как краска при прикосновении ещё прилипает к коже, проникает восполнено в нее. От этого хочется ладонями прикрыть лицо. «Вот вообразил», — молитвенно и с усмешкой произносит в руки Ким. Картинами мира пытается отвлечься лейтенант, впадать в себя сейчас, когда ты нужен другим, незрело и безответственно. Развернувшись к окнам товарища, система сдержек рухнула. Лейтенант снова начал ощущать руки в крови. Подступает холод и очертания рук в глазах стали пропадать, они двоятся, а затем троятся, боже. Нужно зажать эту душевную рану, но разве это способно сделать перед картиной, наполненной болезненными огоньками? Реки крови текут по улицам, как скот расстреляны люди. Киму тяжело от своей гиперответственности, но по-иному тот не может. Ему необходимо все взвалить на собственные плечи, в этом акте чистого самопожертвования лейтенант будто хочет скорее не спасти других от болезненного чувства вины, а от себя. Дрожащий на скамье мальчик думает, что за ним попятам шагает смерть. Она все никак не решится вогнать кол под сердце лейтенанту, потому что собралась изгнать волю к жизни изнутри — сквозь потерю близких. Сладостная болезнь к смерти окутывает и загребает под свое крыло, но она не заберет его в эту ночь. Сердце бесновалось испуганной птицей, жар сигареты вовсе не успокоил, а лишь укрепил тюремную дымку, которая не давала видеть ясно. Как высвобожденная пружина, Ким резко встает, тушит сигарету быстро и с явной тревогой, которая клеймом отпечаталась на лице. Тело грузное и тяжелое и дышится отрывисто и тяжело, но лейтенант умеет держать себя в руках. Позволил себе поддаться короткой рефлексией, но вновь собрался с силами. Ким в строю, но надолго ли? Ночь обещает быть тягостной и душной. Переступив через порог квартиры товарища, Ким все же облегченной вздыхает — он спит, а в комнате недушно: гуляет прохладный ветерок. Лейтенант быстро наполняет кувшином стакан на тумбе и сползает на пол рядом с диваном. Ким сводит брови к переносице — вблизи он выглядел неспокойно, видимо и его Морфей лишил нежных объятий. Нужно вытаскивать детектива из когтей кошмара, без резкого подъёма, тонко и бережно, но сначала нужно проверить перевязку. Лейтенант лежал эмбрионом к стене, похрипывая и сжимая часть одеяла, прижатую к груди. До места ранения будет добираться крайне трудно, поэтому Ким преподносит горячие губы к ушной раковине, главное не напугать его. «Детектив, нужно проснуться», — нашептывая, убирает прилипшие болезненно волосы Гарри. Раздается всхлип. Твою ж, Ким не хотел этого допускать. Ему трудно смотреть, как он мучается от страха и безвыходности, но резкость напугает его еще больше. Ким продолжает мерно поглаживать плечо и преклонено просит выйти из пелены сна. Детектив вздрагивает, он проснулся и теперь напугано маячит взглядом по комнате. Горячие слезы останавливают лишь бакенбарды. Пытаясь найти спасительный круг, Гарри хватается за узловатую кисть Кима. «Ким…какой же я уебок. Все ушли…», — пытается связать слова детектив, он еще не вышел из-под влияния сна. Ким мерно поглаживает большим пальцем его кисть — горячая, даже через перчатки ощущается. «Я рядом, детектив. Нужно выпить анальгетик и сменить повязку, помогите мне», — тихий баритон успокаивает испуганную душу, Гарри, вымотанный кошмаром, слегка кивает. Присев на край дивана, Ким, видя, как дрожат руки товарища, укладывает таблетку на сухие губы, преподносит стакан, ждет. Гарри жадно глотает воду, он осушил стакан и кивком дает сигнал, что достаточно. «Я помогу вам раздеться, лежите, мне нужно только захватить повязку», — следует выдох и короткая пауза, после чего Ким пытается привстать. Захват. Гарри по-ребячески не понимает этот жест, он испугался потерять спасительный круг. «Не убегай, прошу», —всхлипывает детектив. Ким сильно переживает, он не будет вставать, по крайней мере сейчас, он нужен ему сильно, до потери сознания. Гарри отмечает, что все это время Ким продолжал поглаживать его кисть большим пальцем. Приятно. «Почему ты так отстранён и погружен в себя?» — заметил детектив. В иной обстановке Ким вряд ли дал бы вразумительный ответ, но сознание Гарри сейчас настолько сильно воспалено, что тот забудет этот разговор при следящем пробуждении, почему бы не попробовать открыться? «Не думаю, что тут можно как-то по-другому, детектив. От моих действий зависит все вокруг. Я должен контролировать все обстоятельства жизни, мысли. Но я не смог. Вновь», — допустил Ким, чувствуя, как при каждом слове руки страдальца все настырнее лезли под перчатки. Сладостным жжением отдаются касания рук по всему телу. Хватка ослабевает. Как и думал лейтенант — Гарри находится в пограничном состоянии между бодрствованием и сном, он не даст ответ, но даже так это было утешительно. «Ощущение причастности дает значимость и важность выбора. Ты хочешь оказаться в глазах других фигурой взрослого и ответственного человека», — нервно с передышками шепчет детектив. «Зрелость кроется не в безликости глаз и заколоченном сердце, Ким. Сила не в отрицании слабости, а способности ее принять и идти дальше, не возлагая на свои опущенные плечи слишком многого. В твоих страхах нет ничего противоестественного, не нужно их бояться, я рядом», — проглатывает последнюю фразу Гарри, повернувшись к тому, для кого лился этот чарующий душевный порыв. Ким смущен, он не ожидал такого услышать, исполинская нежность разливается в грудной клетке, доходя до мочек ушей — они покраснели. Что может быть ценнее таких разговоров и что может быть больше этого? По привычной манере Ким заглатывает это чувство, но он обязательно постарается поработать над этим. «Детектив, ваше тело горит, думаю нужно протереть вас холодной тряпкой. Снимите майку, нужно облегчить вам эту ночь», — заметил Лейтенант, снимая перчатки бережно, чтобы не отпустить теперь для него спасительный круг. Гарри сонно ворчит, одной ногой он уже в дреме, но все же повинуется и выползает из пропотевшей насквозь майки. Барашком кроется вся грудь Гарри, так и тянется спрятаться в нее с головой. Детектив будто чувствуя то ли пристальный взор, то ли сигналы из горящей груди сгребает своего партнера в объятия, прижимая к себе. Возражения не принимаются, Ким это осознает, поэтому и отмечает, что поухаживать за товарищем придется чуть позже. Осыпаются здания, покрываются трещинами. Улицы воют от внутренней пустоты. Ветер прогоняет сквозь пустой, бледный и увядший город, чтобы залететь в приоткрытое окно и щекотнуть за голые ступни двух близких сердец. «Спасибо, Гарри», — тихо произносит Ким, прижавшись губами к шее детектива. Между ними свалилась еще одна стена.