Sinful Kids

Хёнджин с полотенцем на плечах спускается по лестнице в гостиную, как вдруг понимает, что оставил в ванной телефон. Нужно собрать монетки в игре про ферму, иначе они обнулятся. В душе матовое стекло, Чан его даже не заметит. Это не будет нарушением личного пространства. Лидер группы всегда принимает душ последним — это что-то вроде очередной из его «отцовских» традиций. Хёнджин возвращается на второй этаж, шуршит босыми ногами по ковролину и тихо приоткрывает дверь ванной. Хотя все его действия заглушает шум воды, он все равно осторожничает. Не то чтобы для мемберов нормально заходить друг к другу в ванную или красоваться перед кем-то без одежды, но закрывать замок не в их традициях. За столько проведённых вместе лет они стали почти семьёй, и сейчас это скорее знак доверия, чем беспечность. Обычно Чан напевает что-нибудь в душе, но сейчас здесь тишина. Может, он слишком устал, может, чем-то расстроен. Может, задумался — это же Чан, их Чан. Хёнджин делает пару широких шагов, дотягивается до смартфона, лежащего на стиральной машинке, и осторожно разворачивается, стараясь не шуметь. Он на цыпочках идёт к двери, как вдруг слышит недвусмысленный звук, и его словно током прошибает. Чан стонет. Чан стонет. Чан… красиво стонет. Хёнджин замирает. Что делать? Что обычно делают в таких ситуациях? Что обычно делают, когда слышат, как стонет лидер твоей группы — мускулистый сексуальный мужчина? Последняя мысль была явно лишней, думается Хёнджину. Ступор спадает с него. Он потряхивает головой, словно пытаясь сбросить с себя эти слова, и направляется к выходу. Он уже кладет ладонь на дверь, слегка толкая её, и до него доносится сдавленное: — Хён… джин. Хван испуганно оборачивается, думая, что его заметили, но тело Чана по-прежнему скрыто стеклом, а видеть Хёнджина, не открыв дверь кабинки, он не может. Значит… значит… Это может значить только одно: Чан представляет его. Чан представляет его и, очевидно, делает что-то развратное с собой. Хёнджин сглатывает слюну, его пульс намекает на желание сердца выйти из грудной клетки, проломив при этом ребра. Что, блять, вообще делают в таких ситуациях? Просто уходят? Почему он вообще спрашивает себя об этом вместо того, чтобы просто уйти? «Потому что ты хочешь остаться, — весело шепчет ему на ушко воображаемый чертёнок на плече. Ангелок, видимо, давно почил. — У тебя стоит». Хёнджин смотрит вниз, словно по приказу, и видит, что его спортивные штаны действительно натянулись. — Джинни… — доносится со стороны душевой кабинки. Никто еще не произносил его имя в таком тоне. За именем слышится низкий, гортанный стон, очевидно, подавляемый изо всех сил. А какие звуки мог бы издавать Чан, если бы не сдерживался? Да Господи ты, блять, Боже, Хван Хёнджин, о чём ты думаешь. Хёнджин, не до конца отдавая себе отчёта в том, что делает, в спешке сбрасывает на пол одежду и направляется к душевой кабине. Настолько тихо, насколько это возможно, он открывает стеклянную дверь и шагает внутрь — под струи горячей воды. Чан стоит спиной к нему, и теперь Хван отчётливо видит немного хаотичные движения его руки. Он с секунду мнётся, а затем прижимается грудью к чановой спине, приобнимая его, и кладёт пальцы на его член. Чан вздрагивает всем телом и пытается развернуться, но Хёнджин сжимает пальцы, начиная двигать ими, и Чану приходится опереться о стену, потому что у него мутнеет в глазах. — Чан… ты такой большой, — Хёнджин утыкается носом в затылок Чана и прикрывает глаза. — И я совсем не о твоих мышцах. Чан понимает, кто стоит за его спиной. Он резко втягивает воздух ртом и прячет лицо в сгибе локтя, который служит ему опорой. Его шокирует происходящее, но человек из его фантазий буквально… Буквально стоит и дрочит ему прямо здесь и сейчас, так что… На что тут вообще жаловаться? Хёнджин двигает рукой. Он хочет слышать Чана, хочет, чтобы его тело отозвалось на ласку, и оно отзывается. Чан стонет, но его голос дрожит нежно-мучительной трелью, потому что то, что делает с ним Хван, невозможно хорошо. Его тонкие пальцы тесным кольцом обхватывают член и медленно двигаются, отзываясь искрами возбуждения по всему телу. Это практически искусство. Он не выдерживает и всё-таки разворачивается к Хёнджину лицом, вглядываясь в его тёмные радужки. Его взгляд падает на губы: у Джинни идеальные губы — пухлые, ярко-розовые и без всяких блесков из гримёрки, и наверняка мягкие… Хёнджин замечает это и подаётся вперёд. Он немного приоткрывает рот и ведёт языком по губам Криса, а затем дышит ему в рот, призывая к действиям. Чан бездумно впивается в него, почти сразу углубляя поцелуй. Он полностью захвачен происходящим, и он знает, что, возможно, потом будет стыдно и плохо; возможно, потом им придётся придумывать, что теперь с этим делать, но сейчас ему плевать. Сейчас он — в этом ужасающем урагане страсти, и ему в нём нравится. Ладонь Хвана сжимает чаново плечо, и тот напрягает мышцы, чтобы выпендриться. Хёнджин отзывчиво улыбается этой милой проделке прямо в поцелуй, отстраняется и изучает лицо Чана. На долю секунды уголок губ Криса подёргивается в едва заметной ухмылке, а затем он снова смотрит на губы Хёнджина. Чан поднимает к его лицу руку, замирает, словно думая, стоит ли, и кладёт большой палец на нижнюю губу Хвана. Он ведёт по влажной нежной коже, слегка припухшей от поцелуев, и чувствует, как внутри, почти болезненно, вулканической лавой разливается возбуждение. Хёнджин ненадолго опускает взгляд вниз, словно почувствовав, и это так заводит. А через секунду Хёнджин делает то, от чего Чан почти теряет сознание. Его ноги подкашиваются, и Хёнджину, подставившись прямо под поток воды, приходится прижать его к стене кабинки, чтобы лидер не сполз на пол. Хёнджин вбирает большой палец Чана в рот и начинает сосать его, причмокивая и не отрывая при этом взгляда от глаз Чана. Струи воды текут по его лицу, оставляя блестящие капли на ресницах, и льются по кисти Чана. Тыльная сторона его ладони скользит по телу Криса вниз, огибает выступающие тазовые косточки и спускается на бедро. Огладив мышцы, пальцы возвращаются к паху и ложатся на чанов член. У Чана кружится голова. Он пытается найти хоть какую-то ниточку связи с реальностью, но всё настолько потрясающее, яркое и электрическое, что… Чёрт, это просто нахуй нереально. Хёнджина забавляет реакция Чана, забавляет то, как он чувствителен, и он вдруг осознаёт, насколько он сам развратен. Он инициировал происходящее, он продолжает и ведёт себя как уверенный и опытный партнёр, на деле просто повинуясь инстинктам, потому что опыта у него кот наплакал. И ему… ему самому неожиданно нравится быть таким. Смелым, ведущим, пошлым… Так что он делает что-то ещё более изумительное, чем фокус с пальцем во рту. Хёнджин опускается на колени. Чан жмурится и мучительно стонет от одного этого факта, от осознания, что с ним собираются делать. Хёнджин придерживает его член и проводит по нему сжатыми в кольцо пальцами. Он смотрит вверх, потому что ему нравится то, что он видит. Ему нравится, как Чан подаётся вперёд, чтобы быстрее встретить кулак, сжимающийся вокруг него; нравится, как струи воды подчёркивают рельеф его живота; нравится, как приглушённый свет встроенной в кабину лампочки мягко льётся на их тела. А Чану нравится то, что он видит внизу. Беспорядочно лежащие волосы Хвана, его раскрасневшиеся щёки, его хищный взгляд, его пухлые губы, которые бы идеально смотрелись на члене… Хёнджин опускает взгляд и невинно целует его, а затем снова смотрит Чану в глаза, сомкнув губы и проводя головкой по ним. Чан тяжело дышит, его грудь заметно приподнимается и опускается. Левой рукой он шарит по стене, чтобы найти хоть какую-то опору и связь с реальным миром, а правую кладёт на щёку Хвана, поглаживая её. Хван берёт за бедра Чана сзади, притягивая к себе, и резко вбирает член настолько глубоко, насколько может. Чан ахает, тут же прикрывает рот рукой и мычит высоким тембром, потому что горло Хёнджина такое узкое, горячее и влажное, и то, как он сглатывает слюну; как ощущаются эти поступательные движения; то, как его язык извивается на стволе, пока Хван, зажмурившись, подавляет рвотный рефлекс; и то, как головка члена Чана упирается в его глотку, просто потрясающе. И Хёнджину тоже потрясающе. Каждый звук, издаваемый Чаном в ответ на его действия, сладко-щекотно отзывается в животе, и Хёнджин усиливает давление, создавая вакуум. Он выпускает член изо рта, чтобы отдышаться, и звук, с которым он это делает… Чану приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не сорваться. — Ты можешь быть грубее, — хрипло, почти полушёпотом говорит Хёнджин. — Что? — Чан всё ещё не наладил связь с реальностью, поэтому смысл слов доходит до него с трудом. — Мне такое нравится… Ты можешь быть грубее с… моим ртом. — Хёнджин опускает взгляд, потому что ему самому до конца не верится, что он только что сказал. Чан сводит брови и приоткрывает рот, хныкая, потому что сказанное вслух намерение звучит в сотню раз более возбуждающе, чем его молчаливое выполнение. Он неуверенно зарывается пальцами в волосы Хвана, и тот кивает, вбирая в рот головку и проходясь языком по уздечке, играя с ней и вызывая у лидера очередной, уже низкий, стон. Чан берёт его за волосы обеими руками и слегка давит на затылок, вынуждая взять глубже, и Хёнджин делает это, послушно расслабляя горло. Его нос упирается в нежную гладкую кожу на лобке Чана, он старается глубоко и медленно дышать, чтобы отвлечься от рвотного рефлекса. И он продолжает глотать, и это ощущается ебать как невероятно, и Чан, не сдерживаясь, двигает тазом назад и обратно, навстречу горячей узости и этим ощущениям, делающим из его внутренностей кашу. Хёнджин сдавленно стонет, потому что влажные звуки того, как его рот буквально трахают, просто срывают крышу. И не только ему, между прочим. Чан словно звереет: его движения становятся грубее, глубже и быстрее. Он запрокидывает голову и закрывает глаза, потому что если он сейчас посмотрит вниз, на эти глаза, в уголках которых скопились слёзы, на эти пухлые розовые губки, так правильно обрамляющие его член, на щёки, которые Хван иногда втягивает, чтобы создать вакуум, он точно получит самый умопомрачительный оргазм в жизни. Уголки рта начинают саднить, челюсть немного устаёт, а шея затекает. Но Хёнджину нравится. Ему нравится быть такой маленькой шлюшкой, делающей что-то вот такое. Инициирующей что-то вот такое. — Я хочу проглотить всё. — Что? — Я хочу… Кончи мне в рот. — Блять… Это финиш. Это просто… Как можно говорить такие вещи вслух? Как можно быть таким… возбуждающим и милым одновременно? Хёнджин вбирает всю длину и замирает так, прикрыв глаза и прижавшись носом к лобку. Он глотает слюну и предэякулят, и это ощущается так охуительно. Его горло такое великолепно тесное. — Хёнджин, прекрати. — Чан тянет его за волосы назад, но тот не слушается. — Прекрати, я уже близко. Язык Хёнджина выписывает только ему понятные символы по всей длине члена, и он, блять, всё еще постоянно сглатывает. Чан дёргает его за волосы, чувствуя укол вины за причинённую боль, но он не может иначе. Ещё несколько грубых толчков, ещё несколько слезинок, стекающих по лицу Хёнджина, ещё несколько причмокиваний, которые он издает, выпуская член изо рта, и Чан не выдерживает. Он содрогается всем телом, опираясь о стенку позади себя, и пытается вытащить, но Хван снова насаживается ртом до упора. Его взгляд обращён вверх, и он встречает взгляд Чана, который, кажется, сейчас получит гипервентиляцию лёгких от подобных ощущений. Чан практически распадается на атомы, и Хёнджин принимает всё до последней капли, задерживая дыхание, чтобы не подавиться. Он глотает до тех пор, пока не становится уверенным, что Чан закончил. А затем отстраняется, выпуская член изо рта и целуя головку, облизывается и вытирает губы ладонью. Чан сползает по стенке кабинки, потому что его ноги не в силах держать его. Он смотрит на губы Хёнджина, и они просто разрушающе красивы, так что Чан не отказывает себе в удовольствии поцеловать их. Он чувствует свой привкус и немного морщится, но не разрывает поцелуй. Они тяжело дышат. Чан облокачивается на кафель и притягивает Хёнджина к себе. — Я могу сделать для тебя… — Я уже, — обрывает его Хёнджин. — Что? — Я… ээ... Чан опускает газа вниз и рвано выдыхает, и, всё ещё пытаясь восстановить дыхание, прикрывает глаза, уткнувшись носом в волосы Хвана. — Как мы… будем вести себя после этого? — спрашивает Хёнджин. — Как обычно. Ничего не изменилось. Ну, почти… — Если хочешь признать это ошибкой и забыть, без проблем. — Не хочу, — отвечает Чан, прижимая Джинни к себе.