***
— думаешь, он не рад будет меня видеть? синьора смеётся. — разумеется, нет. будет чудом, если он вообще согласится выйти играть. кажется, ты сильно его задел чем-то в тот раз. и она точно знает чем. чайлд входит без стука. — кого вы тут… а ты ещё что тут забыл? — кэйа стоит перед зеркалом, аккуратно обводя контур губ чёрным карандашом. хочется ударить его лицом об зеркало и увидеть как растечется подводка под глазами. хочется развернуть его к себе и целовать до мозолей, до стонов, до извинений. — розалина предложила дуэт, — он разворачивается сам и чайлд понимает, что на нём платье, — от такого грех отказываться. он жмёт голыми плечами, улыбается, смотрит прямо. всё вместе выглядит слишком откровенно, это сбивает чайлда с толку. что от него хотят? чего он добивается? синьора выходит молча. кэйа вдруг усаживается на стол и горбится, рассматривая кожаный диван. — прости мне… стоило тогда спросить у тебя разрешение. я как-то не подумал, что ты можешь быть против, а потом было уже поздно. — почему именно я? — а кто? не мог же я тянуться через синтезатор к дотторе. — убирайся. и передай синьоре, что если ты выступаешь, то сегодня без меня. чайлд ловит краем уха судорожный выдох, но голову не поворачивает. — потому что ты мне действительно понравился. голос твёрдый, а в глазах непонятная чайлду отчаянная решимость. он разводит руками. — ну я рад, что дальше? этим на сцену ты меня сегодня не вытащишь. кэйа пользуется моментом и резко тянет его к себе за удобно раскрытую ладонь, чайлд не успевает отреагировать и его бёдра оказываются зажаты между смуглых коленей. кэйа целует медленно, глубоко и искренне. его ладонь ложится чайлду на шею, совсем рядом с пульсом. чайлд сдаётся. ведёт руками по спине и талии, отвечает и тихо скулит в тёплые губы. поражение на вкус не должно быть настолько приятным. он запускает ладони под платье, проходясь с лёгким нажимом ногтями по бёдрам, кэйа отзывается мычанием. — подожди, подожди, — вокалист съезжает на шею и смотрит снизу вверх, дышит сбито— я правда не стал бы тебя целовать, если бы ты мне не нравился. давно следил за вашей группой и… чайлд целует его сам, теперь очередь кэйи сдаваться и он подчиняется весьма охотно, но руку с пульса не убирает. холодные пальцы тартальи касаются застёжки на спине и кэйа тут же выпрямляется, лукаво щурится и хватает его ладони, поднося их к губам. рыжие брови сходятся к переносице. — выход через пятнадцать минут, не хочу верить, что ты успеешь, — кэйа испытующе улыбается, жмётся коротко губами к костяшкам. весь гнев из чайлда выбивает, как ударом под дых. он внимательно наблюдает за тем, как кэйа поправляет макияж и платье перед зеркалом, и думает, что сегодня на сцене одним поцелуем всё точно не обойдётся. он не ошибается. короткое кэйино платье, к счастью, привлекает внимания меньше, чем строгий костюм синьоры, переливающийся чёрными голографическими узорами со всполохами пламени. чайлд перебирает струны и удивляется тому, что вдвоём они звучат так, будто никогда не пели по отдельности. но любые мысли из головы выветриваются до завидного быстро, и чайлд, не успев распробовать странность отношений кэйи и синьоры, сливается со сценой, даже с закрытыми глазами точно зная где какой провод и куда прыгнуть, чтобы толпа взорвалась криками. ему кажется, что у пола сбивается дыхание вместе с ним, что экранные панели повторяют его сердцебиение сменяющимися кадрами. он чувствует время, проходящее сквозь него и не способное задеть своими крючковатыми пальцами ни его, ни его музыку. чувствует, что вот-вот — пара нот, пара аккордов, совсем чуть-чуть — мир ляжет к его ногам, расстелется восхищенным полем аплодисментов, готовый в приветствии вскрыть себя для него. чайлд дышит. встряхивая головой, он внезапно на долю секунды пересекается взглядом с кэйей и в его глазах видит тот самый вскрывающийся жемчужной раковиной мир. чайлд закусывает губу и дико улыбается, за пару секунд с нуля переписывая мелодию, дарит кэйе — пусть он не поймёт, не услышит, а чайлд не собирается объяснять — личное, посвящённое соло. короткое, но живое и дышащее только для него одного. кэйа слышит. видит и понимает. чувствует. и микрофон в его руках становится вдруг до страшного скользким, словно в него только что кинули ещё бьющимся сердцем, но забыли сказать зачем и что с этим делать. он рад, что над стадионом нет крыши, рад, что пылающее алым солнце не оставляет его один на один с этим странным чувством, сжимающим грудь изнутри, рад, что от него не требуют ответа. последний номер — только голос и соло-гитара — полностью принадлежит чайлду, поэтому синьора вытягивает его в центр и, замечая дрожащие руки, держит для него микрофон. — следующую песню мы с синьорой всегда исполняем вдвоём, — выдыхает он запально и делает паузу, чтобы толпа утихла, — но сегодня я хотел бы сделать это вместе с нашим гостем. прости, синьора, в этот раз короной придется поделиться. синьора картинно дуется и фыркает в микрофон, но улыбается — будто случайно открыла четыре дна в «сделать это» — и от этой её улыбки по спине ползут мурашки, он скалится в ответ, а кэйа шлёт ей воздушный поцелуй почти через всю сцену и бросает короткий тоскливый взгляд на почерневшее небо. помощи ждать неоткуда. софиты разом гаснут, оставляя два круга света — для него и для кэйи. чайлду это всегда казалось лишним и вычурным, но сейчас ему хочется, чтобы круг света у них был один на двоих. с первым же перебором чайлд отключается, не успевает даже вспомнить о том, что кэйю никто не предупреждал об этой части репертуара, и снова входит в режим музыкального элементаля так, что не может разобрать, где гитара, а где он. никто не может. кэйа стоит вполоборота и думает о том, что чайлд абсолютный идиот, но ему приходится открыть рот, и это перестаёт иметь хоть какое-то значение. мелодия — вышедшая из-под стёртых в кровь пальцев чайлда — заставляет его обнять руками стойку, прикрыть глаза, добавить интонаций, которых здесь никогда не было и с каждой строчкой наклоняться всё ниже в направлении затихшей толпы. отдаваться так, будто сейчас всё взлетит на воздух и не останется ничего, кроме эха отзвучавшей музыки. текст при этом кэйе кажется пошлым и он вынужден сглаживать углы бессмысленных фраз собственными связками. они приходят в себя только на проигрыше, выныривают, одновременно делая вдох, когда чайлд скользит коленями по сцене и выгибается, касаясь пола мокрым затылком. кэйе достаточно трёх красивых шагов, чтобы оказаться над ним и увидеть приоткрытый блестящий рот, изломанные брови, красные пятна на щеках, перед которыми бессилен даже тональник, и дрожащие ресницы закрытых глаз. чайлд их тут же распахивает, чувствуя ногу между коленей, и совершенно пьяно улыбается кэйе, добавляя в фразу арпеджио. и мгновенно жалеет о надетом ошейнике — его тянут вверх. под гул толпы он оказывается перед кэйей на коленях. непонятно, что слепит больше: прожектор или внимательный взгляд серых глаз. чайлд за это время не пропускает ни одной ноты, и кэйа почти задыхается. холодно, жарко, мало, много, хочется ничего и всего сразу. кэйа на ходу меняет слова, жонглируя двусмысленностью в безвкусном тексте, пока чайлд опирается спиной на его ногу и прижимается виском к бедру. он опускает руку вниз, цепляя рыжие пряди неаккуратно, потому что знает, что иначе чайлд не почувствует. последний аккорд чайлд безбожно срывает, вскакивая на ноги и буквально впиваясь в кэйю сразу губами, ладонями, гитарой и глазами. и под цунами аплодисментов шепчет ему на ухо автоматной очередью адрес отеля, время и номер.***
кэйа входит без стука и чайлд даже не интересуется откуда у него ключ-карта, мгновенно распуская руки. они оба знают, зачем они тут, нет смысла делать вид, что это не так, но кэйа к его удивлению плавно выскальзывает из объятий и хитро улыбается с расстояния в пару шагов, пробегаясь взглядом по чайлду, который даже не потрудился переодеться. чайлд под этим взглядом внезапно краснеет и напрягается. — где здесь душ? — голос у него медовый и осторожный, а ноги босые. глаза странно сверкают, будто до сих пор отражают софиты. чайлд сглатывает и послушно показывает. в душевой он внезапно оказывается у стенки, совершенно голый и с тёплой водой, стекающей по плечам и груди. кэйа целует его, умудряясь не захлёбываться и не отплевываться от воды. губы у него холодные и руки, съезжающие с груди на бёдра и обратно, тоже. чайлд выдыхает тяжело и встряхивает мокрой головой, когда он слегка отстраняется, стягивая платье через голову, но тут же льнет обратно, жмётся всем телом и не позволяет чайлду рассмотреть. вода приятно мешается с его прикосновениями, вырывая громкие выдохи. кажется, когда-то ему снилось что-то подобное. чайлд тянется к смуглой шее губами и с удовольствием ловит тихое цыканье. у кэйи явно есть план, и чайлд не собирается ему следовать. кожа у кэйи мягкая и солоноватая после выступления, ложится под язык бесконечной дорогой, иногда спотыкающейся о лёгкие — ласковые почти — укусы. кэйа замирает на несколько секунд, аккуратно водя кончиками пальцев по выгнутой спине, и разрешает чайлду пробовать, а потом его руки внезапно дёргают кольца пирсинга в сосках. не сильно, но этого хватает, чтобы чайлд возмущённо с шипением выпрямился. — каког… его затыкают прохладной ладонью на члене. он давится воздухом от неожиданности и не может оторвать взгляд от кэйи, опускающегося ниже. его голова замирает напротив узких бёдер и чайлду это кажется неправильным: хочется опуститься самому или поднять его обратно, но тут кэйа замечает выражение его лица и глухо смеётся. говорит, подмигивая: — хоть раз использую связки по назначению. чайлду кажется, что он сейчас сгорит. в его жизни было достаточно секса, но то, что делает кэйа ничего общего с этим не имеет. будто каждое его движение несёт какой-то смысл, сообщение, ни одно из которых чайлд не может ни получить, ни расшифровать и от этого в горле встаёт противный ком. он пропадает вместе с появлением чужих губ на его члене. чайлд спиной вжимается в стену, зажмуривает глаза и из прикосновений позволяет себе только аккуратно держаться за кэйино плечо. у него сильный язык, тёплый рот и горячее горло. чайлд не стесняется стонать не в такт движениям чужой головы, на которую даже взглянуть почему-то страшно. долго он не выдерживает, настойчиво толкая кэйю в плечо и переводит дыхание, честно сообщая: — ещё пара движений и я кончу. кэйа вдруг смеётся снова. так же глухо. и подставляет лицо воде, поднимаясь на ноги. — какой ты заботливый, я даже и подумать не мог, — он мурлычет чайлду в шею, заменяя тёплый рот прохладной ладонью. от этого контраста хочется скулить. и чайлд скулит. пары движений действительно хватает, кэйа ещё немного гладит дрожащее тело руками, дожидаясь, пока чайлд достаточно придёт в себя, и шепчет, поочерёдно целуя закрытые веки. — молодец, малыш. и чайлд мало отличается от воска зажжённой свечи. по лицу тянется искренняя улыбка, и он открывает глаза, чтобы встретиться с кэйиными. несколько секунд они просто смотрят, без мыслей, с тупо заточенной нежностью, взявшейся из ниоткуда и схватившейся за коронарные артерии. кэйа сбрасывает оцепенение, ведёт большим пальцем по чужим губам и медленно с ухмылкой отходит к противоположной стене. — красуешься? он согласно кивает. — смотри. и не смей отводить глаз. чайлд думает, что даже если бы захотел не смог бы, потому что кэйа немного съезжает по стене, разводя ноги чуть шире, и медленно трогает себя начиная с шеи. ведёт руками красиво, осторожно и изящно, но явно не лишая себя удовольствия. чайлд вгрызается глазами в его движения, глотая каждое, чтобы запомнить, чтобы суметь повторить. так, на всякий случай. чайлд смотрит, как кэйа тягучим жестом обводит соски, одновременно сжимает собственный член и двигает рукой в ровном темпе, редко срываясь на резкие толчки. чайлд и это проглатывает с особым вниманием, а потом вдруг сталкивается с насмешливым распаленным взглядом из-под ресниц и теряет стук сердца на несколько секунд, чтобы оно оглушило его вместе с первым кэйиным тихим стоном. он внезапно чувствует себя прожектором, но выступление сегодня только для него одного и от этого пальцы на ногах поджимаются. чайлд кусает губы и теперь не только смотрит, но и слушает. кэйа заканчивает внезапно: брови взлетают, ресницы дрожат, по щекам ползёт румянец уже не от горячей воды. с трудом он фокусирует взгляд на чайлде, выдыхая его имя, и опирается затылком на стену, выравнивая дыхание. чайлд боится пошевелиться. и в следующее мгновение оказывается за дверью. мокрый, сутулый и на половину возбуждённый. он часто моргает, бездумно наблюдая за капающей с тела водой, и даже не пытается понять.***
кэйа выскальзывает из ванной, кутаясь в отельный халат, и улыбается ласково. он свежий, блестящий и легко поддевает пальцами ещё мокрый подбородок. чайлду приходится посмотреть ему в глаза. кажется, что с него сняли кожу и окатили горячей карамелью. — прости, халат был только один, но я оставил все полотенца тебе, — кэйа мягко смеётся ему в спину. чайлд в жалких попытках собраться и разложить смятение по полочкам тратит невероятное количество шампуня, останавливаясь только когда химозный банановый запах перекрывает уже само его — чайлдово — существование. он методично обвязывает полотенце вокруг бёдер (получается с четвёртого раза), забрасывает для верности запасное на плечи и открывает дверь, тут же спотыкаясь о брошенный халат. чайлд думает, что кэйа невыносимый. он думает, что всё ещё хочет его. минимум — в себе, максимум — рядом. в спальне сквозит вечерним ветром, отголоски городского шума мешаются с японским лоу-фаем, катящимся из колонки. кэйа заплетает длинную прядь в косу, стоя перед зеркалом. он улыбается, встречаясь с чайлдом взглядом через отражение, не давая ему лишних секунд на то, чтобы скользнуть взглядом по голой пояснице и ниже. — если глаза - это зеркало души, то сейчас я вижу отражение отражения? — чайлд не то чтобы думает, но на всякий случай неловко переступает с ноги на ногу. кэйа удивлённо на него оборачивается, продолжая тянуть сахарную улыбку. — все соло-гитаристы философы или только ты? он смеётся, но его взгляд мягкий, разгорающийся постепенно. и чайлд, честно говоря, очарован. кэйа падает на кровать изящно и смотрится в облаках свежих одеял как венера в морской пене. чайлд тушуется от собственной мысли. он эту картину видел-то всего дважды — на календаре в кухне дотторе и на майке у девчонки, которая просила автограф, пока он блевал за каким-то клубом. — ну что, второй акт? или у тебя другие планы? — совершенно никаких. здесь у нас сет-лист совпадает. чайлд нависает над ним, сходу целуя губы. ладонь на лицо ложится неожиданно и в нос ударяет запах порошка, под спиной натягивается холодная ткань, а смеющиеся кэйины глаза смотрят сверху вниз. чайлд чувствует, как быстро сходит с рельс сердце, потому что холодные ладони скользят по груди, задевая пирсинг, аккуратно проходятся по животу и вдруг оглаживают плечи. кэйа наклоняется ближе и почти касается своим носом его. — ты смешной. на щенка похож. а потом кэйа замирает, резко выдыхая, и заключает растерянное лицо в свои загорелые руки. чайлду хочется спрятаться от любопытного взгляда, размашисто и пристально гуляющего по его лицу. он нервно смеётся. — что? у меня на лбу написан текст твоей новой песни? в ответ кэйа только выдыхает, полностью игнорируя попытки чайлда снизить градус восторженной нежности в его глазах. — очаровательно. пальцы аккуратно движутся по щекам, сбивая чайлду остатки трезвого рассудка, они ведут невидимые линии, иногда задевая кожу ногтями, заставляя его жмуриться и чувствовать себя музыкальным инструментом. честно говоря, он бы не отказался быть гитарой в кэйиных руках, но лучше, конечно, фортепиано. эти бы пальцы, да на мои бы клавиши. чайлд входит во вкус и прикрывает глаза, слушая чужое ровное дыхание, чувствуя коленями тёплые бедра, а щеками прохладные пальцы. нет, не фортепиано. он же на мне только собачий вальс играть будет. — почему ты замазываешь веснушки? чайлду хочется заглянуть в чужие глаза, но веки вдруг ощущаются слишком тяжёлыми, даже говорить не хочется. хочется только бесконечно лежать на свежих простынях и чувствовать прикосновения, в буквальном смысле утопиться в спокойном желании. он недовольно дует губы, укладывая мозолистые ладони на чужую талию. — глупый вопрос, кэйа альберих. ты же умный, вот сам и ответь. кэйа фыркает со смешком ему прямо в ухо и убирает руки с лица. — мне хотелось, чтобы ты сам это сказал. но раз так. хочешь казаться ненастоящим, идеальной картинкой с гитарой в руках, не имеющей ничего общего с собой действительным. чайлд натыкается на удовлетворённый искристый взгляд и хмурится, уязвлённо огрызаясь: — садись, пять. ему приходится мгновенно пожалеть об этих словах, потому что кэйа действительно садится и чисто улыбается. чайлд не успевает остановить возбужденный выдох и кусает губы, потому что потом ничего не происходит. кажется, никакой разницы между кэйей, сидящим на его голых бёдрах, и кэйей, сидящим на любой другой поверхности, нет. ни он, ни его тело не даёт чайлду никаких реакций, гарантий и, что самое невыносимое, никакой инструкции. хоть вой. тогда чайлд берёт тело в свои руки. он старается касаться только ладонями, чтобы не царапать смуглую кожу мозолями на пальцах, выходит плохо, но кэйа не жалуется и смотрит с ласковым интересом. наверное, так смотрят на щенков в приютах, когда выбирают, какого взять. чайлд вылавливает в его дыхании неровности и ведёт вверх от живота до ключиц, едва трогает шею, задевая костяшками уши, и возвращает руки на талию под кэйин глухой смех. его лицо снова оказывается в целовабельной близости. — не думал, что ты запомнишь. чайлд не успевает ничего сказать, потому что кэйа наконец целует его… веснушки. короткие звонкие касания губ становятся новой мечтой, но быстро обрываются. чайлд грудью чувствует чужое частое дыхание и жмурится в ожидании очередного поцелуя, замечая знакомый взгляд, но кэйа вдруг широко проводит по его щеке языком, тут же топя любые удивлённые ругательства со стороны чайлда в глубоком поцелуе, медленно двигая бёдрами, окончательно размазывая в чайлде человека и добиваясь жалобных всхлипов-стонов в губы. чайлд не думает, но вдруг ясно осознаёт, что с кэйей это не будет привычным ван-найт-стендом. следовало понять это с самого начала — он никогда никого не звал в отель. обычно всё происходило в адреналиновом трипе сразу после выступления в ближайшей подсобке. или, если партнёр ему действительно понравился, в гримёрке, но не более. чайлду хочется рассмотреть кэйю ещё раз и найти причину, но язык последнего некстати оказывается на груди, так что он может только ахнуть, держась взглядом за потолок. кэйа съезжает вниз, усаживаясь между его ног, и клеймит торс хаотичными поцелуями. так, чтобы чайлд не знал, где ждать следующего удара. так, чтобы он от неожиданности вздрагивал и сминал простыни, не зная как заземлиться. разумеется, когда кэйа оказывается достаточно низко, чтобы уделить, наконец, внимание члену, этого не происходит. от разочарованного стона чайлда останавливает громкий вопрос, заставляющий встретиться собственным мутными взглядом с кристально чистыми глазами кэйи. — у тебя такие бледные бёдра. — говори прямо, иначе я не пойму к чему ты клонишь. — засосы ставить можно? чайлд находит в себе силы только кивнуть и быстро закрыть глаза, чтобы успеть навсегда выжечь на веках образ кэйи между собственных ног. он задерживает дыхание каждый раз, когда кэйины губы останавливаются, чтобы оставить след, и пытается считать, но сбивается после третьего. прохладные руки щекотно касаются косых мышц живота, и чайлду начинает казаться, что такими темпами он просто распадётся на части. кэйа нежничает с ним уже целую вечность, и это ощущается как наказание и благословение одновременно, поэтому чайлд умрёт, если остановит его, и если не остановит, то умрёт тоже. проблему решает сам кэйа, ставя точку звонким поцелуем в колено. чайлд от неожиданности распахивает глаза. — эй, ты живой? он не в состоянии вынести смешливый взгляд, поэтому упрямо упирается синевой в потолок. — да уж поживее роудса. ура, не скулеж. кэйа вдруг пропадает, но через несколько секунд шуршания вновь возвышается над чайлдом. — есть охлаждающая, а есть с анестетиком. тебе какую? чайлд делает усилие, чтобы не закрыть лицо руками, потому что лежать абсолютно голым и отчаянно возбуждённым на кровати перед стоящим кэйей альберихом, который беззастенчиво его разглядывает, явно выше его сил, но он с честью переживает это испытание, намеренно отвлекаясь на выбор. — с анестетиком. у тебя и так руки холодные, как у мертвеца. восхищённо-удовлетворённый взгляд вдруг слегка гаснет. говорит он совершенно искренне и без упрёка. — если тебе неприятно, можешь сам. тут чайлд всё-таки закрывает лицо, невнятно что-то мыча, и быстро трёт ладонями щёки. — нет, пожалуйста. мне приятно, просто… он машет рукой, не продолжая, и кэйа улыбается, понятливо кивая, смотрит на него ещё несколько секунд и с мечтательным вздохом возвращается на своё место, быстро целуя чайлда в живот. — будет удобнее, если ты перевернешься, малыш. чайлд тут же утыкается лицом в подушку, опираясь на локти и колени. его лицо и уши нещадно горят. он уже собирается сказать заготовленную на удивленное кэйино «ох» фразу, но никакого удивлённого «ох» не следует. зато он почти до крови прикусывает губу от поцелуя в ягодицу и низкого «подготовился, надо же. вот умница». кэйины пальцы ощущаются непривычно хорошо и — чайлд готов себя ударить — правильно. они скользят медленно, изучающе. чайлд успевает расслабиться, но кэйа открывает рот. — жаль, ты себя не видишь. — ради джимми пейджа, молчи. он послушно замолкает, сгибая вдруг пальцы внутри чайлда. времени, чтобы изучить его реакции на прикосновения, было вполне достаточно, поэтому он делает это уверенно, но медленно. чайлд стонет внезапно громко и высоко. кэйа тихо хмыкает и делает так ещё раз. а потом ещё. со стонами мешаются всхлипы и редкие ругательства, которые быстро глушатся подушкой. у него позорно разъезжаются колени, но кэйа вовремя подхватывает его бедро, мягко и крепко удерживая на месте. чайлду сложно соображать, потому что кэйа не сбивается с ритма, будто правда играя на нём какую-то мелодию, но он подозревает, что пальцев в нем уже более чем достаточно. кажется, что он горит заживо, несмотря на то что руки у кэйи всё такие же холодные, но этого безбожно мало. чайлд тихо зовёт его по имени и всё останавливается. — всё в порядке? — пиздец. да. в полном. просто хотел узнать, как долго ты ещё собираешься развивать мелкую моторику. кэйа вздыхает и хмыкает. — я слышал, тебе такое нравится. у чайлда краснеют даже плечи. боже, он не переживёт этот день. кэйа осторожно вынимает пальцы и склоняется к алеющим ушам, усыпанным разнокалиберными серьгами. — хорошо, но тогда я хочу видеть твоё лицо. попал. безусловно, в кэйе есть что-то, что заставляет ему доверять, заставляет к нему тянуться и желать его целиком и полностью, но вот чего чайлд не готов ему доверить так это своё лицо во время оргазма. он скрещивает пальцы. — ладно. гитары у груди не хватает. почему-то сейчас чайлд чувствует себя особенно уязвимо. может, потому что одна его нога лежит на загорелом плече, может, потому что кэйа продолжает трахать его одними пальцами, но теперь внимательно рассматривает его лицо, а может, потому что чайлд до смерти возбуждён и никто не собирается ничего с этим делать в ближайшем будущем. но от всего этого жжёт язык, хочется обнажиться до конца, сказать имя и попросить войти уже нормально. это не похоже на сцену. здесь он не знает, куда ступить, чтобы не упасть, не знает, какие струны перебирать, чтобы всё звучало как надо. боже, что если гитары так себя и чувствуют? со стороны кажется, что чайлд и не здесь совсем, кэйа не замечает ни единой капли осознанности в его глазах, зато слышит непрерывный поток звуков, которые легко бы посоперничали с любым его выступлением. кэйе, безусловно, нравится. кэйа, безусловно, влюблён. — как же я тебя ненавижу, кэйа альберих, — доносится скороговоркой, когда кэйа даёт им обоим короткую передышку. в ответ он только прижимается к горячим губам. — понимаю, малыш. глаза у чайлда широко распахиваются. да уж, член и правда не пальцы. чайлду хочется пошутить про охлаждающую смазку, но он давится стоном. к счастью, кэйа альберих наконец закрывает глаза, размеренно двигая бёдрами. его тело слегка блестит от пота, и чайлду хочется его облизать, как яблоко в карамели, которые он покупает каждый хэллоуин. он выпутывается из хватки на бёдрах, обнимая кэйю дрожащими коленями, и тянет его на себя, прижимаясь открытым ртом к шее, действительно облизывая. и кэйа, наконец, стонет. чайлду кажется, что он сейчас рассыпется в ничто. но этого, к счастью или сожалению, не происходит, поэтому он находит себе новую цель взамен полного погребения в удовольствии, решая любой ценой вытягивать из кэйи стоны. получается весьма успешно, потому что кэйа со всей возможной отдачей отзывается на совершенно любое его движение. это открытие поражает чайлда до глубины души. и не только. а потом он, ведомый вредностью и интуицией, осторожно кусает кэйю за ухо. этот стон ощущается как премия грэмми за лучший рок-альбом и звезда на аллее славы одновременно. после этого уши кэйи альбериха подвергаются беспощадному террору до тех пор, пока кэйа не опускает ладонь на чужой член. чайлд замирает, упираясь взглядом в хитрую острую улыбку. — на этой гитаре можно играть и вдвоём, чайлд, — кэйа целует его, прерывая череду всхлипов. чайлд чувствует себя проклятым и благословенным. он прячет голову у кэйи на плече и стонет ему в ухо, рука и бедра двигаются в разном ритме, создавая разрывающий рецепторы диссонанс. — я не… смогу долго… — посмотри на меня. он цепляется за кэйю руками и ногами, жмётся губами к плечу, но лица не показывает. — чайлд. чайлд не двигается, даже когда с паническим разочарованием чувствует, как кэйа замедляется. — я хочу видеть твои глаза, — кэйа останавливается полностью и приближает губы к горящему уху, практически мурча, — аякс. чайлд выпрямляется рефлекторно. он не слышал этого имени с тех пор как сбежал из дома восемь лет назад. времени на осознание ему, разумеется, никто давать не собирается. кэйа двигается везде и сразу так, что у чайлда перед глазами взрываются звёзды. он теряется, зная только где горячее кэйино тело, не понимая как отделить его от себя, а себя от него, и тихо скулит, царапая свои-чужие плечи. он чувствует себя никки сиксом в момент остановки сердца и впивается зубами кэйе в шею.***
комнату медленно погружает в сумерки, кэйа вытягивается в открытое окно и курит. с каждой затяжкой фруктового дыма в номере становится всё больше. чайлду хочется сказать, что он может курить и в кровати, потому что это ничего не меняет, но ему нравится, как вечерний ветер парусом раздувает его футболку с вудстоком. на кэйе она смотрится гораздо лучше, хоть это и обидно. дым заканчивается, кэйа падает на кровать, чудом не опрокидывая флакон с чёрным лаком прямо на белые простыни. чайлд наконец отрывает от него взгляд и возвращается к маникюру. получается отвратительно — он чувствует, как горит половина тела, которую кэйа рассматривает через зеркало. к счастью, плейлист с лоу-фаем вдруг обрывается, так что кэйе приходится отвлечься на телефон. чайлд использует это время, чтобы лихорадочно придумать повод для разговора. говорить о том, откуда кэйа знает его имя, совершенно не хочется, поэтому, когда музыка возвращается, он выплёвывает вопрос, будто избавляясь от ядовитой змеи. — так и сколько тебе? — двадцать шесть. чайлд хмыкает и наносит лак на ноготь широким мазком. на коже остаются маленькие чёрные пятнышки. он думает, что это по-рокерски, а в ответ язвит. — и какие планы на следующий год? кэйа вопросительно поднимает голову. теперь кажется, что она растёт у него прямо из груди. чайлд удивлённо промахивается кисточкой мимо руки. — ну, дробовик там или передоз, например. кэйа смеётся и кровать под ним шуршит, скрипнув всего раз, пока он переворачивается, укладывая голову на руки. его ноги качаются в воздухе как у девочек из фильмов, когда они заполняют личные дневники. — придурок. чайлд мгновенно краснеет, дуется и жмёт плечами, докрашивая наконец ноготь. — сам такой. — нет, ты не понял. это мои планы на следующий год. он фыркает и скептично вскидывает брови. чёрное пятно на кончике носа отражается в зеркале лишней веснушкой. — быть придурком? кэйа тянет сладкую ухмылку. — быть с придурком. чайлд успевает смутиться раньше, чем понимает, что его назвали придурком. с кэйей всё не так. это одновременно пугает и заставляет хвататься за него как за последнюю надежду. чайлд пытается снизить свои ожидания, но потом кэйа отбирает у него кисточку и красит ему ногти на обеих руках, и у него не остаётся шансов. номер заливает темнотой и шумом машин с дороги далеко внизу. они лежат рядом, но не касаются друг друга. у чайлда чешутся ладони. — почему всё-таки я? кэйа жмёт плечами, чешет нос и заправляет прядь за ухо. — это был мой восемнадцатый день рождения. меня тогда выгнали из дома и был жуткий ливень. я зашёл в первый попавшийся магазин, разумеется, он оказался музыкальным, а по телевизору крутили новости о дебюте какой-то группы. ты там на басу играл и тебя показали крупным планом. я смеялся над твоим лицом, пока не начал кашлять. чуть не задохнулся между прочим. чайлд не знает, что отвечать, поэтому ждёт чего-то. — потом всё стало хорошо. через несколько лет я вспомнил о тебе. честно говоря, был очень рад, когда увидел, что слава вас нашла. знаешь, я на самом деле ненавижу все твои тексты, но музыка хороша. наверное, ты бы вписался в битлз. у них тексты тоже практически везде идиотские. в общем, я следил за вашими концертами и творчеством, пока наконец не встретился на одной из вечеринок с розалиной. мы быстро подружились, думаю, это потому, что моя подруга была лесбиянкой и хорошо обо мне отзывалась. он снова замолкает и чайлд всё же начинает смеяться. сначала тихо, честно пытаясь сдержаться, но в итоге ему приходится спрятать лицо в подушку, чтобы случайно не навлечь на себя соседей по этажу. взгляд кэйи он в темноте не видит, поэтому пылко извиняется, как только заканчивает. — просто это нелепо. хочешь сказать, что влюбился в басиста, а потом подцепил его, сдружившись с его начальницей? кэйа наугад пинает его, попадая в лодыжку. — нет. я вообще в тебя не влюбился. и розалина тебе не начальница. его обрывистая речь всё это время звучит странно и непривычно, но чайлд решает, что так он пытается быть искренним, и эта мысль заставляет его стушеваться и виновато взъерошить волосы. — я не хотел тебя задеть, но, согласись, история забавная. кэйа что-то мычит в ответ, а потом уверенно срезает всё чайлдово веселье. — ты ведь меня тоже и раньше знал. он сглатывает и почему-то начинает нервничать. ему чуть легче от того, что кэйа не может заметить его зажмуренные глаза и алые от стыда щёки, но в этом нельзя быть уверенным наверняка, поэтому чайлд на всякий случай отворачивается. — ну? «я могу соврать!» говорит он себе и открывает рот, чтобы сказать правду. голос вдруг падает почти до шёпота. — я попал в частную школу для трудных детей в четырнадцать. половина мальчишек там были геями, а другая половина избивала их за это. я был в стороне и успешно оставался вне их разборок, а когда было надо дрался сразу со всеми. однажды мой сосед по комнате забыл свой специальный журнал на тумбочке. на обложке был ты. то есть, я не знал, что это ты. там не было лица. я вырвал обложку и забрал себе. потом, когда уже решил, что стану музыкантом и сбегу из этой тюрьмы, я порылся в вещах соседа и нашел тот журнал. в конце оказался список моделей, я выписал всех, чтобы позже проверить, но в итоге забыл. чайлд переводит дыхание. он исповедовался всего один раз, очень давно — это был единственный случай, когда матери удалось вытащить его в церковь. ему было одиннадцать, но он помнит только тёмную каморку, тяжёлый запах ладана и стук чёток за тонкой стенкой. сейчас в ушах вдруг снова отдаётся звук чёток и ладан подползает к ступням. он трясёт головой и всё приходит в норму. кэйа почему-то не смеётся, но молчаливо ждёт. — в общем, наткнулся на тебя года через четыре, когда вы выступали на благотворительном концерте для беженцев с синь янь. с ней мы давно были знакомы. не знаю, помнишь ли ты, но тогда был очень жаркий день. она даже отказалась от любимого фаершоу, а тебя облили пивом. ты стащил майку. я пришёл домой и долго смотрел на ту обложку. тогда я тоже стал следить за твоей карьерой, но старался не слишком интересоваться. так, если случайно что-то попадалось, то читал, чтобы не терять. вот так как-то. к концу понимать, что чайлд говорит, становится почти невозможно, потому что его голос падает чуть ли не до тишины. — ну. смейся теперь. кэйа молчит и чайлд уже собирается проверить его пульс, тайно надеясь на то, что сможет сделать искусственное дыхание, но ухо вдруг обдаёт горячим шёпотом. — ты спал с моей фоткой восемь лет? чайлд бьёт его подушкой, целясь в голову. судя по звуку, попадает. кэйе точно не надо знать, что он до сих пор таскает её с собой во все турне под вторым дном чемодана. — теперь понятно, почему все, кто с тобой по слухам встречался, были смуглыми. кэйю разрывает от смеха и говорить трудно из-за слабых, но настойчивых, ударов подушкой по лицу, несмотря на это его слова всё равно прорываются. чайлд наконец понимает бесполезность своих действий и валится на кровать, специально опираясь острым локтем на кэйино плечо. — боже, как же я тебя ненавижу. — а в душ ты с моей фоткой ходил? на свидания таскал? чайлд воет. — заткнись уже. — меня однажды забанили на форуме, потому что я вылил пост в двенадцать тысяч знаков на твоего хейтера. в лёгких становится тяжело. чайлд решает, что это те животные, которые трепыхались там всё время, пока он с кэйей, потеряли сознание от чувств. — отношения, о которых мечтает каждый: он, отстаивающий твою честь в интернете, и ты, дрочащий только на его фотку. вот она, истинная любовь. — а что, у нас уже отношения? в голосе сквозит искреннее любопытство. — если хочешь, то да. кэйа щёкотно ведёт пальцами по его бедру. — не знаю. а ты хочешь? — хочу. наверное. в воздухе виснет молчание. не комфортное, но и не давящее. необходимое. — как насчёт нескольких свиданий для начала? — замётано. чайлд пытается найти его руку, чтобы пожать, но натыкается на лицо и сжимает нос, подтверждая договорённость. через месяц они напиваются в баре, рыдая над смертью боуи, и долго целуются прямо перед барменом, размазывая слёзы друг другу по щекам. тогда чайлд предлагает кэйе встречаться и добавляет «мы можем быть героями», вторя слишком громкой колонке. кэйа соглашается. соглашается без раздумий и целует его так, будто ничего в мире больше не происходит и происходить не будет, будто это единственный момент, существующий со дня сотворения мира, если такой, конечно, был.