Иглы и спонтанности

Неделю назад умерла Констанс. Спустя пять часов почил Джедедайя. В похороны небо выдалось иронично солнечным. Крис, знавший от матери грубость, пустил пару слёз. Кейли, не знавшая бабушкиной злости, плакала навзрыд. А у Трэвиса Хэкетта, получившего боль от толстого провода телевизора и унижений, даже не заслезились глаза. Он со смирением наблюдал, как два гроба клали рядом и засыпали землёй. У Трэвиса не осталось к родителям ни высказанных сожалений, ни слов любви. Хэкетт не ощутил удара под дых, нет, он ждал этого. Смертность людей познается на практике, когда соскребаешь труп с асфальта или находишь отравленное тело. Смрад и гниющая плоть в лакированном дереве — вот что теперь представляли его предки. Тем же вечером Хэкетт и напился. Ему дают внеплановые выходные, и Хэкетт не отказывается. Когда ещё выдастся возможность не пропускать матчи в прямом эфире из-за смен? Дожидаясь телетрансляции, Трэвис, прогуливается по городу. Норт-Килл мал и тесен, но этим он и представляет ценность. Знакомые лица и статьи, номера машин, улицы. Для его возраста знакомое и понятное — родное. Приемлимое. Взгляд гуляет по вывескам и витринам. Бар, где он часто выводил мужчин за драки. Магазин музыкальных инструментов, в котором однажды закололи смычком консультанта. Книжный с историей в опрокинутые полки весенней ночью. Библиотека, кинотеатр… Тату-салон. Тот открылся под конец декабря. Люди несчетным количеством стеклись к дверям. Салон первый и единственный раз работал в полном составе ровно сутки. Трэвис контролировал ситуацию возле входа, дабы не возникало давки. Сумасшедшее патрулирование. Его сменили под вечер, и Трэвис уснул прямо в форме дома, на диване. Хэкетт помнил, как ему вынесла горячий чай администраторка и поблагодарила за работу. Трэвис счёл жест приятным. Из неприятного — температурные скачки в порядке машины-улицы-машины и недомогание утром. Неоновые вывески пока не горят, а через стекло с яркими наклейками Трэвис видит ту самую работницу. Как-то в юношеские годы Трэвис сильно увлёкся фэнтези-романом, написанным ещё до его рождения. Впечатлительность подростка подтолкнула к покупке остальных книг. Глубже всего оставил след на воображении образ дракона. Первые упоминания привели к поиску изображений и символизма. Конечно, баловство в подробностях стерлось из памяти. Хождения по библиотекам, поиск товарищей по интересам — всё покрылось слоем пыли ответственности за младших братьев. За семью в принципе. Потому что семья превышего всего. В юношестве Трэвису хотелось сделать татуировку. Внушительную, яркую. Не потому, что хотелось позлить мать или вызвать реакцию у отца. Не хотел прослыть плохим мальчуганом. Наоборот, Хэкетт стремился быть хорошим мальчиком. Сдавал на отлично проверочные, гулял до определённого времени, пошёл работать гребанным полицейским. Чтобы жить по чести и справедливости. Собирать благодарности, как в тот декабрь. Это то, чего Трэвис ожидал от совершенного выбора. И когда он начал собирать список болячек вместо банальных «спасибо», он понял — от матери он не дождётся хорошего слова. Все равно продолжая надеяться. Звоночек над дверью. Что, половое созревание снова? Протест против двух тел в сырой земле? — Шериф Хэкетт! — приветствует девушка. — Чем обязаны визиту? Девушка внимательно изучает Трэвиса глазами, пока тот пытается собраться с мыслями. Отступать, решает Хэкетт, поздно. — Я хочу сделать татуировку, — почти не дрожащим голосом заявляет Трэвис. У администраторки поднимаются брови, но затем она дарит ему улыбку: — Конечно! Я посмотрю список свободных мастеров, — под пальцами девушки щёлкает клавиатура. Шторка отодвигается. Из коридора выходят две девушки. Первая, с завитыми розовыми локонами, о чём-то эмоционально повествует второй, явно тату-мастерице. Открытые плечи, покрытые тонкими фиолетовыми молниями. Низкая посадка джинс, демонстрирующая живот с заметным рельефом. Волосы завязаны в хвост, а на ушах и лице отсутствуют проколы, что подивило Хэкетта. Пока девушка с цветными волосами оплачивает сеанс, мастерица обращает взгляд на Трэвиса. — О, Лора, ты можешь взять в свободное окно мистера Хэкетта? Девушка смеряет шерифа оценивающим взглядом, и по спине пробегает холодок. — Предплечье? — Да, — выпаливает на одном дыхании Хэкетт. Лора кивает: — Посмотрим на размер татуировки и конечный эскиз. Можем не уложиться за сегодня. — Это не проблема. — Пройдёмте, шериф Хэкетт. Помните, вы имеете право не хранить молчание, — Лора ухмыляется. У Трэвиса что-то екает внутри. Что-то глубинное и забытое. — У меня… Будет право на адвоката, если татуировка получится плохо? — неловко парирует Трэвис. — Не волнуйтесь, он вам не понадобится. *** — Мистер Хэкетт, у вас уже есть тату? Хэкетта теснят чёрные стены. Единственное яркое пятно на одной из них — доска с памятными буклетами, фотографиями работ и вырезками, подсвеченная торшером. Под доской — стол с крутым наклоном. В помещении по-интимному приглушен свет, и когда Лора включает холодную лампу, то Трэвису становится уютнее. Девушка достаёт папку, вопрошающе глядя на сидящего в кресле-кушетке Хэкетта. Вся во внимании и взглядом черта на плече. Спонтанность заводит Трэвиса слишком далеко, и ему, может быть, нравится происходящее. — Ни одной, мэм. Лора кивает: — Почему пришли сейчас? — Эти вопросы входят в обязательную анкету? — Нет, сэр, — дразнится. Трэвис закатывает глаза. — Ну, мистер Хэкетт, можете ознакомиться с портфолио. Или можете назвать интересующую идею, а я подберу эскиз или отрисую индивидуальный. — Дракон — не индивидуальный символ. Думаю, у вас найдётся подходящий эскиз. Лора изумляется и опускает голову, открывая папку: — Никогда бы не подумала на дракона. Скорее на волка. — Я умею разочаровывать, — пожимает плечами Трэвис. — Разрушать ожидания, — поправляет Лора. — Что ж, у меня есть несколько эскизов с драконами. Но недавно я практиковалась в стиле «ориентал», — мастерица щелкает пальцами в поиске слов, — очень древнем направлении, короче. Сделала попроще, но стилево. Наверное, подойдёт для вас. Мои ровесники набивают в более популярных стилях. Есть и ценители, конечно… Лора кладёт перед ним рисунок. Пока Трэвис разглядывает цветного дракона, он припоминает татуировки в годы молодости. Пробуждается ностальгия от золотистой чешуи и синих прожилок на перепонках. Во времена, когда он был подростком, между Китаем и США возобновились торговые связи, и ему попадались изображения восточных драконов. Далёких от европейского и западного взглядов. Самобытных, с подчерком культуры. — Он подходит. — Уверены? Это на всю жизнь, — издает смешок Лора. — Да, на все мои оставшиеся пару десятков. Сойдёт. — Не боитесь, как она будет выглядеть в старости? Трэвис глубоко вздыхает, чтобы вернуть самообладание. Что за несносная барышня. *** — Два сеанса. Сейчас я сделаю трафарет, перенесу на тело и залью контур. На втором сеансе раскрасим. У Лоры от волнения подрагивал голос. — Должна была знать, что снова попаду в точку! Обожаю свою чуйку, никогда не подводит. Мастерица заканчивала приготовления к сеансу, а полуголый Хэкетт устраивался на кресле. И это не то, о чём он мог бы подумать в пятьдесят с копейками. Лора всучила мужчине запечатанный пакет с одноразовой бритвой и пену, развернув к туалету. Трэвиса настиг неожиданный укол страха, когда он увидел машинку. Не перед иглами. Перед необратимостью. У него из перспектив — лишь пенсия и лечение от простатита, а он волновался, будто поступок отразиться на будущем. — Мэм? — Да, мистер Хэкетт? — Никогда бы не подумал, что буду здесь, — напускно спокойно проговорил Трэвис. — Волнуетесь? — поинтересовалась мастерица. — Нет. — Всем бывает волнительно в первый раз. Клиенты как маленькие дети — дергаются, мотают головой и гогочут. Волнение их возбуждает. Кстати, эрекция нормальна во время процесса. — Ты говоришь об эрекции и детях через предложение. Лора фыркнула: — Ко мне приходят далеко не дети. Типа дети в обертке взрослых. Понимаете, о чем я? Кстати, я тоже хочу называть вас на ты. Шериф махнул рукой: — Валяй. — Может, тогда ты перестанешь называть меня мэм. Мне до прозвища лет двадцать. — Не так уж и долго. Время быстро идёт. — Да-да, все старшие так говорят. — Потому что мы знаем, о чём говорим. — И это тоже, сэр, — Лора растянула гласную. Она села на рабочее место, положив руку Хэкетта в удобное положение. — И без шуток про импотенцию. — Я подловлю момент получше. Спасибо за идею, — снахальничала Лора. Зажужжал инструмент. Трэвис любуется на контур, оставленный Лорой. Девица неплохо обращается с машинкой. «В двадцать иметь подобный уровень. Со скольки лет она занимается этим?» — думает Хэкетт, глядя в зеркало. Девушка однозначно интересует Трэвиса, но не так, как может заинтересовать женщина. По крайней мере, он убеждает себя в этом. В преклонном возрасте, во-первых, не стоит торопиться с выводами, а во-вторых, Лоре нечего делать рядом. Смотреть матчи? Читать вместе книги? Судоку по выходным на время (судоку Трэвис ненавидит, кстати, но он банально не помнит, чем занимается в свободное время). Ему бы иметь семью, а не коротать в одиночестве вечера. Крис звонит, но Трэвис не берёт трубку. *** Трэвис приходит в салон с двумя стаканчиками кофе. Он нервничает, потому что не знает, есть ли у Лоры непереносимость лактозы (Кэйли едва отошла от тарелки хлопьев с молоком) и нравится ли ей сладкое (Трэвису нравится немного сиропа в американо, совсем чуть-чуть!). На всякий случай у него в кармане стики с сахаром. Последний раз Трэвис ухаживал за женщиной лет пять назад. Неловко. Сознательный возраст Трэвис провёл в стыде за родственников. Овладевал страх привести за стол, познакомить. Женщину могут не принять, обидеть. А дороже семьи не было ему людей. Или выбрал бы он кого-то, кого достаточно любил? Трэвис с трудом вспоминал имена женщин, в которых влюблялся. Единственное имя, твёрдо врезавшееся в память — имя его единственной жены. Она стойко терпела нападки семьи на бесплодие, диагностированное после многих попыток завести детей. В итоге женщина не выдержала и ушла, а Трэвис остался помогать родителям. Он не давал её в обиду, однако раз за разом возращался в родительский дом с новой надеждой. Спустя годы он осознал вину и глупые отговорки. И по-прежнему не отвернулся от семьи. Девушка, потягиваясь, приветствует Трэвиса: — Здравствуйте, сэр. Извините, что не в боевой готовности, — завидев стаканчики, Лора говорит: — Я надеюсь, что ты выспался. — Один для тебя. Взбодрись, — о, да, очень романтично. Сухой говор. — Скажи, что там нет сахара. — Чистый кофе, даже без молока. — Американо! Супер, твою доброту вспомнят мои дети, — она тепло улыбается и забирает кофе. — Ох, надеюсь, рука не дрогнет на татухе. У Трэвиса руки слегка подрагивают. Пока Лора раскрашивает дракона, Трэвис украдкой смотрит на неё. Запоминает расположение родинок, мажет взглядом по подкрашенным губам, отмечает игру света в волосах. — Обычно я пью двойной капучино, — внезапно выдаёт Лора. И улыбается. Хэкетт обдумывает её слова. Вернее, зачем она ему говорит об этом. Должно быть, он правильно понимает. И осторожно спрашивает: — Ты хочешь выпить со мной кофе? — О, понимаешь намёки. Что-то типа того. Если ты не против, — Лора, сбитая с толку, отрывается от занятия, чтобы не допустить ошибки. — Почему? — первый вопрос, родившийся у Трэвиса. Он тоже оказывается в совершенно неожиданных обстоятельствах. — Эм, — Лора мило хмурится, — ни один парень у меня не спрашивал этого. — Я не парень, а почти вышедший на пенсию полицейский. — У тебя есть жена? Я не видела следа от кольца на пальце, — тревожится Лора. — Нет. — У тебя есть дети? Тебя волнует, что я их ровесница? Или что я с ними не полажу? — У меня нет детей, — вздыхает Трэвис. — Тогда не вижу проблем, — пожимает плечами Лора. — Я тебе в отцы гожусь. — В папочки, скорее, — выпаливает Лора. Когда он недоуменно смотрит на неё, девушка морщится: — Фу, кринж. — Прошу прощения? — Ну, испанский стыд. Типа, — Трэвис кивает, и Лора интересуется: — Подожди, ты не знаешь слова кринж, но знаешь о «папочках»? — У меня был опыт общения с эскортницей, когда её «папочку» расчленили на ковре в доме за городом. Лора молчит. Затем неожиданно смеется. И её смех, искренний и высокий, напоминает хихиканье на большой громкости. — Я рассчитывала на предысторию попикантнее, но эта намного лучше. — Сегодня мы уже выпили кофе. Лучше отложить встречу на завтра, — неуверенно предлагает Хэкетт. — Я бы выпила сегодня ещё раз, но, знаешь, — хитро щурится Лора, — тебе не стоит употреблять столько кофеина за день. — Лора, — предупреждающе и беззлобно говорит Трэвис. — Всего лишь беспокоюсь!