«И мне не было все равно, Когда ты поджигал себя и устремлялся в окно. Черти мчались к тебе из всех черных дыр, Ты метался и разрушал мой комнатный мир.»
Flëur — Дикое сердце. Трафальгар сам толком не понимал, на кого и почему он обижается. Причин не было, как и людей, сделавших ему что-то не так. Ну, разве что Луффи своей правдой стремился изменить мир Ло в «лучшую сторону». Жаль, что он не знал о своём негативном влиянии на окружающих. Жаль, что мальчишка вообще не хотел видеть что-то дальше своего носа. Неприятное копошение в районе груди возникало всякий раз, когда он вспоминал серьёзное лицо Монки и острые слова, вонзающиеся в тело похуже всяких режущих предметов. Вроде даже общение их сократилось, и надоевшая рожа виднелась разве что в столовой. Хотя, честно, Ло бы и туда с радостью перестал ходить, если бы ненавистный организм очевидно не требовал еды. Но, как бы отчаянно не хотелось привыкнуть к этому месту, чтобы хотя бы банально перестать переживать ежедневные панические атаки, получалось из рук вон плохо. И тут уже даже врать самому себе не надо — виноват в этом был Трафальгар и только он. Каждый день его злобный и проклинающий взгляд пилил спины медсестёр, Куреху и даже ни в чём не виноватых уборщиц. Каждый день его предупреждали не курить и только с ним тратили столько нервов. И тут уже даже не про чёртову клинику идёт речь. Он один такой. Сломанный и неправильный. А потому и люди к нему относились, как к больному, и всякий раз избегали, чтобы не портить себе настроение. Если бы Ло хоть раз постарался отнестись к окружающим хотя бы нейтрально — к нему бы начали относиться также. Не со страхом и презрением. Но защищаться по-другому тот также не умел. Помнится, только единожды был момент, когда Трафальгар чуть ли не реализовал своё желание стереть тупую улыбку с лица Луффи крепким кулаком. Тот тогда много чуши говорил Курехе: терминов, непонятных и страшных слов. Они обсуждали при нём же его болезнь, словно пациента и не существовало вовсе. Словно он предмет, которому отсрочили годность, указав точную дату. А Ло это из чужих уст слушать не желал — до того больно и гадко было на душе, будто это не он себя ежесекундно готовил к скорой смерти и неосознанно кичился хладнокровием. Точно и не скажешь, кто или что в тот момент сдержало его от движения руки со сжатым кулаком, но сам Ло об этом жалел по сей день. Может быть тогда ему бы стало чуточку легче. — Привези мне одежду, — Трафальгар раздражённо поёжился от холода и снова чиркнул зажигалкой. — И побольше сигарет. Дофламинго, самое главное, не говори. — Она и так знает! — возмущённый звонкий голос Бейби Файв по ту сторону резал уши так, будто девушка находилась в непозволительном расстоянии от Ло. — Бесполезно ты пытаешься скрыть это, Ло! И вообще возвращайся к нам в дом, без тебя так скучно и одиноко… Мы с Баффало получили разрешение от университета и едем на следующей неделе в Канаду, представляешь? Я бы так хотела тебя взять с собой, хотя тебя бы не отпустили… Но ты же приедешь когда-то, и вот тогда попутешествуем, я тебя отпрошу, честно-честно! А когда вернёшься в колледж, познакомлю с друзьями. Даже не пытайся спорить. Трафальгар только устало вздохнул, отодвинул телефон от уха и ещё больше поник. Дождь усилился и заставил его спрятаться под козырёк какой-то пристройки на заднем дворе клиники. …Бейби Файв говорит такие глупости и наивно полагает, что он доживёт дай бог до следующего её приезда. Но на задворках сознания какое-то подобие совести убеждало настороженный разум Ло, что не все вокруг желают зла. Не все его презирают… Та же сестра, пусть и не родная, пусть и терпевшая долгие годы колкий характер, всё равно делится добротой и хочет сделать как можно лучше. Даже несмотря на легкомысленность и импульсивность, её все равно можно было понять. Только вот жаль — Трафальгар не понимал. Он ничего не чувствовал к этому человеку. И как бы злостно не хотелось выразить благодарность — не важно как: словами или взглядом — он, опять же, не мог. Ни то ни другое. В силу чёрствости и отсутствия эмпатии или в силу стёртых границ морали Ло просто не дано было понимать и сострадать. По крайней мере, он сам до конца будет в этом уверен. Не сказать, что ему от этого тоскливо. Опять же — никак. Трудно обращать внимание на такие незначительные мелочи, как свой чрезмерный эгоизм или губительный для окружающих характер, и пытаться исправиться. Трудно, потому что Трафальгару, честно, плевать и потому что нескончаемая боль и мысли не дают думать о чём-то, кроме знания скорой смерти. И только это чёртово знание занимает добрую половину и так загруженного мыслями мозга. Это знание убивает его и приближает злосчастный день. Но Ло трус, каких ещё нужно поискать. Можно же самому влиять на своё настроение и в какой-то степени здоровье, как однажды невзначай кинул Монки, но страх сковывал больше и сильнее, чем желание чувствовать. Люди хотят сделать что-то перед смертью, составляют планы, и даже списки, в которых по пунктикам расписывают желания и мечты. И Трафальгар тоже отчаянно хотел. Желал умереть до своей смерти, ведь это его единственная реальная мечта. Была, конечно, ещё одна, менее абсурдная по звучанию и менее важная — отгородиться от всех людей, чтобы никто не приходил на его могилу — он её уже выполнил. Или хотел в это верить. Теперь хотя бы не надо тревожиться насчёт того, что кто-то о тебе будет помнить, и в этих воспоминаниях придётся прожить ещё несколько десятков лет. А так, закопают его в землю, забьют гвозди, и дело с концом. Там останется дождаться только разложения тела, и все признаки присутствия вместе со следами жизни исчезнут. Ты исчезнешь — ведь никто не вспомнит, что когда-то был такой человек. Хотя Трафальгар искренне верил, что если бы его и поминали, то вряд ли хорошим словом. — Нет. Нет, скажи ей, что я тебе не звонил. — Ло прижал телефон к плечу и открыл дверь чёрного входа, намереваясь вернуться в палату. Очень хотелось спать и пить. Увы, этого нельзя сделать на улице. Возвращаться в помещение было подобно приговору. — Привези ноутбук и захвати мои деньги из кармана пальто. Ммм, его тоже возьми… — Я тебе что, какая-то девочка по вызову?! — Нет, но ты сама согласилась мне помогать. Вот и не отказывайся от своих слов. — Ты ужасен, Ло! — после голоса девушки послушались гудки, звонок оборвался. Трафальгар не сомневался, что его просьбы будут исполнены. Просто последнее слово должно было быть за сестрой — таков уж её несносный характер. Стряхнув с пижамы невпитавшиеся в ткань капли воды, Ло ступил на лестницу и почувствовал резкую боль в груди. Колющие ощущения усилились, как только парень шагнул на следующую ступень. Сердце бешено колотилось и отдавалось ощущениями где-то в горле, мешая вздохнуть. Пальцы против воли вцепились в перила до побелевших костяшек, не желая отпускать. Шевелиться — последнее, что сейчас хотелось сделать. Но сидеть здесь на полу и ждать помощи от персонала хотелось ещё меньше. Нужно встать, дойти… Сделать хоть что-нибудь… Трафальгар чувствовал, как его покидают силы с каждый секундой всё больше. Как песок в часах, стекающий на дно мучительно быстро — будто от его местонахождения во время приступов зависела чья-то жизнь. Но на чью-то откровенно плевать, а вот на перспективу оказаться тем, кому помогли, как калеке — нет. Дышать несносно больно. Хотелось метаться из стороны в сторону, царапать лицо, руки, кожу, что угодно, лишь бы не эти новые ощущения, смешивающиеся со страхом перед неизведанным. Ло согнулся пополам. Казалось, ещё чуть-чуть, и он сломается, ровно как жалкая хрупкая ваза в поместье Донкихотов. Расколется на ничтожно маленькие кусочки, которые прямо сейчас врезались в его внутренности. Впитывались, оставляя после себя рубцы. Он непорочный сосуд, который наполнили ненужными вещами, даже не подозревая, что тот сломается так легко. И он знал — закрыть сейчас глаза значило принять свою слабость и попросту с ней смириться. В руках лежит телефон. Последний звонок от Бейби Файв. Если нажать на кнопку вызова… Если сейчас он попросит её о помощи… — Они приглашают нас в казино, представляешь! — оживлённый радостный голос на лестничной клетке несколькими этажами выше заставляет разогнуть спину и сжать до боли челюсть. …То сделает шаг назад — в ту жизнь, где его существование не значило ровным счётом ничего. Отличий, как и сходств его жизни «до» и «после», была уйма, но одно главное условие, останавливающее его от звонка, бьёт по мозгу с ошеломляющим звуком. Звуком жизнерадостности. В поместье Донкихотов его нет.***
Путь до палаты, как и тяжесть во время ходьбы с ломкой конечностей, Трафальгар запомнит навсегда. Когда свинцовая голова коснулась подушки, организм позволил себе куда больше. Пальцы рук онемели, слух притупился, потому Ло не услышал звук падающего с кровати телефона. Больно, страшно — будто наковальня пробила грудь, упав с огромной высоты. Его территория — стены палаты — всегда дышала покоем. С недавних пор он стал воспринимать это место как единственное, способное отвлечь от суеты и тлена. Будто дымка спокойствия и умиротворения пробиралась под рёбра и проясняла разум. Когда дверь открывалась и сюда входил кто-либо, кроме успокаивающего ветра, устойчивые стены рушились, и голос в голове — чужой, незнакомый — говорил с ним. Внушал, твердил, что посторонним здесь не место. Прогонял. И Ло пугался. С него снимали шкуру слой за слоем, и с каждым днём становилось всё ужаснее слышать будто поющие звуки несуществующего человека в своей голове. Казалось бы, так мелодично и ласково, но именно оно ощущалось как тяжёлые, сковывающие по конечностям цепи. Они гремели. Железный грубый звук дурно накладывался на тот, который гнал. Но, как говорило оно — это защита. Но Трафальгар не верил. Он, может, и счёл это за норму и Луффи не говорил тем более, но те вещи, в которых его убеждало эхо, воспринимались не иначе как неверный абсурдный бред. Выдернув подушку из-под головы, Ло резко накрыл ей лицо и крепко прижал в попытке убежать от льющихся водопадом представлении о правильности и неправильности. Не ему судить. Он даже не психолог. Через несколько дней приедет Бейби Файв и отвлечёт его хотя бы на пару минут. Пока он не прогонит её своим неопрятным видом и молчаливостью. Сестра хотя бы выглядела живой… Может она принесёт сюда хоть каплю света и отгонит кошмары, воплотившиеся в виде голосов и силуэтов. Медленно повернув голову в сторону тумбочки, Ло бессильно закрыл глаза. На щеках не ощущалось тепла — он не плакал. Снова разучился и снова будет, как слепой младенец, учиться понимать собственные чувства. Не то чтобы этого хотелось… Оно само приходило в какие-то периоды и резко уходило, оставив после себя хаос и яркое непонимание происходящего. Словно кто-то пустил в глаза едкой пыли. Потому к этому сложно было привыкнуть. Ло повернулся на бок и кое-как поднял телефон с ковра. Тяжесть… Он положил его на кровать и кончиками пальцев прошёлся по камере, корпусу, наклейке на ней. Все поверхности ощущались одинаково… Нет шершавости бумаги, гладкости стекла. Нет чувствительности. Единообразно и холодно? Переключившись взглядом на свои ладони, Трафальгар прошёлся большим пальцем по каждому. Огладил, немного надавил и в истеричном смехе поднял руку над головой, сжав в её в кулак так сильно, что выступили вены. Зашедшийся в истеричном смехе, он не заметил, как кто-то шагнул в палату. — Торао. Окликнувший его голос, равно как ведро ледяной воды на голову, помог отрезвить воспалившийся мозг. — Чего тебе? — на этот раз вышло как-то жалобно и шипяще. Не чувствовалось агрессии — лишь вселенское отчаяние, скопившееся под сердцем. Луффи с первого раза даже не расслышал — настолько сиплым был голос. Внешний вид пациента… Если говорить простыми словами — стало хуже. Это первое, что Монки бросилось в глаза. Второе — скомканные простыни и одеяло с подушкой, беспорядочно лежащие на полу. — Таблетки. Принимай хотя бы их, — поймав на себе взгляд, полный подозрения и недоверия, Луффи глубоко вдохнул и осторожнее прошёл в помещение. — Успокоительные. Ничего необычного: они из трав и никак пагубно или, как ты боишься, положительно на тебя не повлияют. Просто будешь спокойнее спать. И столовые приборы не будут из рук выпадать. Загадка, почему Ло не взбесился от того что за ним наблюдают, даже когда он принимает пищу. Либо он привык, либо, что более вероятно, понял: меньше эмоций — быстрее он перестанет быть интересен. — Положи на тумбу и иди восвояси. — Вернёшь ключи? — невзначай кинул Монки, параллельно осторожно, без задней мысли заглядывая в выдвижной ящик. Пусто… Возможно его подозрения были напрасны? — Забирай, на подоконнике лежат. — сгорбившись, Ло сидел на кровати и еле держал тело в вертикальном положении. Очень хотелось лечь… — Можно спросить? — Нет. Бери и уходи. Я… — Трафальгар уже было хотел обидно съязвить, но вовремя себя одёрнул. — не хотел бы перед тобой отчитываться. Спокойно, хоть в душе и копалось замешательство, Луффи прошёл к выходу и открыл дверь. — На контейнере расписана дата приёма таблеток. Пожалуйста, не пропускай приёмы и не перебарщивай, — Монки широко улыбнулся, да так, что, казалось, будто ему в голову вместо мозга вкрутили лампочку, и вышел, аккуратно закрыв дверь. На ужине за столом с Донкихотами во главе с Дофламинго никто так не улыбался… Множество разных скрипящих пищащих голосов, не таких мелодичных, как у некого спасателя, завибрировали под черепом. Крик это был или шёпот — сложно понять, особенно когда их бесчисленное множество. Постараешься выхватить один и начнёшь считать, как другой перебьёт и заставит беситься куда больше. Они не говорили приятных вещей, им было плевать на состояние и чувства. Всё это — унижение и давление, а где-то эхом на фоне напоминание приближающейся смерти. Как же хотелось отрезать уши! Нет, не заткнуть эту противную песнь, которую пишет ценитель непризнанного искусства. Именно вырубить себя, ведь Ло знает — они не замолчат, сколько не проси. Вслух ты будешь молить и желать спокойствия или уподобившись им негодовать в мыслях, неважно. То, что крылось в его теле, живое. И эта живность явно была не рада соседу. Трафальгар всё ещё неосознанно продолжал бороться, пусть и всем видом старался показать, что нет. В этом и была главная проблема. Их задача — убедить Ло в том, что всё кончено. И бороться сейчас значит только мучить всех, в том числе и самого себя. Трясущаяся рука, бездумный взгляд. Под матрасом три пачки, ведущие к освобождению, и холодная вода из кувшина, стекающая по подбородку, дергающемуся кадыку. Ведь просто так глотать — сложно. Но не сложнее, чем жить. Так ему уже в полной темноте говорит звучная и приятная мелодия.***
— И как долго это будет продолжаться? — Что? — Кома, Луффи. — сурово взглянув из-за плеча друга, Нами вздохнула. Ну как же её угораздило стать мало того, что другом этого эмпата, так ещё и сиделкой человека, взгляд которого способен истреблять. Хвала небесам, глаза второго сейчас были закрыты. — Чем я богу то насолила… — Что говоришь? Ай, не важно. Не отвечай. — Монки только махнул рукой на параноидальный бубнёж Нами и подошёл поближе к пациенту. Выглядел он, мягко сказать… отвратительно. Зацепив ручку за ухо, Луффи расстегнул первые две пуговицы рубашки и, стараясь не задеть провода капельниц и медицинских аппаратов, осмотрел тело. Кожа была невероятно холодной и бархатной. Словно он прикасался к давно мумифицированному трупу. Красивые, пусть и странные татуировки закрывали такую же прекрасную вещь. Витилиго неряшливыми кляксами расползалось по всей груди, плавно стекало на торс и заканчивалось примерно там, где Ло никому смотреть не позволял — ключицы, плечи… И чёрные узоры были набиты так, чтобы как можно лучше скрыть белые пятна. — Что смотришь, малец? — Куреха нагло гаркнула над ухом и шлёпнула Монки по плечу, выводя из транса. — Витилиго. — просто ответил психиатр. — Красиво контрастирует с его кожей. Как мраморное мясо. Или словно рисунки какого-нибудь начинающего художника… Когда женская часть присутствующих начала посмеиваться, Луффи озадаченно оглянулся и наконец удосужился застегнуть пуговицы. Но чья-то нагота его вообще не заботила сейчас. Чем он их так рассмешил? — Не умеешь ты делать комплименты, пацан. Ты заполнил его карту? — получив отрицательное движение головой, Куреха приложила руку к лицу. — Ладно, я понимаю, что из него сложно что-либо вытянуть… И с каких пор ты стал разбираться в искусстве? Парень озадаченно склонил макушку к плечу и усердно старался показать вид, что не понимает, о чём речь. — Она о Трафальгаре… — А-а-а, это… Да я не особо разбираюсь и не особо не разбираюсь… — Луффи тряхнул головой. — Мне что-то нравится — я говорю. Ничего сверхъестественного. Куреха на это только зашлась в приступе смеха и пихнула Нами в плечо, отчего та чуть не улетела со стула в другой конец палаты. — Не знала, что тебя потянуло на ожившие трупы. Своеобразный специалист своеобразен во всём… — Только не начинай свой бубнёж, старуха. — Луффи захныкал и тоже упал на кресло рядом с подругой. Почему-то из раза в раз и с каждым днём всё больше Монки приходил в эту палату. Пусть часто бесплодно, часто уходя и слушая гневное шипение в спину. Этот человек его интересовал мотивами и действиями — оттого и злил. Непонятно какие звери роются там, в извилинах, там, где говорит помимо собственного голос чужой и надоедливый. Луффи — не Ло. Но в отличии от своего пациента, так гневно отторгающего собственные болячки, Монки понимал многое. И то, что Трафальгар борется сам с собой, а иногда и с голосом чуждым, и то, что уезжать он отсюда не хочет, потому что это место ему роднее остальных. И самое главное — то, что смерти он боится до дрожи в руках, до боли, от которой каждую ночь приходится кусать одеяло, лишь бы не кричать. Луффи знал, а Ло боялся их обоих. Поэтому последние несколько дней, пока Трафальгар пребывал в коме, психиатр бегал сюда чаще положенного. Он хотел ему сказать. Сказать то, что наконец надавит на рычаг, опускающий домино. Телефонный звонок раздался невовремя. Монки очень не любил, когда его вырывали из чистых и ясных размышлений, которые ему давались с трудом. — Да… Проводи его до 408 палаты. Отделение онкологии. Спасибо. — Луффи радостно убрал телефон в карман и зубасто глянул на Куреху. — Он уже подъехал! — Ты так радуешься… — Результаты анализов, госпожа Куреха! А… господин Монки? — внезапно вошедшая в помещение девушка вмиг засмущалась и сбавив напор, уже менее импульсивно зашагала к докторине. — Трафальгар Ди Ватер Ло и Маншерри, как просили. Остальные оставлю в регистратуре. Не обращая внимания на румянец девушки и её мимолётные касания, Луффи оживлённо принял папки и сдержанно кивнул в знак благодарности. — Принцесса Маншерри! Я так рад, что она поправляется… — Что за принцесса? — Куреха выхватила нетронутую коллегой карточку неизвестной пациентки и бегло прошлась взглядом по строчкам. — Девушка из соседней палаты от Торао. Сама пришла и попросила госпитализировать её. Шизофрения. — заметив беспокойные взгляды, врач затараторил, дабы увести тему в другое русло — И там ещё пару сопутствующих болезней. Не в тяжелой форме. — И диабет. — А? — Монки резко повернул голову к женщине. — Диабет у неё. В карточке написано. — Ладно. Всё вылечим, все починим! Главное верить, правильно? Нами, всё так же сидящая с руками в волосах, угрюмо пробубнила что-то. Луффи уже хотел было переспросить, но она оторвала голову от коленей и повторила. — А то будет как с этим экземпляром, — девушка кивнула в сторону кровати. Сестра, принёсшая карточки, взглянула на напарницу и кивнула, а после резво вышла из палаты. — А он верит. — Да ну? — Нами скептически взглянула на как обычно уверенного в себе Монки и закатила глаза. — Ну да, тебе же виднее… Бла-бла-бла. Луффи только рассмеялся и показал медсестре фигу, мгновенно уклоняясь от не понаслышке крепкого кулака. — Верит и даже надеется. Только ссыкливый… — оплеуха прилетела уже с другой стороны, откуда Луффи не ожидал — Куреха улыбалась так светло, что в уголках глаз ещё лучше виднелись морщины. — Ты сама такая же, старуха. — Ну-ка молчать! Тебе ещё до меня, как до луны. Учить детей своих будешь, а я тебе в матери гожусь. — Монки скривил рожу у хирурга за спиной и показал язык. — Мама у меня есть, а детей нет и не будет! Их шуточные препирательства прервал зашедший в палату высокий мужчина. Тот был в чёрном пальто, на которое был накинут медицинский халат, и такой же водолазке — это очень бросалось в глаза на фоне стерильных белых стен клиники. Как клякса с пера на листе бумаги. Луффи в удивлении распахнул глаза и неосознанно шагнул ближе к посетителю. — Вау! А вы точно не какой-нибудь священник? Ни капли не удивившись импульсивности мальчишки напротив, мужчина поставил свой кожаный портфель возле двери и плывущей походкой прошёл до причины их сегодняшнего обсуждения. Присев на стул недалеко от кровати, он улыбнулся и стряхнул с чёлки капельки воды от дождя. — Я как раз ехал к вам прямо из церкви. Меня задержали, но отменять встречу было бы непрофессионально… Поэтому благодарю за то, что подождали. — Да ладно, всё равно пациент никуда не убежит. — шутку Курехи оценил только Луффи, незаметно приподняв уголок губ в улыбке, и снова обратился к собеседнику. — Отказ от лечения, астма, тяжёлая депрессия. Всему этому сопутствует редкая опухоль сердца. Нам, — Монки кивнул на женщину, стоящую рядом. — в том числе и онкологу со столетним стажем, не встречалось подобное. Я, как психиатр, изначально не направленный на лечение онкобольных, тоже подобное вижу впервые. Поэтому… Мужчина прервал Луффи жестом руки, и второй почувствовал исходящие от него уверенность и профессионализм. Сразу было видно, что в этой стезе человек работает не первый год. — Во-первых: попытка суицида? Во-вторых, почему вы при такой запущенной болезни позволяете пациенту отказываться от лечения? Куреха решила ответить вместо Луффи, понимая, что человек, сидящий напротив неё, был в два раза выше её подопечного. И дело было даже не в росте. — Ему недавно исполнилось 24 года. Он вправе отказываться от лечения и наверняка понимает, какую ответственность несёт, совершая подобные, пусть и абсурдные — тут я с вами соглашусь — поступки. А почему он лечится здесь, непонятно и нам. Дела верхушки редко когда нас касались, уж поверьте. — онколог уже явно начинала закипать и совершенно этого не скрывала. Какой-то незнакомый ей человек пропихивал свои идеалы и перебивал, что не могло не раздражать. — Попытка суицида. Три дня назад. Определённая доза несовместимых таблеток, которые, как оказалось, Ло наворовал из служебной машины, — женщина с укором посмотрела на Монки, — спрятал и в нужный момент решился на самоубийство. Он находится у нас уже около двух месяцев. И как бы вам не казался наш психиатр неправильным… поверьте — он специалист. Так что дело не в методиках. Поэтому мы вас и пригласили. Выслушав Куреху, мужчина на пару секунд задумался и осторожно кивнул. — Хорошо, что конкретно от меня требуется? — он повернул голову к успевшему заскучать от длинного по его меркам монолога Луффи, посчитав того более компетентным собеседником. — На данный момент ничего. У него есть ваша визитка, и с вероятностью в восемьдесят процентов однажды он позвонит. С какой целью и в какой ситуации мы не знаем. Но, учитывая ваши способы лечения и кучу здоровых людей за спиной… мы бы хотели, чтобы вы сделали так, чтобы Трафальгар решился перевестись в вашу больницу. Именно к вам. Я уверен, что подход вы найдёте. Пока Луффи беседовал с мужчиной, Куреха подошла к сидевшей поодаль Нами и попросила позвонить члену семьи Донкихотов, чтобы рассказать произошедшее. Та взглянула с недоверием, прекрасно осознавая, что из себя представляют Донкихоты, а в особенности глава семейства, но просьбу выполнила, выйдя за дверь. Доктора болтали порядка часа — рабочий день был давно закончен, и ни у кого не было дел, по крайней мере срочных. А если и были, то никого из них троих это не подгоняло. Приятно поболтать с людьми, которые варятся с тобой в одном котле. Куреха даже забыла о своей неприязни к мужчине и вообще обо всём, пока в палату не ворвался очередной гость. Растрёпанная девушка со слезами на глазах бесцеремонно подбежала к бессознательному Ло и упала рядом, забив на предупреждения и попытки стащить её с кровати пациента, которому требуется покой. Бейби Файв не успевала стирать слёзы. Она уткнулась в грудь Трафальгару и что-то тихо жалобно скулила. Врачам, стоящим позади неё, оставалось только смиренно ждать, пока та успокоится. — Почему ты не сказал мне, что тебе осталось пару месяцев?..