Потерянный

      Мо Жань натянул воротник до носа. Ветер, едва теплый с утра, начал стремительно холодать с приходом вечера. Дети и их родители спешили домой, пока на площадке не остался один-единственный ребенок. Мальчик сидел на скамейке и теребил что-то в руках, раз за разом поглядывая то на школу через дорогу, то на Мо Жаня. На вид — не больше пяти; в желтом комбинезоне, как утенок, и совершенно растерянный.       Наверное, ждет кого-то.       Мо Жань провел на этой площадке уже пару часов; ноги и зад нещадно ныли так долго сидеть, но он все равно не уходил. Потому что тоже ждал.       Время шло, бледное солнце почти скрылось за многоэтажками и кронами деревьев, сверкая последними лучами, а они все ждали. Но никто не появлялся.       Где-то в сердце зародилось волнение, и Мо Жань, ведомый исключительно благими намерениями, пересек площадку и подсел к мальчику. Тот испуганно вздрогнул, но не отодвинулся — только опустил ниже голову да поджал губы. Такая жалкая, трогательная картина.       — Малыш, уже темнеет. Почему ты не идешь домой? — с мягкой улыбкой спросил Мо Жань. Альфа внутри него скребся и скулил, все подсказывал выпустить феромон, чтобы успокоить ребенка — так, как сделал бы отец.       — Я жду сестренку, — пробубнил мальчик и поерзал на месте. Видимо, совсем озяб.       — А где твои родители? Неужели отпустили тебя без присмотра? — изумился Мо Жань. Совсем скоро у него будет собственный ребенок, и он чувствовал настоящий ужас, когда смотрел на одинокого мальчонку посреди огромной площадки. А ведь он провел здесь примерно столько же, сколько и Мо Жань: точно не меньше двух часов.       Его мысли прервал вздох, полный безмерной, щемящей грусти, такой странной для малыша пяти лет.       — Мой папа умер, — упавшим голосом сказал мальчик, — а отец сильно болеет.       После такого признания, сказанного на грани шепота, Мо Жаня будто обдали ледяной водой. В душе он уже метался загнанным зверем, пока внешне старался развеять детскую печаль, ободряюще гладя по голове и через силу улыбаясь. В какой-то миг ребенок начал тихо всхлипывать и мелко дрожать. Мо Жань совсем потерялся, пока его инстинкты, которые удивительно резко проснулись рядом с мальцом, бились с социальными нормами.       Мо Жань пребывал в агонии, когда заметил в руках мальчика белую тряпицу, за которую и постарался зацепиться.       — Что это у тебя? — хрипло спросил он.       Как и ожидалось, тот отвлекся и разомкнул пальцы. В его ладошках оказался простой платок: белый, с небольшим узором ветвей и красных цветов. Мо Жань почувствовал призрачный аромат, такой знакомый, словно…       — Яблоня. У ее цветов пять лепестков, — припомнил он чьи-то слова.       — Это папин платочек, — сказал мальчик, шмыгая носом. — Он подарил его мне, чтобы я не боялся спать один. Папа говорил, что если этот платочек будет рядом, то и он будет рядом.       — Наверное, твой папа был замечательным человеком, — мягко сказал Мо Жань.       — Да! — воскликнул мальчик. — Он самый лучший! И отец так говорит. Он тоже самый лучший… Вот бы только…       Ребенок вновь начал всхлипывать, так что Мо Жань поспешил перевести разговор. Благо, в этом ему помог желудок — и даже не собственный. Мальчик сразу залился краской и выпятил губу, прижимая руки к животу. А ведь они так долго тут сидят… Должно быть, он жутко голодный. Мо Жань огляделся по сторонам. Днем рядом с площадкой ютились разные киоски с едой — может, вечером они еще работают?       — Проголодался, да? — понимающе спросил Мо Жань.       — Нет! — бойко ответил мальчик и нахмурил брови. Жаль, что всю его серьезность так быстро сломили жалостливые завывания желудочных китов. Тем не менее у Мо Жаня водился опыт в общении с упрямцами, чем он и воспользовался.       — А вот я съел бы чего-нибудь. Здесь неподалеку продают очень вкусные пирожки с мясом, бобовой пастой… — Мо Жань осекся, когда услышал очередной протяжный стон. Лицо у мальчика сделалось совсем несчастным: между бровей залегла глубокая складка, губы и ресницы задрожали. — Ну ладно. Если не хочешь, то жди сестренку, а я пойду.       Не успел он закончить, как тут же развернулся и зашагал к киоскам. За спиной послышался бодрый «топ», а затем его схватили за куртку и легонько потянули на себя. Мо Жань лукаво глянул вниз, на растрепанную им же черную голову.       — Идем?       Мальчик несмело кивнул, и Мо Жань заметил в его глазах до боли знакомый блеск.       Успели как раз к закрытию. Старушка за киоском даже впихнула Мо Жаню дополнительную булочку, когда заметила, как малыш с остервенением набросился на еду. Разумеется, Мо Жань пытался заплатить, но та лишь отмахнулась, мол, дети должны много кушать, чтобы хорошо расти.       Они распрощались с доброй бабулей и направились назад, к площадке. Примостившись на той же скамейке, мальчик принялся жевать усерднее, все так же поглядывая на далекое серое здание.       — Как-то они задерживаются, — протянул Мо Жань, а когда поймал на себе вопросительный взгляд, пояснил: — Те, кого мы ждем.       Мальчик ненадолго задумался, затем спросил:       — А кого вы ждете?       Мо Жань рассеянно улыбнулся и заозирался по сторонам.       — Да вот… Своего мужа.       — А куда он ушел?       — Я… — начал было Мо Жань и замолчал. Хотелось бы ему самому знать. — Он отошел ненадолго. Наверное, зашел в магазин и потерялся между полок с конфетами.       Неловкий смешок, второй, третий. Мальчик печально взглянул на него. Будто что-то вспомнил, он зажал во рту слишком большую булочку и сунул руки в карманы, а покопавшись немного, вытащил что-то и протянул Мо Жаню. В свете уличных фонарей он разглядел простенькую обертку, на которой красовался кролик.       — «Белый кролик»? — Мо Жань усмехнулся, но конфету принял. — Спасибо, дружок.       Это точно был он. Мо Жань равнодушно относился к сладостям, но его супруг очень их любил: даже мог съесть пару пачек и попросить добавки. Завернутые в рисовую бумагу, они были такие же белые, как фантик, с приятным вкусом молока и карамели — совсем как их с Чу Ваньнином поцелуи.       От беспокойства за супруга у Мо Жаня ком встал поперек горла. Где же Чу Ваньнин? Почему так долго не возвращается? Мо Жань звонил ему так часто, что успел высадить батарею. Не волнуется ли? Он ведь с ребенком, ему нельзя, стресс вреден! Ваньнин, пожалуйста, возвращайся скорее…       Внутренний альфа выл и скулил, метался из стороны в сторону, точно зверь в клетке. Все звал и звал свою пару, а в ответ получал только звенящую тишину и пустоту где-то там, внутри, где должна живо биться их связь. Он чувствовал себя таким… потерянным. Будто в огромном мире потерял ниточку, которая столько лет вела его к дому, но теперь никак не мог вновь ее отыскать.       Неожиданно что-то теплое прижалось к боку — настал черед Мо Жаня вздрагивать от испуга.       — Мой папа очень любил эти конфеты, — тихо признался мальчик. — Когда я ем их или сплю с платочком, мне кажется, что он где-то есть. За стеной или на работе. Может быть, смотрит на небо далеко-далеко отсюда. Просто я никак не могу его найти.       Мо Жань покрутил в руках «Белого кролика», затем снял обертку и разломил конфету пополам, большую часть предложив малышу.       — Мой муж тоже их любит, — грустно усмехнулся Мо Жань. — Никакой другой еды не нужно: Ваньнин может питаться одними сладостями.       — А какой он? Ваш муж? — с неподдельным интересом спросил мальчик, глядя на редкую россыпь вечерних звезд.       — О-о, — протянул Мо Жань, — он учитель. Очень строгий и много кричит, хочет казаться грозным. А внутри такой же мягкий, как эта конфетка. Готов последнее отдать, лишь бы другим помочь. Когда что-то не получалось или гнали с очередной работы, он долго прижимал меня к сердцу и говорил, что все наладится. Что я обязательно многого добьюсь, просто надо приложить больше усилий и потерпеть чуточку дольше. Он никогда не ошибался. Да, встреча с ним — мое величайшее счастье.       — Кажется, он был хорошим, — мечтательно сказал мальчик.       — Хорошим. Самым хорошим, — кивнул Мо Жань, чувствуя, как глаза предательски защипало, а в висках заныло тупой болью. В голове помутилось, поднялся ураган воспоминаний: он, Чу Ваньнин, их свадьба, ребенок, а потом…       — А-Юй! — позвал высокий девичий голос.       Мальчик спрыгнул с лавки и помчался в раскрытые объятия, зарываясь носом в волосы сестры, которые пахли яблоками в цвету. Мо Жань тяжело поднялся и взглянул на девочку. Пятнадцать-шестнадцать лет, в форме старшей школы; изящная, словно ласточка, и с чистым взглядом раскосых глаз.       — Отец, — негромко позвала она и удобнее перехватила мальчика за руку. — Идем домой?       Мо Жань почувствовал, как щеки обожгли слезы.       Вот он и Чу Ваньнин, их свадьба. Вот ребенок — девочка, вылитый Чу Ваньнин, с запахом яблоневых цветов и ветра перед дождем. Потом второй ребенок — мальчик, с глазами цвета туч и упрямством Чу Ваньнина. Вот Мо Жань счастлив.       А вот Чу Ваньнин ушел ненадолго. И больше не вернулся в их дом.       «Мой папа умер», — сказал мальчик, а-Юй. Ему было всего три года, когда Мо Жань похоронил любимого супруга и свое разбитое сердце.       «А отец сильно болеет», — сказал мальчик, а-Юй, глотая вырывающиеся всхлипы, когда у его отца случается очередной приступ. Когда отец его не помнит.       Вот у Мо Жаня была ниточка в этом мире. А вот она порвалась.       И Мо Жань потерялся.       — Да, — сказал он и улыбнулся, задыхаясь от рыданий, — идемте домой.