***
Запахло теплом и пылью. Изнутри комната выглядела весьма просто: вымощенная камнем и деревом коробка, где стояли стол, несколько стульев да скамья. Ни фресок, ни изысканных гобеленов или мрамора. И уж точно никакой крови и полных животной ярости воплей. Осознав, что происходящее не сон и не бред, Тимоти с удивлением заметил возле себя человека. Живого. — …Не могу привыкнуть, — вздохнул он, покачав головой. Человек не растаял как мираж или марево, напротив, образ в свете свечей стал четче. Строгий, но не лишенный юношеской мягкости, запакованный в черно-белое как и обычно. Риз смущенно кивнул, привычным жестом заправив волосы назад. Тимоти скинул на пол сумку, туда же полетели и наплечники с наручами. Сталь звонко бряцнула: стоящий чуть поодаль парень вздрогнул от резкого звука. — Прости, — глухо выдохнул Тим. — Устал с дороги. — Оно и видно, — невзирая на страх и его, должно быть, потасканный вид, Риз улыбается. Искренне, заразительно, словно старому другу. Цепкие пальцы помогают убрать с пояса оставшиеся метательные ножи, склянки со святой водой и самодельную взрывчатку. Риз ничего не говорит, когда стягивает плотную дублёную кирасу: под ней на когда-то белой рубахе алеют свежие кровавые разводы. Ни слова не произносит и когда принимается за обработку ран: борозды глубоких царапин проходят через грудь и живот, у рёбер грязными чернильными пятнами застыли синяки. На них невесомо, что пёрышко, ложится холодная ладонь — сколько бы Риз не твердил о своей бездарности, из раза в раз у него получается лучше и лучше. Но облегчение всегда приходит через боль, потому Тимоти сжимает зубы и старается не издавать ни звука. Он прикрывает глаза, вспоминая литанию, которой когда-то его обучил странствующий охотник за нечистью. Древние слова держат сознание на плаву и помогают отвлечься. От боли больше, или от прикосновения ладони, что шелка, он не понимает. — Лучше не могу, — недовольно выдыхает возле лица. Тимоти распахивает глаза и натыкается на полный вины взгляд. От этого вида в животе завязывается тугой горячий узел. — Брось, — он осматривает себя сверху вниз: от царапин остались две жалкие розовые полоски, а синяки и вовсе пропали. — Да я как новенький! — Тебе было больно. — Ну же, перестань, — Тим очерчивает большим пальцем мягкий овал чужого лица. Не скажи ему старейшина, что Риз разменял четверть века, в жизни не поверил бы. — Лекари за такое сотню серебряников просят. Хочешь… — Нет. Нет, исключено! — споро выпаливает Риз. — Я жизнью тебе обязан! — Ага, и все окрестные деревни в придачу, — смеётся Тимоти. — И только ты вбил себе в голову, что должен мне до гроба. Риз забавно дуется, поджимая губы, но не щетинится в ответ, а принимается раскладывать богатый арсенал Тимоти на стол в дальнем конце комнаты. Ночь тот наверняка проведёт за обновлением защитных чар и обработкой оружия. Кровь монстров со временем разьедала даже магическое серебро, портя металл хуже ржавчины. Но по скованности чужих движений Тимоти понял — что-то не так. Сверкнувшее в высоком окне око полной луны помогло разгадать загадку. — Хм, — замялся было Тим. Вот к этому он точно не мог привыкнуть. Сейчас Риз стоял к нему спиной, в неизменной, казалось, белоснежной рубашке и чёрных брюках — само напряжение и сосредоточенность. А когда они встретились в стенах проклятого поместья, Тимоти принял парня за ещё одного приспешника зла: околдованного богопротивными чарами монстра, чаши нутряных весов которого перевешивали то к ярости, то к похоти. Тряхнув головой, Тимоти решил освежиться — в соседней комнате стояла неизменная бадья с горячей водой. Даже здесь Риз подготовился к его приходу. Такая учтивость поначалу льстила, потом испугала, теперь же стала почти привычным делом. — Боже, как мне поступить?.. — взмолился он, стягивая с себя остатки одежды. Вода должна была привести мысли в порядок, но вместо этого глубже погрузила в раздумья. Если он когда-нибудь доживёт до седин и возьмётся писать историю своей жизни, то начнёт, пожалуй, с дел семейных. Расскажет что родной брат связался с тёмным колдовством и стал кровопийцей, а потом нашёл себе жёнушку под стать. И если Джек поселился в огромном почти неприступном замке, то пассия его — суккуба Мокси — в поместье неподалёку. Вместе они превращали жизнь окрестных городов и деревень в ад, пока Тимоти не вздумалось вернуться из многолетнего паломничества. Искал просветление, а нашёл беды на свою голову. Какая ирония! Дела поначалу шли не очень хорошо: прислужники кровавой пары давили числом, а союзников Тимоти можно было пересчитать по пальцам одной руки. Все изменилось, когда в поместье, где Мокси устраивала богомерзкие ритуалы и оргии, Тимоти нашёл выжившего. Околдованного, но не до конца сломленного. Вместо того, чтобы покорно наброситься на него, парень попытался воткнуть шпагу себе в грудь — но очень по-глупому промахнулся и попал в одну из приспешниц Мокси. Тим не был дураком, чтобы не воспользоваться таким подарком и не перебить под шумок остальных монстров. Да и не отличался особым бессердечием: когда выживший слёзно просил убить его — пообещал помочь. «От этого проклятья не спасёшься! Пожалуйста!» — ох, если бы он только знал, что это за проклятье. В паху приятно потеплело: за годы скитаний Тиму встречалось самое разное тёмное колдовство, но заклинание наложенное на Риза было до невозможности абсурдным. Столкнувшись с ним в первый раз Тимоти потерял дар речи — услышать такую просьбу от боязливого и кроткого Риза он вовсе не ожидал. «…п-пожалуйста, иначе я умру». Уже позже он узнал, что это как-то связано с волшебством, передающимся вместе с благородной кровью — ток его извращается, а порой застаивается под действием злых чар, приводя в итоге к медленной гибели. — Н-да, — Тимоти окунулся с головой, отгоняя непрошенные образы: слов — горячих и пошлых, движений — под стать его, потрясающей пульсирующей тесноты и шёлковой мягкости. Зло булькнув, он вынырнул на поверхность. — Нигде нет покоя. И вот, рассерженный и мокрый, он стоит перед дверью в спальню и не знает что делать. Это первая из четрырех полных лун, которую Тимоти встречает не в дороге и не отбиваясь от чудовищ. У него есть кров, еда, а также незаслуженные забота и внимание. Но душу глодало сомнение, и имя ему было Риз. — Боже, — Тимоти сложил ладони в молитвенном жесте, припав к ним лбом. Бесполезно. Риз оказался аристократом: с неплохим состоянием за душой, и к тому же вполне сносным магом — в бою тот нередко прикрывал ему спину. Тот снабжал оружием; договорился с местными торговцами, сбив цену на товар; и даже помог обустроить какое-то подобие дома. Единственной проблемой были… — А? Из-за двери послышался тяжёлый выдох, Тимоти приложился ухом к дереву, надеясь что на этот раз обойдётся. Полная луна, словно издеваясь, вновь показалась в окно. — Все из-за тебя, — сердито буркнул Тим холодному светилу. Конечно, умом он понимал, что дело в проклятье, но пока жива тварь его наложившая — снять заклятье не получится. И все же, луна здорово его раздражала. Собравшись наконец с силами он дёрнул за ручку двери.***
Убранство узкой комнаты нельзя было назвать богатым — полупустой шкаф, на полках которого стояли книги и безделушки, тумба с огарком свечи на блюдце да кровать. Яркий лунный свет очерчивал изгибы лежащего на ней человека: Риз выглядел почти так же, как и всегда, разве что верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, да взгляд — расфокусированный и осоловелый. «Хороший знак» — думает Тимоти. Может, напрасно он переживал? Риз поворачивается к на звук, смаргивает, тянется к своей шее, будто прикрываясь. — Я… в порядке, — тот долго раздумывает, словно подбирая каждое слово. — Раньше… хуже было. — Уверен? Парень пытается подняться, однако обессилено падает на локти. Такое тоже знакомо Тимоти. Чем моложе ночь — тем меньше сил у тьмы. — Не знаю, — Риз отрицательно кивает. Вблизи заметно, как скулы его припорошило румянцем. — Мне так… — Больно? — Нет, — тот закусывает щёку изнутри. — Я хуже тех чудовищ. Ты ведь тоже так думаешь? Найтись с ответом получается не сразу — Тим делает осторожный шаг вперёд, и говорит: — Брось. Ты так мне помогаешь. — Н-но… — Риз пытается смахнуть влагу из глаз, но промахивается, царапая лицо. — Тебе ведь не нравится… не нравится то, что мы делаем. Шея и лицо горят, словно кипятком ошпаренные. О нет, Тимоти совсем не мог с этим согласиться. Пускай и начиналось все как дурной сон в летний зной, сейчас он осознавал, что за несколько месяцев успел не просто привязаться к забавному, заботливому парню. И встреться они при других обстоятельствах — события могли бы пойти ровно по той же стезе. Ну. Может не совсем ровно, а зигзагом, но все же. — Я обещал помочь, помнишь? — решившись, Тимоти садится возле чужих ног и берет холодную ладонь в свою. — Убью эту тварь, и тебе станет легче. — А потом? — Риз зарывается носом в подушку. — Солнце взойдёт, и ты уйдёшь. — Хм-м. Не то, чтобы мне есть куда идти, — он пожимает плечом. — Думаю, если избавимся от парочки чудищ, здесь будет не так уж и плохо. Такой многословности Риз судя по всему от него не ожидал — тот с третьего раза привстал, чтобы внимательно заглянуть ему в глаза. — Правда? — Конечно. Зачем мне обманывать? — …Ты не врёшь? — чуть более рьяно протянул Риз. Мягкие, дрожащие пальцы коснулись его щеки. — Я думал… думал, что… «Вот она, моя погибель» — Тимоти понял, что не в силах отвести взгляда от чужих разноцветных глаз. Орехово-золотой будто затянул в себя, поглотил весь мир и оставил лишь эти четыре стены да их убранство. За ними же была пустота — и Тиму было на это абсолютно наплевать. Впервые за четыре луны он делает шаг первым: целомудренно целует в щёку, чтобы с удивлением ощутить на губах соль. Со слез они пока ни разу не начинали, как и с задушевных разговоров — и на секунду это пугает. — Еще же не… — Риз потешно морщится, как рассерженный кот. — Зачем? — Ты милый, — мужчина сводит пальцы их рук в замок, и почему-то жест кажется горячее сотни пошлостей и самых развязных стонов. Бледная кожа Риза заметно розовеет — румянец с щёк вуалью опускается на шею и ключицы. Тот пытается что-то сказать, но не может, словно позабыв все слова. Так что Тимоти говорит сразу за себя и за него. Шепчет на ухо горячо: — Ты мне нравишься. Ладонь в его руке становится чуть влажной, волоски на шее и затылке щекочет тяжёлый выдох. Осмелев, Риз невесомо приобнимает его за плечо, и теперь совсем близко, кожей, можно ощутить, как гулко бьётся чужое сердце. — Даже таким?.. — звучит едва слышно. — Нравится обычно все. Целиком, — Тимоти прикусывает язык. Получилось совсем не романтично, и дабы скрасть заминку он обвивает руками спину Риза. Тонкая ткань впитывает остатки воды после омовения — и тело под ним чуть заметно дрожит. Глубоко внутри просыпается тёмная, горячая похоть: Тимоти хочется разорвать дорогую вещь и прижаться кожей к коже, но усилием воли он сдерживается. Ночь все ещё молода. Силы могут понадобиться позже. Риз, будто смутившись, отстраняется и неловко падает на спину. Белая ткань прилипла к телу, очерчивая плоскую грудь и подтянутый живот — и теперь та видится уже не преградой, а праздничной обёрткой. Медленно, чтобы не спугнуть, Тимоти расстёгивает пуговицу за пуговицей, продвигаясь ниже и ниже. Покрытой шрамами рукой тот наконец убирает края ненужной вещи и проводит по прохладной коже. Ладонь вновь ощущает дрожь — близ острой бедренной косточки. В последний момент мужчина давит зарождающийся в горле рык. — Тимо… ти, — глухо выдыхает Риз, болезненно жмурясь. — Прости. — Хм? Тут полную луну за окном закрывают сизые облака; зловеще подвывают соседские псы, теребя душу страхом. В комнате творится неладное — угловатый силует одергивает багряная дымка, изменяя очертания привычного будто безумный скульптор. Плоская грудь становится шире и чуть мягче, влажно блестит появившаяся ложбинка. Внизу черная ткань чужих брюк натягивается — теперь от ровных ног вверх поднимается соблазнительный изгиб бедер. Все еще бесконечно далеко от красоты женской, и во много раз неправильнее. Неправильно и то, что Тимоти не может отвести глаз. Преображенный Риз сонно озирается и зевает: в полумраке блестят острые вытянутые клыки. По другую сторону стен небесное светило выбирается из облачного плена, но свет его одернут алым. Кровавая луна достигла зенита.