Imperium

Идею сломить до смешного легко, Рутвен знает это, как никто. Нужно лишь немного желания, упорства и терпения; поставить перед собой цель. Только это, и нерушимость убеждений обернётся прахом и насмешливым, оставит тебя на руинах обескровленным и сломленным. Рутвен знает. Думал, что забыл уже о том, насколько это просто, но смотрит на Ноя Архивиста и вспоминает прошлое. Прошлое Рутвен никогда не забывал, не позволял себе подобной глупости: то урок бесценный — на руинах позже он выстроил новое, без заблуждений в этот раз, что оно столь же нерушимо, но намеренный в этот раз довести дело до конца, добиться цели во чтобы то ни стало. Прошлое Рутвен не забывал, но предпочёл уничтожить всё, чем раньше являлся, не возвращаться к этому никогда больше. Урок он усвоил хорошо. Предпочёл, но Ной напомнил ему об этом. Напоминал каждый раз, когда они встречались, когда говорил за свои идеалы и во что верит. Ной Архивист — прошлое Августа Рутвена, то, каким он был когда-то сам. Как долго тот сможет держаться за свою веру? Как быстро сломается этот юнец? И что станет с ним, когда он поймёт, что не может доверять даже себе? Рутвен знает: верить в людей и вампиров в одинаковой степени — сущее заблуждение, не может быть мира между ними, и жить рука об руку они так никогда не смогут. Одни будут пожирать других, другие — истреблять первых. Это устоявшиеся законы и одной верой в чужие души тут не обойтись. Благими намерениями дорога в Ад вымощена, это Рутвен тоже знает, как знает, что ему в этом Аду особое место выделено. Его это устраивает. Ванитас же, в отличие от Архивиста, кажется, не верит ни во что. Он говорит, что спасёт каждого из вампиров, и ему не нужно для этого согласие, но ничего глупее Рутвен не слышал. Стоит ли за этим желание спасать или то — чистейший эгоизм и убеждения? Нет в этом стремления получить благодарность и нет желания сделать мир лучше. Не принесёт это и мира, которого так жаждет Архивист. Человек, спасающий вампиров вопреки и против воли — какой смех. Как занимательно. Ной Архивист — полезное приобретение. Ванитас — увлекательное зрелище. Бомба замедленного действия. Он не обладает уникальными способностями, как его друг. Всё, что у него есть — данное вампиром Голубой луны. Кто стал бы в здравом уме опасаться простого человека, имея перед ним существенное преимущество? Но Рутвен знает: опасаться стоит. Знает, что именно этот человек способен спутать ему все карты, особенно, когда его правая рука тот самый Архивист. Но о последнем Рутвен уже позаботился. Мог бы и об Ванитасе, но не спешит этого делать, наблюдает. Ванитас — маска беспечности, вшитая намертво. Ванитас — хождение по краю, будто жизнь свою ни во что не ставит, и упрямство, когда жизнь эта оказывается на краю от гибели. Как долго человек может плыть против течения? Как долго продержится, вдыхая опасность вместе с воздухом, и окружённый врагами со всех сторон? И в какой момент беспечность треснет, обнажая истину? Рутвен хотел бы это видеть. Знает Рутвен и то, что Жанна оставила свою метку на Ванитасе. Понимала ли она, что это недостаточная защита и прав этих так же недостаточно, чтобы уберечь своего дорогого человека? Они встречаются, конечно же, совершенно случайно. Ванитас, конечно, захочет тут же пойти дальше по своим, несомненно важным, делам. Рутвен приподнимает цилиндр, приветствуя. Говорит: «Какая неожиданная встреча, господин Ванитас», — и губы тянет в многозначительной улыбке, наблюдая за ним из-под прищуренного единственного видящего глаза. Делает шаг навстречу и безапелляционно цепляет край широкой ленты, повязанный вокруг чужой шеи бантом. Этого достаточно, чтобы обнажить шею. Достаточно и для того, чтобы Ванитас сделал шаг назад. Недостаточно, чтобы успел предпринять что-либо ещё, потому что в следующее мгновение пальцы Рутвена сжимают чужой подбородок, вторая рука ложится на плечо, давит заставляя отступить ещё и вжаться лопатками в стену. В следующее мгновение — клыки вгрызаются в кожу на сгибе шеи. Синие волосы, светлая кожа — он и правда подходит для преемника вампира Голубой луны, будто являясь самим его олицетворением, вне зависимости от того, какова действительность. Первый глоток обжигает горячим, отзывается пульсирующим и Рутвен дёргает левым уголком губ в ухмылке. Понятно, почему Жанна так держится за него. Поразительный вкус даже для самых искушённых. Он мог сделать то же самое, что и с Ноем. То же самое, что и с Жанной. Он мог бы, но не делает этого. Просто отступает от него, кончиком языка касается клыка, слизывая остатки крови, большим пальцем смазывает кровь с нижней губы. Говорит издевательски добродушное: «Прошу прощения», — любую глупость можно объяснить, если за ней не стоит намерения. Любую ситуацию можно обернуть в свою пользу. Рутвен знает, когда стоит остановиться и способен это сделать, несмотря на то, как сильно хочется продолжить, на мысль о том, что этого — мало. Но своё он доберёт позже, потому что знает также: это — не последний раз.