𝐔 𝐚𝐧𝐝 𝐈

I feel so alone on a Friday night. (Одиноко пятничными вечерами) Can you make it feel like home, (Заставишь чувствовать себя дома) If I tell you you're mine? (Если скажу, что ты мой) Он закидывает ногу на ногу и расплывается по креслу. Идеальное — сам выбирал. Он — как любят его называть свои — Том Хемсворт. Подстилка большого босса и всё такое. В нормах криминальной романтики со взрывами, пушками и оборотом чёрной зелени. У их Джокера своя Харли Квин. Sometimes love is not enough, (Иногда любви недостаточно) And the road gets tough (И путь полон опасности) I don't know why. (Не знаю, почему) Он как обычно зашёл к папочке в кабинет, раскидал гаражный инвентарь по местам и занял отсиженное место на кассе. Как заместитель, как секретарь, как правая рука — в прямом и переносном. От Криса его отличало только незнание механики и её работы. Обосноваться в мастерской ему не светило; да и не хотелось — касса сияла от его наклеек, деньги ложились в руку, как влитые, и приятно пересчитывались. Остальная грязная часть лежала на плечах Криса. …И мера жестокости, раз на то пошло. Закалённый сорокалетний убийца, способный постоять за себя и своих не сравнится с привыкшим жить как карта ляжет одиночкой. Существовать, как единица банды, где каждый равен, непривычно, особенно в его форс-мажоре. Тем не менее, хуйня случалась. Достаточно часто, если начистоту: то неожиданные легавые, то собачьи разборки за территорию или бабки. Крис, как главный решала, почти всё время тратил на направление движения: нож в спину или честный хук в челюсть. Ставку играла ситуация: иногда, чтобы получить сыр, нужно разобраться с мышеловкой. Иногда — забрать силой. Тому до него далеко. Lost but now I am found (Потерян, но найден) I can see that once I was blind (Понимаю, как был слеп) I was so confused as a little child (Растерян, как ребёнок) Том старался быть лучше. Хемсворт допоздна караулил ситуацию за пределами их холостого домика, исчезал под ночь и появлялся в дорожной пыли и асфальтной крошке. В темноте обливался перекисью и терпел, как бинты окутывают руки, как медицинские бандажи фиксируют его повреждённое тело, как сильно оно болит. Зато — есть цель. У Криса всегда есть цель и план. У Тома никогда нет плана. Он просыпается, когда слышит дверной замок, сонный поднимается и помогает папочке жить. Несмотря на усталость, нудные занятия и жестокий холод, пробирающий кости — он придёт, поможет добраться до аптечки и залатать каждый крисов ожог, колотые, разможенные и рваные. Он будет рядом ровно столько, сколько понадобится. Крис говорит, что нуждается в нём постоянно. На слётах они держатся вместе — больше, чем традиция. Обязанность, как вещи и её обладателя. Любой собрат, любой их компаньон не смеют вставить и слова. Тому исполняется двадцать один в самую тёплую зиму. Банда навещает в течение дня их гнездо, остаётся на вечер и открывает заначки бренди, празднуя день рождения подстилки её босса, как собственное. Хиддлстон впервые пробует нечто настолько горькое и острое, никакие рекомендации по грамотному алкоголизму не спасают его мнения: пить неприятно. Даже такие раритеты, как дорогое бухло. Под утро Крис предлагает сделать круг по полю, потому что в это время ночная жизнь самая чарующая и всё такое. Звезды мутнеют, начинается рассвет, но пауза чувствуется почти осязаемо. К тому же, рассвет поздний. Улица пахнет снегом и пеплом одновременно. Они проезжают по шоссе, не встречая ни единой машины навстречу. Тишина, рушимая мотором, заставляла сделать глубокий вдох и запомнить этот день таким: с ощущением спирта на языке, с запахом табака и жгучего мороза. Они останавливаются где-то, разминают спину и ложатся там же. Земля, успевшая сильно остыть, пустила мурашки пуще прежнего. Никакие защитки не спасали от минуса. — Пора признать, что ты для братьев больший авторитет, чем я, — шепчет Крис, пока Томас прикрывает глаза и расслабляется. Сейчас можно. Сейчас он с папочкой. — Чушь. — На моё день рождения вы умотали к реке и жарили в костре картофель, — говорит. — А я остался. — Ты работал. Крис фыркает. Подумаешь, работал — если бы не он, то причины праздника не было бы. Могли сказать спасибо, что Крис родился в августе. Тот месяц дался ему особенно тяжело. Хотя бы потому что обязанности босса чуть сложнее, чем в романтичных драмах для телека. Хотя бы потому что вся уверенность, отстраиваемая годами, легко падает, как карточный домик — огромный карточный домик. Ему нужно было время, чтобы на поле боя построить цивилизацию. Никто не смел мешать ему. Keep making me laugh, (Заставляй улыбаться) Let's go get high. (Давай угасимся) The road is long (Дорога длинная) We carry on try to have fun. (Продолжим путь, наслаждаясь) На слётах собратья привозят своих спутниц. Девушки в ботфортах и тонких платках на шее, с множеством историй, дополняющих их беседы за кружкой пива. Им уважительно предлагают ликёр, позволяют опереться о себя и чувствовать себя, как дома. Все они — одна семья. Странно вычеркивать кого-то по признаку чужой крови. Огонь разрастается в полуночи, когда достают закуски и обдают жаром. Тонкие сигареты сменятся на косяки, кто-то впервые пробует сигариллы. Парочка устраивает армрестлинг, где негаданно побеждает будущая жена новичка. Байки увеличивается в количестве, как и число приезжих на слёт. Гулянка заканчивается под самый пик рассвета, рассасываясь и пустея. Томас приучился любить их; а ещё больше — возвращение домой. Крис накрывает их одеялом, прижимает оледеневшие пальцы к груди и засыпает в унисон. Томас живёт этим. По завершению старшей школы он полностью потерял надобность покидать поля и возвращаться в центр города. Нынешний дом здесь — среди диких условий и чёрного заработка. Come take a walk on the wild side (Давай ходить по острию ножа) Let me kiss you hard in the pouring rain (Давай целоваться под ливнем) You like your girls insane (Тебе нравятся безумства) В один день появляется его мать, наобум решившая что-то приобрести в мастерской Хемсворта, как-то появившись на границе вдали от дома. На занятиях биологии говорили о «бей или беги», как реакцию на стресс или страх. Так же, помимо, существует способ прикинуться стеной или мёртвым. Индивидуальная черта для экстренного решения, присущая живому. Том не выглядит мёртвым. Оттого она здоровается. — Том? В глазах напротив, которые он унаследовал, к великому сожалению, мелькает какой-то огонёк. Она вдруг делает глубокий вдох и начинает что-то говорить. О его самостоятельности, как быстро он взлетел, даже не упав из гнезда, как наверное ему было сложно первое время ходить по земле, и как же она рада. Рада, блять, она. Совсем скоро за спиной появляется Крис. Полуголый, в масле и грязи с колёс. Толкается с своему мальчику, целует в висок и говорит всей своей натурой: доверяю. На фоне Криса мать становится только темнее. Как жирное пятно на любимой шмотке — только ебется в глаза. — Вы знакомы? Хемсворт реагирует быстрее, чем Том. Называет себя его мамочкой, папочкой, парнем и девушкой. Кем угодно, лишь бы она знала: его Том в надёжных руках. Она просит перезвонить. Она говорит, что очень скучает, и что о нём часто заводит разговор его отчим — Джефф. Волнуется, как она подмечает. Очень, наверное, волнуется, с тысячей и одним, вместо роз, шрамом. Том очень старается быть сильнее, жёстче и грубее. Очень хочет сказать своей матери, что вычеркнул её из жизни, когда она вычеркнула его. Настолько сильно, что перезванивает. Резко встаёт с любимого кресла, потревожив спокойствие своего мужчины, выбегает на улицу и достаёт телефон. Они с Крисом обещали друг другу не затрагивать эту тему, не говорить о прошлом и не обсуждать психологические траблы, поэтому договорились молча об этом знать. Да, у Тома нехватка родительской любви, поддержки и тепла, говно-отец и такая же говно-мать. — Мы просто волнуемся. Том обещает себе, что станет таким же, как его папочка — брутальным и с кем надо грубым, способным за себя постоять. Хотя бы за себя, для начала. Он не отвечает, потому что уверен — они не волнуются. Джефф терпеть не хочет сына в доме. Мать после пятнадцатичасового графика забывает поесть, не говоря о Томе. Они оба, окружив себя защитным полем, лишились его — тупого и доверчивого, с хрупкой любовью в руках. Сейчас там осколки. Тем не менее, больно. Cause you and I, (Потому что ты и я) We were born to die. (Рождены, чтобы умереть) Он стоит у входа в гараж, прижатый к чужой груди. Потому что Крис единственный, кто действительно волнуется.