Солёная карамель

– Марат, я уезжаю. Улетаю с планеты. Одна, без свиты. По крайней мере, без мужской. – Госпожа моя, воля твоя, конечно, но почему так внезапно? Эмоции он не показывал, статус не тот, но все же привык думать, что для Евы он не просто слуга, подневольный любовник. – А потому что мир переменился, – Евгения потянулась, села на пятки, хоть чуть, но нависла над Маратом. – Теперь и я могу прикоснуться к знаниям. Которые раньше были доступны лишь мужчинам. Якобы это уравнивало оба пола в правах. Конечно, он понимал ее, но… – Тебе стоило сказать об этом раньше. Хотя бы слово – и я бы сам тебя всему научил. Так было бы честно. – Я бы не могла доверять тебе полностью. Ты мужчина и гессерит. Вы столетиями владели ключами ко всему. Ты мог бы учить меня и сам же при этом ставить ловушки. Чтобы, когда дойдет до дела, все сработало так, как надо Братству. – Ева, я бы никогда… – Как я должна тебе поверить? Вы нас охмуряете, спите в наших постелях, оттираете наших законных мужей, вы в любой момент можете нас начинить! Хоть двойней, хоть тройней, с любой внешностью, а если сын – то с любыми способностями, вы можете хоть всему миру наплести, что это дитя от супруга, а нас никто не спрашивает! Но теперь кончилось ваше время, гессериты! В его глазах была боль. – Пойми, я сам никогда не одобрял такую политику Ордена! Моя работа – искать истину, буквально докапываться до нее, а не творить обман. И уж тем более я никогда не посмел бы так поступить с любимой женщиной, с госпожой своего сердца! – Я так хочу тебе поверить. Ты не похож ни на одного из тех, кого я знаю. Включая членов правящего Дома. Но как, как верить гессериту, вы же все отчитываетесь Преподобным Отцам и действуете только по их указке! – Прости меня, госпожа. Я не могу ничего тебе доказать, это не видно в лупу и не проступает при нагревании. Я могу только сказать, что ты очень сильная женщина, ты не первый год сама себе хозяйка, и никто ведь не посмел навязать тебе свой выбор. – Потому что в этом не было смысла. Ведь никто не знал, что я окажусь наследницей, а потом и главой Дома. – Но ведь… У тебя были мужчины. Ты выбирала их сама. Ты не хотела последствий, и их не было. – Ой, ну конечно, если нас, женщин, не учили вашим штучкам, мы напридумывали своих! Но я хочу стопроцентной гарантии. Теперь, когда Отцов вынудили сделать штучки и краденые знания официальными. – Кто я такой, чтобы говорить это… Но я бы хотел… Пусть всего лишь день, но пожить в мире, где этот вопрос решают двое как один. Просто потому что любят друг друга. Она оторопела. – И с такими мыслями ты еще в Братстве? Там же наверняка знают, что у тебя в голове! И чтобы вот так посягать на основы… Ты же сам прекрасно знаешь – происхождение решает все, потому-то гессериты и раздают свой генный материал в знатные семьи, чтобы хоть их дети получили более высокий статус! – Ева! Если бы ты знала, как бы я хотел увезти тебя к моему народу. Тому, из которого я происхожу. Там мы могли бы просто любить друг друга. – Ты же понимаешь, мы те, кто мы есть. Будешь хорошо себя вести, – она потрепала его по волосам, пробежалась пальцами по груди, – я, может быть, тоже наберусь нахальства и вознесу тебя до себя. Законный муж – это не то же самое, что… Вот как сейчас. От услышанного он утратил дар речи. Слова не то что не шли с губ, но даже находиться не желали. А Ева продолжала: – Но не сейчас. Сперва я должна пройти обучение. Ты знаешь, я правда тебя люблю, но… – Меня… – наконец-то произнес он. – Но могу ли я спросить – почему ты так не любишь детей? – Потому что пока женщина носит ребенка – она не принадлежит себе. Ладно еще когда родишь! Если ты не абы кто – твое дитя всегда будет под присмотром, пока ты занята делами. Но родовые муки едины для императрицы и для самой последней нищенки. И то, что им предшествует – тоже. – Нищенке может никто не помочь,– ввернул Марат справедливости ради. – Мужчинам не понять. Даже докторам и ученым. Не дерзи мне. Я знала не одну знатную даму, умершую в родах. А до родов тоже ещё надо дожить. Пока ты носишь ребенка, тебе постоянно плохо. Ты не владеешь своим телом. Тебе нельзя больше, чем можно! К тому же, мягко говоря, не до текущих дел, а как передашь, доверишь их кому-то другому, если враги вокруг только и ждут твоей слабости, хотя бы тот же Орден? – Я тебя понял, госпожа. В самом деле для женщины это тяжелый выбор. Или быть матерью своим детям, или быть матерью всем. Я не хочу этим сказать, что главными должны быть мужчины. Я сейчас и не полезу во что-то за пределами нашей планеты и того, что между тобой и мной. И я могу обещать тебе свою поддержку и помощь. – Когда я вернусь, – голос ее теперь звучал совсем иначе, слова и намерения Марата явно произвели впечатление. И Марат это заметил. – Я мог бы отправиться с тобой, госпожа. Служить тебе и там, если ты пожелаешь. – Ты уверен? Ты же со мной только в свободное время, а в остальное у тебя работа и работа, служба государственная… – А разве государство – это не ты? А в твоей же службе безопасности, на которую я работаю, даже без твоего прямого приказа ко мне отнесутся по-человечески и отпустят на время. – Хорошо, – она потянулась к нему, уже слишком расслабленная, разморенная, чтобы спорить. – Тогда отпросишься завтра. Сейчас идти куда-то уже нет смысла. …Ночь пролетела быстро и жарко, поспать удалось всего чуть-чуть. Ну и ладно. На службу придется зайти совсем ненадолго. Если, конечно, никого не убьют.

* * *

– Надеюсь, сегодня никого не убьют, – Александра открыла глаза, с наслаждением понимая, что еще очень, очень рано. Правда, Валентин уже не спал. Лежал рядом и пристально смотрел на нее, как всегда, без слов понимая, что она чувствует. Саша потянулась его обнять. – Ну, что ты? Еще спать и спать… – Вот ты и спи, милая. А то потом, как время подкатит, я тебя ничем не разбужу. – Разберемся, тебе тоже надо выспаться! – Когда я просыпаюсь вот так, мне самому не верится, что я уже не сплю, что мы действительно вместе! Я готов смотреть на тебя, сколько угодно, моя госпожа, оберегать твой покой… – Ой, ну не ерунди, во-первых, я за равенство! У тебя сравнительно со мной приличное-приличное происхождение, сам знаешь. Ну не делай такое лицо, как будто лимон жуешь, это, конечно, очаровательно, но… И чтоб стереть это выражение с лица своего любимого мальчика, Саша кинулась его целовать. Конечно, это было немного не ко времени – в любой момент мог кто-то ворваться, если не с недобрыми намерениями, то хотя бы с известием – что-то случилось… А с другой стороны – ну и что? Все уже и так знают, что она и Валентин вместе. Стыдиться нечего. Так что можно надеяться – нормальные люди спят и в чужие покои врываться не будут. А им двоим можно украсть немножко счастья. Почему-то это ощущалось именно так, остро, сладко… Особенно сейчас, когда Валентин так упоительно покорен под ее руками, млеет, позволяя взять себя – да, именно так, Валентин умеет отдаваться, и делает это весьма самозабвенно, шепча на выдохе между стонами: – Твой, твой… Я весь принадлежу тебе! И сейчас Саше, разумеется, не до того, чтобы разбираться, кто, по какому праву и зачем может быть чьей собственностью. Этот шепот – для нее музыка, потому что это Валя так выражает ей свое несказанное, долгожданное счастье.

* * *

А счастья подождать и впрямь пришлось. Валентин вспоминал свое прошлое – благородных кровей, пусть и младший в своем роду, он не собирался идти по хитрому и извилистому пути гессеритов. Его учили другому – защищать слабых при помощи оружия. И ему нравилось это, что и повлияло на выбор службы. Старшие товарищи подсмеивались. Молоденький, по-дурацки честный, открытый, все принимающий всерьез. Гессеритские штучки проходили мимо него. Глупость или чистота? – как с улыбкой спрашивала потом Саша. Которая явно держалась последнего мнения. Сослуживцы, разумеется, и ее встретили в штыки. Будто мало было того, что верховенство взяла женщина незнатного происхождения, так еще и ради этой должности, конечно же, она спит с кем-то… они дико демонстративно не желали знать, с кем. Валентин, однако, будто и не слышал этого возмущения. Увидел ее первым – и понял, что сражаться будет только за нее. Всю свою жизнь. И в какой-то момент Александра это оценила. Еще раньше, правда, сослуживцы так и прохаживались – мол, в голову она тебе залезла, Широков, теперь ты на привязи… Он краснел до слез, сжимал кулаки, стыдил их – мол, вы же обучались в Братстве, любой из вас распознает воздействие! Мол, подумайте головами, Александра Ивановна не может владеть такими техниками, кто бы ее им учил? Насмешники же при попытке прощупать самолично и правда ничего не видели. Кроме очевидного – того, как Александра раскрывала преступления. Доискиваясь, предполагая, расследуя. А ведь как было бы просто всего лишь заглянуть в голову очередному подозреваемому и запретить ему лгать! Да если бы они сами так умели, будучи хоть десять раз гессеритами, – каждый из них озолотился бы и получил по планете во владение! Но, по большому счету, никто не мог уметь такого. Запугать – да. Надавить – да. А вот узнать правду… Тут, как с глубочайшим удовлетворением заявлял далекий от орденских штучек Валентин, нужны мозги! Александра припирала подозреваемых к стене фактами, мелкими деталями, расставляла ловушки, попадая в которые они и не замечали, как признавались сами – такому точно не могли научить в Ордене! Это просто мышление не как у всех. Она сама говорила, что развивала это в себе еще когда была никем. Но подчиненные не верили, конечно. Ходили две невзаимоисключающие версии: Александра Кушнир – плод запретной евгеники, она не случайно такой родилась, и – не только нынешнюю, но и первую свою солидную должность она получила благодаря влиятельному любовнику. По поводу последней версии Валентин даже уточнял. Вернее, Александра как-то сама между делом ему рассказывала, что однажды помогла некой даме, наследнице знатного Дома. Идя по следу пропавшего мужа, та оказалась весьма близко к школам Ордена, насколько это было вообще возможно. И там эту даму пытались всячески «разводить» ушлые мальчики, еще не закончившие обучение. А совсем тогда еще молоденькая Саша вмешалась и разобралась при помощи простой логики. Это была вселенская дерзость, никто никогда не позволял себе такого, но… Александра Ивановна единственная в своем роде, как всегда считал Валентин. Она промолчать не смогла. Пропавший муж все-таки обнаружился. Можно сказать, в святая святых, в обществе товарок Александры, бессовестно рассеивающим свой генофонд. Оголодал по новым техникам и незнакомым изыскам настолько, что даже и юношами в качестве обучающего пособия не брезговал. Уверял, правда, что хотел у них научиться всяческим приемам обращения с женщинами, чтобы жена потом кричала от счастья. Она и правда кричала – вот только совсем по другим причинам. Мужа она продала в рабство Ордену, а Александру забрала с собой. Помогла выучиться на телохранителя, начать делать карьеру наравне с мужчинами. Мужчинам это, само собой, не нравилось. И когда им надоедало шептаться по углам о том, что Кушнир всего добилась через постель, сплетни немного меняли окраску, превращаясь в увлекательное повествование о том, как Александра сумела-таки ублаготворить разгневанную госпожу. Валентин поначалу был единственным, кто заступался. Стыдил товарищей, хоть они и были старше и выше по статусу – мол, ну не ведите себя как последние бабы! Неоднократно пускал в ход кулаки, а то и за оружие хватался. Однажды даже дрался на дуэли за честь Александры Ивановны. Не насмерть, конечно, только до первой крови… Но, надо заметить, одержал верх. Сама Александра очень возмущалась по этому поводу, первый раз тогда, пусть и наедине, перейдя с ним на «ты»: – Ты что, не понимаешь, что не имел права так рисковать собой? На работе нужно работать, а не меряться ерундой! И репутацию нужно зарабатывать делами, а не кровью и рождением в нужной семье! Валентин обещал, что больше до драк не дойдет, но словесно продолжал заступался за начальницу. Мол, это вы все потому что она умнее вас, честнее и работает в сто раз лучше! – Это ты все потому что ты ее хочешь, салага! – Да вы сами… – Нам зачем? Ты хоть представляешь, мальчишка, откуда она выдралась? Да ее там вдоль и поперек каждый первый… Валентин побледнел и стиснул кулаки. – Что ж, Дмитрий Олегович, – нарушил напряженную тишину голос вошедшей «виновницы торжества», – теперь мне ясно, чем вы занимались во время учебы. Если, конечно, вы на этой учебе вообще были, ведь в этом случае мы с вами непременно бы повидали друг друга хотя бы мельком. Не говоря уже о том, что вы бы гораздо лучше знали, как организован процесс обучения. – Вот это срезала… – пронесся шепот из всех углов. Гессерит и интриган Юрков пошел пятнами. А Кушнир просто добила: – Все эти толпы, как вы тут на днях изящно выразились, «доступных давалок» существуют только в больном воображении отдельных граждан. И иногда, далеко не в таких масштабах, в свободные часы у особо богатых и знатных. Смысл учебного курса отнюдь не в оргиях, а в парной работе. И что было – того я не стыжусь, но чего не было, попрошу не приписывать. Обычные слова. Но то, как она говорила их – впору было заподозрить какие-то методики воздействия на сознание. Голова шла кругом от истинно женской притягательности, смешанной с недоступностью. У Валентина точно шла. Голос сладкий, как ее любимый шоколад, а в словах точно отмеренная доза яда. Действовало как хорошее спиртное. Парень даже не услышал ее «Работаем, господа, работаем!». Просто подошел к Александре, как во сне, опустился к ее ногам и обнял колени. И еще всем объявил: – К чистому не пристанет! …Сколько раз Александра вспоминала это – и каждый раз ее охватывало понимание того, что этот мальчик – сама чистота. Нет, не закоснелая невинность, наверняка у него были женщины, но разве дело только в этом? И те свои слова он тогда сказал о себе. А уж все, что передал без слов… И правда, к чистому не только не пристанет, но и то, что рядом, тоже очистится и возродится к новой жизни. Со старой Александра не сравнивала. Да и так почти уже и не вспоминала… Просто ощущала это искреннее поклонение, горячие руки, только и не дававшие ей упасть. И было вот вообще все равно, сколько народу видят Валентина, пристроившего голову ей на бедро. И вряд ли коллеги, несмотря даже на гессеритское обучение, могли отследить тот самый первый поцелуй, невольный и такой дерзкий – может быть, Валентин и собирался легко коснуться губами через ткань, но пришелся поцелуй как раз в открывшуюся полоску кожи повыше талии. В любом случае дерзновенный порыв молодого Широкова был всемерно вознагражден. Тем же вечером. А в сам момент признания Александра только на миг прижала Валентина к себе и тут же объявила – мол, работать все-таки надо.

* * *

С того дня утекло не так мало воды. Сослуживцы начали ценить Александру, дольше всех держался Юрков, но даже и с ним уже стало можно нормально общаться, почти приятельствовать. Валентин же, казалось, вовсе не менялся. Так и оставался преданным, обожающим – и безоговорочно признающим ее главенство. Таким же он был и в это утро, когда она целовала его, покорного, сладко разморенного, в золотистые ресницы. – Поспи все-таки, время еще есть. Сама она уснула, как всегда, мгновенно. И очень сладко, прямо на груди у своего мальчика. Поэтому не могла бы точно сказать, послушался ли он. …Он и правда поспал, правда вполглаза, как на войне, чутко, готовый вскинуться в любой миг – и одновременно лежать неподвижно сколько угодно, лишь бы не потревожить Сашу. Потом предстояло разбудить ее осторожно и вовремя.

* * *

Обычное утро, оставшееся таким даже по приходе на работу. Все тихо и мирно, никого пока и правда не убили, из необычного – ну разве что Марат, заявивший прямо с порога: – Мне, кажется, не помешал бы отпуск. Работа ведь без меня не сильно встанет? Все переглянулись. Наконец Александра озвучила: – Марат Равильевич, нам, конечно, будет очень вас не хватать. Но отдыхать нужно каждому. Надеюсь, у вас ничего не случилось? И вы правда будете наслаждаться заслуженным отдыхом. – Если уж честно, Ева… то есть ее сиятельство хотела взять меня с собой. Нам нужно на другую планету. – Она же могла просто приказать. – Я заверил ее, что сам смогу договориться. Это важно, я хотел, чтобы поняла. Не все решается приказами, тем более сейчас. Мир меняется просто с невероятной скоростью. Все посмотрели на Хайдарова с уважением. Еще большим, чем обычно. Саша начала готовить документы, а Валентин тем временем спросил: – Марат, а может, ты закинешь Еве идею, чтобы выбить Александре Ивановне дворянство? – А тебе-то это зачем, – весело удивилась сама Кушнир, – если мне незачем? – Я… хочу предложение сделать. А то уже совсем неприлично. Все остолбенели. Даже Марат на миг слегка сощурился, будто пытаясь проникнуть в сознание… Но раньше, чем она успела это осознать, раздался чей-то голос: – Александра Ивановна, вы что же, в положении? – Во-первых, нет, – и тут же она спохватилась, – во-вторых, кого ж это касается, друзья мои? – А в-третьих, – тут же выпалил Валентин, – неприлично – это не только когда живот на нос лезет! – Валь, – произнесла Александра, когда ее голос смог пробиться сквозь дружный смех, – я правда ценю безмерно твое стремление сделать меня честной женщиной, но давай лучше возьмем пример с Марата и Евы… то есть Евгении Петровны и как-нибудь решим все сами и не на людях! Как говорится, кто бы спорил, если не о чем.

* * *

Куда герцогиня Смолич тащила Марата – Александре даже гадать не надо было. Если бы эта тема всплыла – Кушнир пошутила бы, что ей там не учиться, а только преподавать. А ведь могло правда дойти и до этого. Правда, тут она бы сопротивлялась всеми силами – все же ее знания об орденских практиках были довольно отрывочны, включая и пресловутые навыки соблазнения. Ну а все прочее – это опыт, который передавать, без сомнения, надо. Только не там и не так! Хорошо бы помалу создавать свою систему женского образования, не привязанную только к гессеритской… Но с чего-то придется начинать. Хотя бы с того, чтобы принимать решения совместно с Валентином. О том, как избежать нежелательной беременности, она, конечно, более чем осведомлена. А вот если все же решиться родить ребенка – сколько же всего надо обдумывать! И уж явно не одной. И это так хорошо, что не одной. Хотя она столько всего может сама, например, даже взять Валентина в законные мужья, не дожидаясь себе титула из чьих-то рук. Мир ведь и правда становится другим, быстро и не слишком предсказуемо, кто посмеет осудить? А значит… Значит, тогда, давно, все было правильно. Все шло к тому, что вершилось сейчас. Конечно, едва ли в Ордене рассчитывали на такой результат, когда мотивировали мальчиков-гессеритов портретом Валери Крошар, повторяя – доучившись до соответствующего уровня, сможете покорить даже такую прекрасную и такую неприступную. Юная Саша ее ненавидела. Всякий раз хотелось подрисовать ей усы. Или прицельно запульнуть каким-нибудь полежавшим фруктом в это личико, такое совершенное, что это просто не могло быть случайностью. И вот – это Александра поняла много позже и, кстати, благодаря Валентину, – не о покойнице будь сказано, но Валери вот именно что воплощала закоснелую невинность. Еще и напоказ. Парни, впрочем, разницы не видели. Они вообще, как замечала Александра, не слишком часто ценили естественность. Стоило вспомнить, как Лоренцо когда-то взирал на портрет Валери с благоговением. Словно на лик святой. В итоге святая ему и досталась. Саша даже и знать не хотела, тянули ли мальчишки соломинку честно или Энцо тогда пустил в ход нарождающееся коварство, без которого приличному гессериту никуда… То, что он сделал потом, скорее говорило за вторую версию. Вопреки незыблемому правилу Ордена, вместо сына Лоренцо сотворил дочь. А через много лет ещё одну – Орден обзывал бедную малышку «мерзостью», но ее имя уже успело тоже прогреметь по всем известным мирам. Будет постарше – мир станет любоваться на ее портреты, как сейчас на портреты старшей. Хотя с точки зрения Александры любоваться было особо нечем. И не скажешь, что у такого невзрачного «результата» – красавцы-родители. Пожалуй, не будь она Избранной, что признали уже вообще все – ее можно было бы назвать браком. Ладно. Издеваться над людьми за внешность и в принципе-то никуда не годится, а Мари Крошар – Мари Монтанелли Крошар, как она сама всегда уточняет – стала женщиной, которая может жить как хочет, и не за чужой счет. Хотя нет, это не самое главное, как будто сама Александра жила не так же. Главное, что дочь Энцо уже разбирается с почти полным бесправием женщин, которым не посчастливилось родиться в знатной семье. Хотя и у знатных тоже свои проблемы. Стоит вспомнить, как невинность Валери и право стать отцом ее ребенка в прямом смысле слова разыгрывали, а для самого Лоренцо первую женщину выбирали там же, в школе, практически наугад! Это ведь абсолютно то же самое. В школе парни и девушки до «инициации» никогда не общались и не знакомились, смысл был именно в этом, «с чистого листа». Как и должно было быть в будущем у гессеритов, вертящихся возле знатных дам и девиц. Они – карты, парни – игроки. Хорошо, если это закончится навсегда. Плохо, если будет игра всех против всех. Сама Александра картой была недолго, и только для одного, хотя в это вряд ли бы кто поверил. Но она покинула школу раньше Энцо. А сейчас она получила парня, безоглядно влюбленного в идеал, а вот он получил… То, что получил. Тогда, собственно, тоже. Хорошо, что это быстро осталось просто перевернутой страницей. Тогдашняя Саша была не слишком красивой, легко полнела даже от неважнецкой еды и случайно перепадающих лакомств, вела себя естественно (иногда чтобы не умереть со страху) – а главное, много чего замечала и делала выводы. К Лоренцо она сразу прониклась пониманием. Жаль, не смогла стать ему настоящим другом, наперсницей. Вернее, смогла бы, но как знать, что посоветовать ему для будущего счастья? Особенно когда сердце щемит. В итоге они остались приятелями, хотя Лоренцо, конечно, приходилось делать с ней все, а она не подыгрывала. Не сдалась слишком быстро. Вот в течение этого времени они и были близки. Во всех смыслах. И, может, если Энцо что и вынес из этого (сам передав Александре почти запретное умение, подстроив его под нее, и с того дня она никогда уже не боялась случайно забеременеть) – то вынес, наверное, самое главное. Что с женщинами надо обязательно разговаривать. Более того – слушать. У него был к этому природный дар, но, ясное дело, до Саши девчонки ему казались пришельцами с другой планеты. Конечно, и она была в этом смысле не совсем обычной. Много раз ей говорили, чуть ли не упрекали в том, что у нее мужское мышление. С другой стороны, ведь именно так положено воспитывать наследниц и их сестер, взять хотя бы ту же Еву! Немного актриса и дипломат, немного – боевая машина. Саша могла бы поручиться, что и Валери Крошар никогда не была нежным цветочком, да и прикидывалась им не слишком хорошо. Вон и по дочке видно фамильное упрямство, и кто скажет, что в этом мире оно не нужно? Очень даже наоборот. А Энцо – тонкая, чуткая натура, легко умел подстраиваться и приспосабливаться – и наверняка отлично прожил со своей Валери двадцать лет. Но сама Александра перестала ощущать неприязнь к ней лишь после ее гибели. А теперь уже и стыдно было за такие чувства. Ну что поделать. Она и чувства к Энцо смогла отпустить только когда ее коснулась… да что там, сразу накрыла с головой чистая любовь Валентина. А так за двадцать лет, конечно, всякое было, и по глупости, и от одиночества, и даже по ходу расследования… Но никогда ничего серьезного. Где-то на дне души – все одни и те же воспоминания. Тягучие и сладкие, со своим неповторимым привкусом. Как соленая карамель. Но это в прошлом. За все прошедшие годы Александра ни разу не пыталась связаться с Лоренцо. Зачем? К тому же теперь она нашла свое счастье, а он – скорбящий вдовец. Так что – это потом расскажет Хайдаров, вернувшись из отпуска – они могут быть рядом только на портретах. Да, мол, хотите верьте, Александра Ивановна, хотите нет, а рядом с семейством Крошар есть и ваше изображение, вы же были первой и даже долго единственной! От этой новости она долго не могла опомниться. И чего теперь ожидать? Еще, чего доброго, преподавать позовут, а то и вовсе святой объявят! Но пока что ходили слухи, что ее именем собираются назвать реформированную Академию. От этого тоже кидало в жар. Но куда ни шло, в конце концов. Хоть она, как первопроходец, потом ни разу не вернулась, не говорила с девчонками – но, может, хоть кому-то путь показала своим примером… Как смогла. С тем, чем располагала. Кто ее родители – она так и не смогла узнать. Но всегда мысленно благодарила их за подаренную жизнь, за возможности – и неважно, унаследованы они или умело созданы кем-то.

* * *

Около сорока лет назад. – Ты ужасная женщина, Марго, я тебя даже боюсь. Ты всегда знаешь то, что не должна, и всегда до всего докопаешься. – Если у меня будет дочь, она всем-всем вам и Братству вашему покажет!