pink in the night

— не вертись, идиот, — серёжа хватает ваню за щёки одной рукой и проводит кисточкой по нижнему веку, размазывая зелёный пигмент, пока бессмертных недовольно хмурится, слегка хлопая по его ноге ладонью. — а как ты моделей красить будешь, гений? они тоже вертеться будут. — не будут. они не тупые, ванечка. ваня, вообще-то, хорошая модель. у него высокий рост, худые длинные ноги и слащавое лицо, на которое хорошо ложится тональный крем. идеальный вариант для дешёвых эротических журналов и папиных кассет в дальнем ящике. идеально на одну ночь и пару раз пересечься в метро, плохо для длительных отношений и видеть его каждый день по утрам. серёжа не выбирает длительные отношения, это не даже дружба. это что-то типа приятелей с привилегиями, когда он является для тебя главной музой и манекеном, а ты просто разрешаешь иногда оставаться на ночь и утром кормишь подгоревшей яичницей с помидорами, потому что у вани дома шумные сожители и пахнет кошачьей мочой, а у серёжи, честно говоря, очень хорошая квартира: уютная и просторная студия с приятными соседями. но ваня всё же считает, что находиться тут невозможно, поэтому остаётся не чаще трёх раз в неделю. окна здесь выходят на север, и кажется, что у серёжи в квартире постоянная осень, где царит вечный полумрак, а машины в центре города слишком громкие и назойливые, не останавливаются даже на секунду. порой кажется, что они шумят не за окнами, а проезжаются прямо по линолеуму, задевают боковыми зеркалами мебель и оставляют едкий запах выхлопного газа на поверхности стен. ваня бы поверил, если бы квартира серёжи не пахла свежестью и цветочными духами. у серёжи правда уютно и тепло, играет музыка из семидесятых, и желтоватый свет от лампы слегка слепит глаза. ваня жмурится, подставляясь под лёгкие касания пальцев, когда серёжа тушует тени. — это негигиенично, ты знал? пальцами макияж не делают, — ваня приоткрывает глаза, ехидно улыбаясь, и щурится. — слюной обмениваться тоже негигиенично, ты знал? — бессмертных на это тушуется, а серёжа приподнимает уголки губ, продолжая увлечённо наносить зелёные тени. он набирает кисточкой блёстки и наносит их поверх теней, аккуратно придерживая ваню за подбородок. с блеском для губ и накрашенными ресницами он ещё лучше. серёжа откладывает тушь на кровать и любуется своей работой, убирая волосы с чужого лица за уши. ваня сверкает как самая красивая звезда, и чтобы доказать это блёстки не нужны, но подчёркивают они это прелестно. — ты типа кэсси. — из эйфории? — скинс, скорее. ваня на это сравнение улыбается приторно, так что в животе тянет. серёжа готов поклясться, что в его глазах искорки, драгоценные камни и вселенная, наконец. вселенная большая и тёплая, оставляющая капли млечного пути над губами и поглощающая полностью своими чёрными дырами в виде огромных дрожащих зрачков. ваня поправляет тугой воротник водолазки, а серёжа почти задыхается, расстегнув верхнюю пуговицу на своей рубашке. ваня идеально справляется со своей ролью музы. настолько идеально, что серёже плохо смотреть на его лицо в мягком свете лампы. — а можно я тебя накрашу тоже? серёжа дёргается, выныривая из своих мыслей, будто из-под гладкой поверхности мутной воды, и пару секунд моргает, пытаясь понять, что ваня от него хочет. понимая, просто молча кивает и убирает волосы с лица, чтобы бессмертных мог приступить. ваня ничего не понимает в макияже и действует так, как красил его серёжа. тонким слоем наносит тональный крем, чтобы тени лучше легли, и мягко вбивает его влажным спонжем. серёжа, на удивление, всё время молчит, даже не выдает привычных колкостей и шуток, только смотрит на ваню глазами-бусинками и редко моргает, будто боится хоть на секунду потерять ваню из вида. бессмертных тщательно выбирает цвет теней и останавливается на фиолетовом. неумело размазывает пигмент по верхнему и нижнему веку, где-то пальцами, а не кисточкой, и наносит блёстки с розоватым отливом. — плохо вышло. — неправда, — серёжа берёт небольшое зеркальце и рассматривает своё лицо со всех сторон, — очень красиво, если под нужным углом посмотреть. ваня смеётся и бьёт серёжу по коленке, пока тот, широко улыбаясь, складывает косметику в небольшую коробочку. ваня откидывается на кровать, прикрывает глаза и вслушивается в тягучую мелодию на фоне. иногда кажется, что она звучит не в комнате, а из окон и дверей, чуть приглушённо, проникает под кожу и течёт по оголённым венам. серёжа гасит лампу и единственный источник света сейчас — светодиодная лента, которую он переключает на синий цвет. пешков ложится рядом с ваней и взглядом прожигает потолок, лишь бы не смотреть на него. серёжа не брезгует, серёжа боится до мурашек, потому что сейчас ваня рядом, тёплый и мягкий, а завтра убежит, не сказав ничего на прощание. ведь ваня всего лишь муза и манекен, ведь ваня идеален для холодных фотостудий или хоум видео, тайно слитых в сеть. никак для нежных касаний и поцелуев в щёки, никак для долгой привязанности, какую может дать ему серёжа. но серёжа целует, не справившись с соблазном. под тихий смешок мажет влажными губами по блестящим скулам, собирает множество созвездий из маленьких пятнышек на носу и проводит влажной ладошкой по волосам. — давай потанцуем? пешков разочарованно вздыхает, но встаёт за ваней, который подходит к колонкам рядом со старым компьютером и выкручивает звук почти на всю. иногда серёжа забывает то, насколько они разные и, возможно, неправильные до жути. музыка из старых колонок струится мягкой мелодией и ненавязчивыми битами, ваня ловит каждую ноту и аккуратными движениями тела пропевает их: выводит кончиками пальцев высокие и опускается к нижним, обводя худыми ногами несуществующие круги на полу. на покусанных губах шёпотом льётся текст о любви. в его прикрытых глазах, тонких движениях и влажном блеске губ — изящество и инопланетная красота вперемешку с кристаллами блестящих теней на лице. ваня танцует медленно и отдаётся музыке, и, кажется, невозможно нарушить его невесомую космическую связь с синим светом от ленты на стене, музыкой из колонок и сиянием звёзд в тёмном небе. серёжа двигается напряжённо, оставляет в воздухе рваные движения и полностью отдаётся своим эмоциям, а не песне на фоне. в его венах течёт огонь, в его ногах сила, тени осыпались, и тёмные глаза шепчут звёздам о страсти, ловят каждое движения парня рядом. его повороты резкие и грубые, он чувствует не музыку и текст, а себя, умоляющего и преданного. он — солёный ветер, морской бриз над водой лесного ручья, шепчет о своей несуразной и глупой любви самому красивому подводному камню, который светится перламутром и живёт в гармонии со своим ручьём. он — ложка дёгтя в бочке сладкого мёда. но будь она хоть самой большой бочкой на планете, серёжа всё испортит. ваня не замечает никого рядом с собой, а серёжа смотрит только на него и тянется дрожащими руками. это наглядный пример того, как гениальное и великое искусство смешивается с опасностью и разрушением. того, как непорочная ева тянулась к плодам дерева познания и была за это изгнана. но ведь дело не в плодах, а в непослушании создателю. серёжа уверен, что создатель закрыл на них глаза, когда ваня впервые взглянул на него — тогда всё стало иначе. значит, возможно, создатель решил, что они справятся сами. значит, он может тянуться к ване дальше. и ваня открывает глаза, принимая его в свои объятия. серёжа утыкается носом в его шею и начинает покачиваться под музыку. искусство смешивается с мерзостью, ева съела яблоко, кровавый огонь зажигает изящные звёзды, и ветер поднимает камень из ручья, унося его на свой нелюдимый заброшенный пляж. серёжа уверен, что они с ваней настолько неправильные и разные, что даже похожи в какой-то степени. что вся их неестественность и испорченность настолько чистая и невинная, что остаётся только надеть венок из белых роз и прошептать "я готов ждать тебя, я не хочу тебя потерять". серёже не нужна любовь создателя, серёжа сам уйдёт из райского сада вслед за ваней. потому что они не могут быть неправильными, потому что если они неправильные, то кто правильный? музыка в комнате сменяется на более спокойную, ваня целует серёжу в висок и отстраняется, чтобы соединить их руки в лодочке. лицо вани в голубом свете ощущается как кто-то не от мира сего. как житель венеры, изгнанный за острый язык или бомбу в сумке со стразами, который теперь вынужден проводить время на пыльной и страшной земле. или как чистейший ангел, которого сослали на землю в виде эксперимента, так что он скитается по миру с начала его основания, но никто даже не думает забирать его обратно. ваня точно ангел, просто не летает, просто потерял свои крылья много-много лет назад, а шрамы заросли и покрылись новой кожей, которая ничуть не хуже старой. у него ангельский голос, неземное лицо и чистые глаза, а ругань, злые мысли, зависимости и вредные привычки — вина людей, последствия этого эксперимента. ваня медленно двигается в такт музыке и ведёт серёжу за собой. он знает толк в вальсе, действует аккуратно и изящно. серёжа в танцах ничего не понимает, поэтому позволяет вести себя туда, куда нужно. извиняется, когда нечаянно наступает на ноги и только сжимает руки крепче, чтобы ваня не отпустил его. но ваня, кажется, отпускать даже не думает. он тихо смеётся, когда серёжа давит ему на ноги или путает движения, но ласково направляет его за собой. со временем движения всё спокойнее и тише, ложатся масляными мазками на мелодию из динамиков. ткань фиолетовой рубашки струится и сжимается складками, когда ваня берёт пешкова за талию и продолжает двигаться под музыку. серёжа обвивает шею вани руками и смотрит ему в глаза — хитрые, изучающие, с капелькой грусти и потерянности в расширенных зрачках. ваня держит одну руку на талии, а другой проводит по спине. он касается совсем мягко, не оставляя даже следов, но на месте прикосновения, под рубашкой, кожа горит расплывающимся ожогом, заставляя пешкова всё ярче и острее ощущать чужое горячее дыхание и туман в увлечённом взгляде. ему сейчас хочется трогать-трогать-трогать и обниматься, вжиматься в ваню с такой силой, чтобы рёбра трескались, чтобы дышать было нечем, чтобы глаза вылетали из орбит, чтобы близко, тепло и влажно. комната, заполненная плывущим голубым светом, сейчас кажется самым жарким и интимным местом на земле. особенно когда бессмертных дышит тихо и размеренно, трётся своим носом о серёжин и продолжает медленно покачиваться под ритм прямиком из семидесятых. серёжа прикрывает глаза, наслаждаясь моментом, пока не замечает, как влажно и тепло стало в комнате. как ваня смотрит на него и сокращает расстояние между их губами. он целует мокро, горячо до дрожащих коленок. серёжа хватается за его шею и сдавленно мычит, чувствуя, как бессмертных улыбается в поцелуй и проводит кончиками пальцев по позвоночнику, заставляя серёжу покрываться мурашками. ваня на вкус бальзам для губ и виноградная жвачка, а серёжа тает с каждой секундой. его плавит от ощущения чужих губ на своих, от рук на его талии, от зелёных глаз, которые нежным взглядом успокаивают и притягивают, приглашают зайти в его маленький уютный лес с густыми кронами деревьев. серёжа когда-то согласился и потерялся в нём полностью. потерялся настолько, что даже не решил искать помощи. наоборот, он заходит дальше, в самую чащу радужки, и застревает между тёмными стволами манящих своей загадочностью зрачков. с ваней тесно, жарко и мало. с ваней хочется большего, но он аккуратно разрывает поцелуй. между ними тянется тонкая ниточка слюны, и серёжа тихо выдыхает, заворожённо смотря в полуприкрытые глаза вани, который улыбается и, немного подождав, мягко касается губами носа, лба и щёк серёжи под его тихий смех. — у тебя блеск растёрся, — серёжа говорит шёпотом, невесомо касается чужих губ большим пальцем и ведёт влево, где остался липкий след, собирающий в себе голубые блики. — пусть, — ваня опирается своим лбом о серёжин и берёт его руку в свою, переплетая их пальцы, — потом ещё накрасишь. пешков чувствует, как у него мурашки по коже бегут от чужого шёпота, низкого и хриплого. ваня точно с венеры, просто не признаётся. он послан сюда для какой-то секретной миссии и жертвой выбрал серёжу, который, в общем-то, не сопротивляется, а только тянется ближе. он позволяет бессмертных вести его за собой, завязать глаза чёрной лентой и сжимать его мокрую ладонь. серёжа готов идти за ним куда угодно, готов слушать только его и жить в его тени, только бы ваня поцеловал ещё раз. и ваня целует. серёжа сияет бледно-розовым в комнате, где царят синие оттенки. где их язык — танец и горячее дыхание, мычание в такт музыке и переплетённые пальцы. серёжа любит и готов петь о своей любви звёздам, чтобы, проснувшись, ваня слышал эти песни от птиц, которые никогда не спят. серёжа обязательно споёт, ваня обязательно проснётся. музыка продолжает играть, но ноги уже болят. серёжа плавно опускается на пол, утягивая за собой ваню, который тихо смеётся. у пешкова, лежащего на полу, волосы расстилаются тёмным нимбом. он точно самый святой из самых ужасных грешников. ваня проводит тёплыми пальцами по его щеке, задевая осыпавшиеся блёстки, и ложится рядом, лицом к серёже. тот улыбается с закрытыми глазами, спокойный и прекрасный настолько, что кажется лишь галлюцинацией и расплывающейся в темноте картинкой ярко-голубого цвета. бессмертных опускает руку на его спокойно вздымающуюся грудь и ведёт к животу, поглаживая кожу через ткань. серёжа на это смеётся и перехватывает руку, ползущую к паху. он подносит её к губам, переплетая пальцы, и аккуратно целует. — такое чувство, будто это сон, — ваня говорит медленно, пристально наблюдая за серёжей, который задумчиво отводит взгляд в сторону. — может, мы и не такие реальные, как сами думаем. а может ещё не проснулись, — пешков улыбается и обводит ванино лицо мягким взглядом, — это так плохо? — это так хорошо. серёжа на это тихо смеётся и снова закрывает глаза. это так хо-ро-шо. сейчас они вместе, сейчас они абсолютно счастливы. может быть, они живут неправильно, но они живут эту жизнь так, как нужно им. они наслаждаются ею и вкушают каждую крошку, а она перемалывает их в ответ с гаденьким смехом, похрюкивая и вытирая белой салфеткой грязный от чужой крови и поступков рот. и если серёжа когда-нибудь умрёт, то планета должна сделать это вместе с ним, чтобы ваня со своей далёкой венеры посмотрел в телескоп и улыбнулся тому, как моря и суша распадаются на тысячи осколков, а где-то внутри, около самого ядра, будет лежать пешков в своей фиолетовой рубашке с блёстками на мёртвом лице. но ваня успеет заметить только чёрные кудри, прежде чем серёжа рассыпется, опередив ядро на долю секунды.