<i>«Ривер не просто его жена, она его вдова. Где-то в ужасном будущем, на поле боя, 45-й Доктор умирает у нее на руках и дает ей то же самое обещание, которое она когда-то дала ему — для тебя это еще не конец, ты увидишь меня. Ривер хоронит своего мужа, и она отправляется в множество приключений с его младшими версиями и сбивает их с толку до чертиков. Никогда больше его не увидит. А потом она начинает задаваться вопросом, почему кто-то может называть луну «Доктором». Какая-то версия этого все еще может работать. Доктор беспокоится, что ей станет одиноко в библиотеке, и сует свой умирающий разум внутрь луны. ” - Стивен Моффат
</i>***
Доктор умирает. Он уже однажды умер, не так давно для нее в Берлине. Ривер отдала все, чтобы спасти его — вложила всю свою жизнь в долговязое тело, неподвижно лежащее на этих ступенях, — и впервые с тех пор, как это случилось, ей жаль, что она этого не сделала. Ей следовало немного подержаться, на случай, если ей когда-нибудь снова понадобится спасать его в будущем. Он Доктор. Конечно, его снова нужно будет спасать. И теперь у нее ничего не осталось. В последний раз, когда она видела Доктора, он высадил ее в камере после Кальдерона Бета. Больше звезд на одном небе, чем в любой другой момент в истории. О, как может покраснеть это детское личико. И вот кровь пропитывает землю под ее коленями, смачивает штаны и просачивается на кожу. Ее руки трясутся, когда она прижимает его к себе, поднимая верхнюю часть его тела из грязи, чтобы вместо этого он мог опереться на нее. Он гримасничает, его лицо искажается от боли, когда она двигает его, и она бормочет потрясенные извинения ему в волосы. Его пальцы слабо сжимают ее запястье, и она чувствует, как ее горло сжимается. Он не может умереть вот так, лежа на грязном поле боя на далекой планете, как какой-то безымянный солдат. Голова свесилась ей на плечо, он смотрит на нее затуманенными от боли глазами. На этот раз зеленые глаза на странном, но красивом лице. Ему всегда удается быть красивым. Она отстранено задается вопросом, является ли это его особым талантом или, возможно, она просто слишком влюблена, чтобы считать его чем-то другим, кроме красивого. Она никогда раньше не видела такого возрождения, и отчасти надеется, что никогда больше не увидит. Как она могла смотреть в глаза этому лицу и знать, чем все кончится? Она проводит окровавленными пальцами по его щеке, оставляя красные полосы. "Что я делаю?" Она всхлипывает, безуспешно моргая слезы. «Я исправлю это. Просто скажи мне, как, милая, и я… Он пытается заговорить, но в итоге только кашляет, кровь блестит на его губах и подбородке, когда он морщится. Ривер смотрит на него, чувствуя себя совершенно беспомощной, какой она не чувствовала с тех пор, как встретила его. Иногда она по-прежнему больше похожа на Мэлс, чем на Ривер. Это один из тех моментов. Она старше большинства, но сейчас она молода, напугана и потеряна. Может быть, Ривер Сонг и должна знать, что теперь делать, но она просто не знает. Она все еще нуждается в нем. Ее Доктор. Он не может оставить ее, когда она все еще пытается понять, как быть женщиной, которую он любит. Пальцы все еще сжимают ее запястье, Доктор хрипит: «Не могу — помогите». Он прочищает горло, и она видит, как быстро вздымается и опускается его грудь, пока он борется. — Все умирают, м-моя Ривер. Она качает головой, кудри прилипают к ее потной щеке, когда она зажмуривает глаза. Слова выходят сдавленными и маленькими, как у ребенка, столкнувшегося с кошмаром. "Не ты." Усталая улыбка изгибает его дрожащие губы, и он смотрит на нее сквозь полуприкрытые глаза. "Даже я." Его большой палец мягко поглаживает внутреннюю сторону ее запястья, слегка останавливаясь на ее двойном пульсе. «Хорошо. Для тебя это еще не конец». Его глаза скользят по ее лицу, как будто пытаясь запомнить ее — как будто это она уходит, и он хочет быть уверен, что не забудет ее. — Ты увидишь меня снова. Как? Как она может увидеть его снова после этого? Как она может смотреть в это молодое лицо и не видеть этот момент снова и снова? Она только что нашла его, но каким-то образом уже и потеряла. Слезы обжигают ее глаза, и она сжимает его руку, скользкую от крови. — Не надо, — шепчет она. «Не оставляй меня». — Н-никогда, — выдыхает он, все еще слабо улыбаясь. «Плохой пенни, я. Всегда появляюсь." Усталая улыбка изгибает его дрожащие губы, и он смотрит на нее сквозь полуприкрытые глаза. "Даже я." Его большой палец мягко поглаживает внутреннюю сторону ее запястья, слегка останавливаясь на ее двойном пульсе. «Хорошо. Для тебя это еще не конец». Его глаза скользят по ее лицу, как будто пытаясь запомнить ее — как будто это она уходит, и он хочет быть уверен, что не забудет ее. — Ты увидишь меня снова. Его глаза закрываются. Паника растекается по ее груди, как ледяные пальцы, и Ривер проводит рукой по своим спутанным волосам, осторожно потянув. Она хочет встряхнуть его, но мысль причинить ему боль прямо сейчас заставляет ее отшатнуться. — Нет, не… — Она сжимает пальцы в его темных волосах, задыхаясь от слов. — Останься со мной, милый. Посмотри на меня." Он фыркает мягким надрывным смехом и шепчет: «Всегда смотрю на тебя». Его глаза больше не открываются. Ривер сидит там, ее желудок полон камней, глаза полны слез, и беспомощно наблюдает, как человек, ради которого она отказалась от всего, ускользает от нее. Пока он все еще лежит у нее на коленях, она чувствует каждую дрожь, пронзающую его. Каждое дрожащее дыхание. И когда все прекращается, она тоже это чувствует. На мгновение она цепляется за надежду, что у него может остаться немного энергии регенерации. У нее перехватило дыхание, она смотрит на его безжизненное тело, ища любой признак золотого света. Поле битвы остается темным и тихим, Доктор просто еще один мертвец в море тел. Ее руки трясутся, когда она перекладывает его, благоговейно устраивая на грязном поле. Не обращая внимания на кровь, пропитавшую ее одежду и волосы, Ривер вытягивается рядом с ним и сворачивается калачиком, как несколько дней назад, когда они делили тарелку чипсов и смотрели на звезды. Это было реально. Она знает, что это было на самом деле. Так что этого не может быть. Конечно, столько счастья не может сосуществовать рядом с таким горем. Она кладет голову на грудь Доктора. Нет успокаивающего двойного биения его сердец под ее ухом. Только тишина. Ривер зажмуривается и ждет, чтобы проснуться. И ждет. И ждет. Она несет с собой бремя последних мгновений жизни Доктора на протяжении всего их многовекового брака. Каждый раз, когда она смотрит на него, тот темный день на поле боя таится в тайниках ее разума. Каждый раз, когда он тянется к ее руке, она вспоминает, как его кровь высыхала и шелушилась в складках ее ладоней. Каждый раз, когда он улыбается, она вспоминает, как сильно он пытался быть смелым ради нее до самого конца. Требуется время, прежде чем она научится скрывать это и перестанет позволять его смерти окрашивать каждое взаимодействие. Еще больше времени уходит на то, чтобы понять, что она была не единственной, кого отягощала такая тяжелая тайна. Наивно с ее стороны, правда. Ривер увидела его конец в самом начале, так что вполне логично, что Доктор увидел ее конец в своем. Автоуничтожение через две минуты. Однажды она сказала отцу, что встреча с Доктором, когда он ее не знал, убьет ее, но она не говорила это так буквально. После того, как она провела с ним 24 года линейной жизни, боль от того, что ее муж смотрит сквозь нее, была ошеломляющей. И все же она будет терпеть это снова и снова, лишь бы он не смотрел на нее так, как сейчас. Нет такой боли, которую она не выдержала бы, чтобы избавить Доктора от страданий. "Ничего не поделать." Доктор замирает, хотя все еще молча натягивает наручник на запястье. Его глаза — такие молодые — широко раскрыты и полны ужаса. Беспомощный. Это как заглянуть в прошлое, вглядеться в собственное лицо, когда она смотрела на своего умирающего мужа на грязном поле боя. Ее собственная боль едва заметна. Все, что она хочет, это утешить его. «Для тебя это еще не конец», — говорит она ему, повторяя ему в ответ его собственные слова. Так же, как он повторит их ей, когда придет время. — Ты увидишь меня снова. Он не говорит этого, но она видит ту же тихую ярость по поводу тщетности всего этого — тот же вопрос, эхом отдающийся от ее прошлого «я» и отражающийся в его глазах. Как? Как я еще раз посмотрю на тебя и не увижу этого мгновения? Ей хотелось бы сказать ему, что ей становится легче, но на самом деле этого никогда не происходит. Он просто станет лучше скрывать это. «Есть только одна причина, по которой я когда-либо назову свое имя». Он смотрит на нее с грустной покорностью, выгравированной в морщинках вокруг его глаз и рта, как будто он уже знает. Конечно, он знает. Так же, как и в начале, даже если она еще не была готова признать это. — Я смог только один раз. Как же он любит проводить свои последние минуты вместе, пытаясь раскрыть ее секреты. Если бы у нее было время, она могла бы рассказать ему о том дне, когда он назвал ей свое имя. Она могла говорить ему каждый раз, когда шептала ему это в темноте, чувствуя, как он содрогается в ее объятиях, когда снова слышит это, произнесенное с такой любовью. Она могла заверить его, что в ближайшие дни он снова и снова будет слышать свое имя из ее уст. Но есть время только для одного последнего слова. Она делает это хорошо. «Спойлеры». Теперь она понимает, почему он улыбался, когда умирал. Он знал, что она всегда будет помнить его лицо. Какое-то время она грустит. Она никогда не ожидала, что ей придется оплакивать собственную смерть; вообще не надеялся выжить. Конечно, она скорбит не о ее кончине, а о потере жизни. Ее жизнь была длиннее, чем у большинства, но кто-нибудь когда-нибудь действительно чувствовал, что у него было достаточно времени? Есть еще места, куда она никогда не пойдет, и люди, которых она никогда не встретит. Песни, которые она никогда не услышит. Мужчина, которого она больше никогда не удержит. У нее есть родители, которые будут задаваться вопросом, что с ней стало, когда она неделю за неделей не появлялась в Нью-Йорке на завтрак, и младший брат, который вырастет только на историях о ней, а не на воспоминаниях. Примириться с ее новым существованием нелегко, но Шарлотте и другим детям легко притворяться. Ривер всегда умела держать храброе лицо, когда ей это нужно; она делала это в течение многих лет с Доктором, пока он, наконец, не огрызнулся на нее, чтобы она перестала что-то скрывать от него. Достаточно просто снова приобрести эту привычку, накинув ее на себя, как удобный старый джемпер. Доктор загрузила ее дневник в ядро данных, и, несмотря на противоречивые чувства, окружавшие ее мужа в данный момент, ее благодарность ему за это бесконечна. Она опасается, что без своего дневника и с вечностью впереди она могла бы начать забывать. Единственная вещь хуже, чем потерять все, ради чего ей пришлось жить, это забыть, что это вообще произошло. Она читает свои приключения Шарлотте и остальным, тактично пропуская те, которые не совсем подходят для детей — годовщины, когда она клонировала себя на день рождения Доктора, и нудистские пляжи на Флоране, включая. Детям больше всего нравятся самые страшные истории, они прячут лица под одеялом и с нетерпением слушают ее рассказы о плачущих ангелах и киберлюдях. Это и бальзам для ее сердец, и нож в них, рассказывающий о ее временной шкале от начала до конца. Бальзам, потому что чтение их своей маленькой аудитории — это напоминание о том, что это было реально и чудесно; нож, потому что теперь все кончено, превратилось в не более чем сказки на ночь. «Ривер, моя лодка продолжает тонуть!» Она поднимает взгляд от записи в дневнике, которую просматривала, ее мысли все еще заняты бегством от того, чтобы стать человеческим жертвоприношением на планете богов дождя, даже когда она смотрит на ребенка, подвешивающего грязный бумажный кораблик перед ее лицом. . Она моргает от воспоминаний и нежно шлепает по лодке, улыбаясь. — Ты принес лишнюю бумагу? Когда Элла кивает, Ривер вздыхает. — Тогда иди и принеси. Мы попробуем еще раз». Когда она убегает, крича на остальных достаточно громко, чтобы их было слышно через весь парк, Ривер подавляет фырканье и захлопывает свой дневник. Прошлой ночью она рассказала им о том, как они с Доктором были выброшены на берег космическими пиратами и построили плот из плавника и винных пробок. Дети настояли на том, чтобы сделать их своими руками. Ривер провела утро, помогая им складывать их миниатюрные кораблики, сумев превратить это в урок о водных течениях, чтобы сделать его несколько познавательным. «Я не знаю, как ты это делаешь», — пробормотала Анита, все еще полусонная и сжимая кофе, когда Ривер вывела всех троих детей за дверь. Ты как Индиана Джонс и Мэри Поппинс вместе взятые. У Ривер не хватило духу сказать ей, что либо это, либо она сошла с ума. Бросившись обратно к скамейке, где сидит Ривер, торжествующе размахивая ярко-желтой картонной бумагой, Элла останавливается прямо перед тем, как столкнуться с коленями Ривера. — Поняла, — выдыхает она, широко раскрыв глаза. «Надо торопиться. Джош побеждает». «О боже, мы просто не можем проиграть мальчику». Ривер морщит нос, подавляя веселье, когда Элла глубокомысленно кивает. "Тогда пошли. Начинай складывать». Несмотря на личную склонность Ривер к обману, чтобы добиться своего так часто, как ей нужно, у нее есть сомнения по поводу передачи этой конкретной черты ребенку, даже если этот ребенок не обязательно настоящий. Поэтому она отказывается строить лодку для Эллы, вместо этого инструктируя ее, как сделать это самостоятельно, терпеливо направляя ее на каждом этапе. Когда они оба убедятся, что этот выдержит мягкое течение утиного пруда, Элла снова убегает, ее рыжие волосы развеваются за ней. Голос рядом бормочет: «Ты хорош в этом». Ривер вздрагивает, поворачивает голову вправо и обнаруживает, что место рядом с ней на скамейке занято. Обычно ни у кого не было бы шанса подкрасться к ней, но здесь вряд ли было необходимо держать ее настороже. Она мертва — что еще может сделать с ней враг? В результате некоторые навыки ускользнули. Глядя на мужчину, сидящего рядом с ней и улыбающегося, она осторожно здоровается: «Доктор Мун». На его улыбке появляются ямочки. — Пожалуйста, зовите меня Доктор. Едва сдерживая вздрагивание, Ривер отводит взгляд. Она сжимает челюсть, долго глядя на пруд. «Хорошо в чем?» Краем глаза она замечает, что доктор Мун слегка пожимает плечами. «Обучение. Разговор с детьми. Строительство лодок. Выбирайте." В его голосе есть что-то нежное, и, учитывая, что она встречала его только один раз, когда впервые приехала, это было достаточно странно, чтобы заставить ее неловко поерзать. "Спасибо." Она поднимает руку в знак признательности и натянуто улыбается Элле, взволнованно танцующей вдоль берега, указывая на свою лодку, медленно плывущую по воде. "Как ты себя чувствуешь?" Она смотрит на него, хмурится. "Извиняюсь?" Доктор Мун смотрит на пруд, с интересом наблюдая за движением бумажных корабликов. «Я полагаю, что это была непростая адаптация. Я подумал, что должен зайти и посмотреть, как ты поживаешь. Ривер пожимает плечами. "Я в порядке." Отвернувшись от лодочной гонки, доктор Мун скептически смотрит на нее. Мгновенно она чувствует себя ощетинившейся. "Я." "Очень хорошо." Он делает паузу, все еще изучая ее из-за очков в круглой оправе. "Ты довольна?" Ривер смотрит на него, сдерживая странное желание рассмеяться. «Почему я должен быть счастлива?» Он моргает, кажется, на мгновение колеблется. — Что ж, ты не умер. Она сжимает челюсть. «Я никогда не боялась смерти». «Но у вас под рукой все когда-либо написанные книги», — настаивает он, и она не может не задаться вопросом, почему он, кажется, так заботится о ее благополучии. Вероятно, беспокоилась о влиянии ее посмертного беспокойства на систему. «Вам предстоит исследовать целые миры». "Один." Раньше это ее не беспокоило. Ее приключения часто были полностью отделены от Доктора, и были времена, когда она даже предпочитала именно так. В конце концов, не все ее авантюры были бы одобрены Доктором. Но даже когда они были порознь, всегда была возможность столкнуться с ним. Она знала, что он где-то там, и однажды они снова встретятся. Доктор Мун мягко указывает: «У вас есть друзья». — Коллеги, — поправляет она его, бросая косой взгляд. «Конечно, они прекрасны, но вы бы хотели провести вечность со своими коллегами?» Он морщится, его черты ненадолго искажаются при этой мысли. — Дело принято, — бормочет он. Его брови нахмурены, а глаза полны боли, хотя она не может понять, почему. «Если ты не счастлив… тебе грустно, Ривер?» Мягкая, усталая улыбка растягивает ее губы. «Я должен быть, не так ли? Это то, что нормальный человек чувствовал бы, будучи мертвым». Она понятия не имеет, почему ей так комфортно изливать душу тому, что по сути равносильно незнакомцу. Знакомый, в лучшем случае. В докторе Мун есть что-то странно знакомое — как будто она может рассказать ему что угодно, и с ним это будет в безопасности. Это смешно, конечно. У него даже нет настоящего медицинского образования. Его взгляд непоколебим и целеустремлен. «Расскажи мне, что ты чувствуешь. Пожалуйста." Ривер вздыхает, ее желудок скручивается узлом, когда она впервые вслух признается: «Я… зла». Его брови поднимаются. — Ну, это нормально, учитывая твои обстоятельства. Вы проходите через пять стадий горя по поводу собственной смерти… — Нет, — говорит она, качая головой. «Я не сержусь на свои обстоятельства. Я злюсь на него». "Него?" Ривер запрокидывает голову, изучая голубое небо над головой. Небо, которое не настоящее. Там нет звезд; нет планет, ожидающих своего открытия; никакого сумасшедшего в ящике, который мог бы заглянуть в гости. Здесь нет ничего, кроме кода данных и книг. Даже не она. Она вдыхает, изо всех сил пытаясь отогнать эти мысли, пока не сойдет с ума. Выдыхая, она признается: «Мой муж». Рядом с ней она чувствует, как доктор Мун замирает. "Почему?" Она фыркает мягким, лишенным юмора смехом. — За то, что был достаточно эгоистичен, чтобы посадить меня сюда только потому, что не мог потерять меня. После всего, конечно, он знал, как важно было сделать свой собственный выбор. И он никак не мог поверить, что я выберу другую тюрьму. Заметьте, это красиво, но я все еще отделена от него и от моих родителей». Она вздыхает, глаза горят. «Я очень хорош в побегах, но даже я не могу вырваться из этого». Доктор Мун молча смотрит на нее с потрясенным выражением лица. Сожаление омывает ее мгновенно. Он спросил, как у нее дела, чтобы быть вежливой — не слушать, как она рассказывает о своих проблемах. — Извини, — говорит она, выдавливая улыбку. — Я не хотел обременять тебя всем этим. «Нет, — говорит он, просто яростно прикасаюсь. — Прости, Ривер. Я… я уверен, что ваш муж никогда не собирался сажать вас в клетку. Я полагаю, он, должно быть, думал, что делает тебе подарок. Крик поблизости спасает Ривер от необходимости отвечать. Она поворачивает голову, замечая, как Джош яростно размахивает руками и смотрит в пруд — или, скорее, на утку, которая сейчас жует его лодку. Шарлотта и Элла безумно хихикают вместе, явно довольные тем, что судьба вмешалась прежде, чем мальчик смог выиграть их состязание. Ну, судьба или Шарлотта. Ривер не может быть уверен, что здесь они разные. Разъяренный Джош топает ногой и кричит: «Плохая утка!» Ривер сдерживает смех. У нее не так много опыта общения с детьми, но она совершенно уверена, что не должна смеяться, когда они злятся. Размахивая в воздухе остатками плотной бумаги, она кричит: «Кто готов ко второму раунду?» Пока все трое аплодируют, доктор Мун встает с мягкой, напряженной улыбкой. — Я оставлю тебя до вечера. Она выгибает бровь. «Ты уверен, что не хочешь остаться и сделать свою собственную лодку?» На мгновение ей кажется, что он мог бы согласиться. Его глаза за очками сияют, а губы растягиваются в ухмылке, но так же быстро выражение лица исчезает. Он расправляет плечи и складывает руки. «Ах. Нет. Лучше не буду. Он прочищает горло, переводя взгляд с нее на приближающихся детей с чем-то вроде сожаления. "Однако, спасибо." "Верно." Она улыбается, потому что это кажется вежливым поступком после того, как кто-то сидит рядом с вами на скамейке в парке и слушает, как вы рассказываете о своих проблемах. — Думаю, увидимся. — О, я так и думал. Выражение его лица становится теплее, и улыбка возвращается. «Я как плохая копейка — я всегда возвращаюсь». Свернувшись калачиком в кресле в библиотеке поместья, Ривер отчаянно пытается отвлечься от звука Настоящего Дейва и Другого Дейва, организующих поездку в Бойцовский клуб Паланика в другом конце комнаты. В настоящее время они ссорятся из-за того, кто посещает какие сеансы групповой терапии, из-за чего невозможно сосредоточиться на словах ее дневника. Она может сказать, что они изо всех сил стараются молчать, но это большая комната, и их голоса слышны. "Чувак, давай. Ты знаешь, как я отношусь к Марле." Она сдерживает вздох, пальцы нетерпеливо сжимают хрупкий корешок своего дневника. Поначалу казалось таким ненужным покупать ей собственное жилье, когда этот дом такой ужасно большой. Однако по мере того, как тянутся дни, она начинает понимать преимущества уединения. Проведя большую часть своей жизни в одиночестве — за исключением случайного продолжительного пребывания в ТАРДИС с мужем и тех двадцати четырех лет на Дариллуме — Ривер привыкла к тому, что у нее есть собственное пространство. Или ее собственная камера. Наконец, два Дейва исчезают в своей книге, и в библиотеке снова наступает тишина. Ривер вздыхает с облегчением, вновь возвращаясь к своему дневнику. Она читала о том, как они с Доктором посетили фестиваль плодородия на Магнусе. Конечно, она не могла забеременеть, но им было очень весело практиковаться. Она до сих пор помнит пьянящий вкус церемониального вина на его языке… Снизу доносятся звуки Аниты и Евангелисты, пытающихся провести урок выпечки с детьми, и их крики каждый раз, когда Джошу становится скучно, и он бросает в них муку. Ривер снова делает паузу в чтении, оторвавшись от воспоминаний грохотом чаш для смешивания и раздраженным «если ты бросишь это еще раз…» Ривер трет пальцами о висок. Над правым глазом начинает формироваться головная боль. Когда дверь скрипит, она поднимает голову, полностью готовая увидеть, как Шарлотта бежит к ней за подкреплением. Вместо этого стоит доктор Мун, его карие глаза понимающие, а улыбка сочувствующая. "Беда в раю?" «Вовсе нет», — криво говорит она, отказываясь признавать, насколько она благодарна за то, что увидела относительно новое лицо. «Только в четверг». — А, — говорит он, прислонившись к дверному проему. — Я всегда ненавидел их. Ривер захлопывает дневник, отказываясь от воспоминаний. Возможно, сегодня вечером, когда она сможет свернуться калачиком в своей пустой постели — кровати, которая теперь всегда будет пустой, — и читать, когда после этого она будет свободна, чтобы поплакать перед сном. Она даже может открыть бутылку вина и устроить из этого совершенно сентиментальный и снисходительный вечер заботы о себе. "Что ты здесь делаешь?" Словно читая ее мысли, доктор Мун внимательно изучает ее и объясняет: «После нашего последнего разговора я подумал, что должен зайти и посмотреть, как ты приспосабливаешься». Ривер почти смеется. Почему-то она чувствует себя намного хуже, чем в тот день у утиного пруда. Наконец-то начало проникать осознание того, что она больше никогда не увидит своего мужа. Она знала это сразу же, конечно, знала, но теперь это стало казаться более реальным. Это не короткое расставание перед их воссоединением. Доктор не придет ее спасать — он уже это сделал. Это оно. Больше никакого бега. Больше не тянется к его руке. Больше не чувствовать его улыбку на ее губах или слушать биение его сердец. Больше не нужно поправлять ему галстук-бабочку или красть его толстовку. Это почти все, о чем она может думать. Трудно держать под контролем свой гнев, когда она скучает по нему так сильно, что это похоже на физическую болезнь. Ей не хватает этого гнева. Это удерживало ее в здравом уме и выносило ее из постели каждое утро. Без него она боится, что может просто зачахнуть. "Я в порядке." Она чувствует ложь на языке, и доктор Мун, должно быть, видит ее и на ее лице, потому что он просто смотрит на нее. — Думаю, у меня есть кое-что, что могло бы помочь. Он протягивает ей руку, с надеждой приподняв брови. — Если ты, конечно, будешь сопровождать меня. Невольно любопытствуя, Ривер встает со стула и прячет дневник под мышку. В наши дни так мало сюрпризов. Она не может позволить себе отказаться ни от кого. «Мы тоже входим в книгу Паланика? Я начинаю думать, что ударив нескольких человек, я подбодрюсь». — Я уверен, что так и будет, — бормочет он, глядя, как она кладет свою руку в его. Его руки грубее, чем она могла себе представить, руки доктора, но он нежен, когда сжимает ее пальцы в свои. «Это не совсем то, что я имел в виду, но если эта идея не сработает, мы, безусловно, можем ее попробовать». — Очень хорошо, — вздыхает она, слегка ухмыляясь. «Попробуем по-вашему». Доктор Мун поднимает свободную руку и щелкает пальцами. Мир резко растворяется вокруг них, или, возможно, это они растворяются. Когда они снова появляются, их больше нет в библиотеке поместья. Они стоят у сверкающего озера, а недалеко от них стоит дом с синей дверью. Ривер качается на месте, дыхание болезненно перехватывает. Он выглядит точно так же, как дом на Дариллиуме, где она прожила 24 года. Это дом на Дариллиуме, вплоть до перезвона ветра из пляжного стекла, свисающего с крыльца, и желтых роз, карабкающихся по стене сада. Слезы наворачиваются на ее глаза, и она тщетно пытается сморгнуть их. Она закусывает губу, чтобы подавить крик, но ей это не удается, и она ловит на себе встревоженный взгляд доктора Муна. "Ривер?" Он делает неуверенный шаг к ней, вытянув руку и широко раскрыв глаза. — Ты… нет, конечно, нет. Мне жаль. Я могу это изменить». Она хочет сказать да. Она хочет потребовать, чтобы он изменил его прямо сейчас — сделал из него крошечный домик для одного, сделал из него сарай для всех, кто ей небезразличен, но не оставляй его так. Как она может жить одна в этом доме, полном воспоминаний о нем? И все же мысль изменить его так же предосудительна для нее. Где еще ей жить, как не дома? Единственное, что у нее осталось от Доктора, это книга, которую она постоянно носит с собой. Она возьмет все, что сможет. Даже если это больно. — Нет, — говорит она, сжимая дневник и делая дрожащий шаг вперед. — Не смей. Когда она приближается к дому, ее глаза впитывают каждую деталь. Все так знакомо, так органично интегрировано — качели, на которых они обычно сидели по вечерам, свернувшись калачиком под одеялом и делясь напитком, обмениваясь историями о времени, проведенном порознь; этот идеальный квадрат мертвой травы посреди двора, где Доктор припарковал ТАРДИС; перекошенный дверной молоток, покосившийся от того, как часто они толкали друг друга после ночной прогулки и целовались, как подростки. Если бы она не знала точно, где находится, она могла бы предположить, что это настоящая вещь. В любой момент она ожидает, что ее муж выйдет из парадной двери и сядет на ступеньки со своей гитарой. Ему всегда нравилось играть для нее, пока она ухаживала за садом. Какая песня всегда зависела от его настроения. «Оползень» в те дни, когда время, казалось, утекало сквозь пальцы; «Just Like Heaven» для тех дней, когда они были так счастливы, что это было почти невыносимо; и «Day Tripper», когда он был зол. Если он и чувствовал себя дерзко, то это было «Я прикасаюсь к себе». Ривер сглатывает ком в горле, отгоняя яркие воспоминания. — Где… как ты… «CAL извлекла это из ваших воспоминаний», — говорит доктор Мун, глядя на входную дверь так, будто в любой момент кто-то выйдет. Он не смотрит ей в глаза. – Она подумала, что тебе может понравиться собственное жилье. Подойдя к ступеням крыльца, Ривер слегка подталкивает перезвон ветра и прислушивается к нежному звону морского стекла. "Она была права." Он пристально наблюдает за ней, словно каталогизирует и записывает каждое ее движение. — Значит, ты… доволен этим? Она проводит кончиком пальца по облупившейся синей краске на двери и улыбается. "Идеально." Доктор Мун улыбается в ответ, и на его лице заметно облегчение, когда он бормочет: «Я рад». Она боялась потерять себя в своих воспоминаниях в доме, но, к ее облегчению, она не проводит все свои дни в одиночестве. Анита заходит к Джошу и Элле, когда они собираются свести ее и всех остальных с ума, выпустив их в дом Ривер с непримиримой ухмылкой. Шарлотта приезжает одна, всегда принося с собой книгу, чтобы они вдвоем могли исследовать ее вместе. Другой Дейв приобретает дурную привычку рыться в ее холодильнике в поисках сыра. А иногда доктор Мун заходит на чай. Сидя в кресле, которое Доктор всегда предпочитал — дальше всего от камина, но ближе всего к книжным полкам, — Доктор Мун бросает в свою чашку четыре кусочка сахара и наливает себе «Джемми Доджер». — Я думаю, ты ошибаешься, — говорит он, макая печенье в чай. — И я скажу вам, почему. Ривер добродушно закатывает глаза, откидывается на спинку стула и подгибает под себя ноги. «Ну вот, — поддразнивает она. — Тогда продолжай. Скажи свое слово, прежде чем я выпотрошу тебя. По-прежнему." Каждый раз, когда доктор Мун приходит к чаю, они всегда о чем-то спорят. В прошлый раз они спорили о Кеннеди и о времени до этого, действительно ли Диккенс был хорош или просто ужасно многословен. Доктор Мун возражала против первого, а Ривер против второго, приводя в пример собственного мужа, который говорил слишком много, но на самом деле ни черта не сказал. «Гамлет» должен был быть комедией, — настаивает доктор Мун, признавая ее высокомерие одним лишь наклоном брови. «Это восхитительно смешно почти на всем протяжении. Гамлет практически устроил стендап о своей матери и дяде. И мне кажется, вы забываете сцену с могильщиками. "Да, но-" — Полоний, — перебивает он, чуть не переворачивая свой чай в спешке, чтобы указать на нее пальцем. «Поэтому, поскольку краткость — душа остроумия, а скука — члены и внешние украшения, я буду краток». Одной полноты этой речи достаточно, чтобы оправдать, почему «Гамлет» должен был стать комедией». Ривер смотрит на него поверх края кружки. — Ты совсем закончил? Доктор Мун угощается еще одной Джеймми Доджер и машет ей рукой. "Твоя очередь." «Ромео и Джульетта», — настаивает она, с удовольствием наблюдая, как он пытается исподтишка добавить в чай еще один кусочек сахара. «Во всех других трагедиях Шекспира фигурировали люди знатного или важного социального положения. Эти двое были просто парой ничем не примечательных подростков. И первые два акта построены точно так же, как одна из его комедий — любовников разлучают введенные в заблуждение авторитеты и недопонимание». — Да, но Полоний… — Меркуцио, — возражает она, вызывающе сузив глаза. — И медсестра. Доктор Мун, кажется, распластался на подушках, хмурясь. — Да, я полагаю, вы правы, — неохотно признает он. — Согласен не согласиться? — Еще раз, — вздыхает она, качая головой. «Однажды мы найдем то, с чем мы согласны». — О, я надеюсь, что нет. Он выглядит обеспокоенным самой идеей, останавливаясь с печеньем на полпути ко рту. — Это было бы очень скучно с нашей стороны. Ривер смеется, сжимая руками теплую керамическую кружку. Хотя она всегда ценит компанию, когда кто-либо из ее друзей заходит к ней, она всегда с нетерпением ждет тех дней, когда ее навещает доктор Мун. Он ей нравится. Она наслаждается его компанией и восхищается его сообразительностью. У него нет проблем с тем, чтобы соответствовать ей, когда они ссорятся. Ей нравится, что он никогда не забывает, что она добавляет мед в свой чай. Ей нравится, что сидеть рядом с ним кажется знакомым и успокаивающим, так же, как держать дневник. — Шарлотта нанесла визит сегодня утром. "Ой?" Он размешивает чай с размокшей половиной бисквита и дуется, когда тот неожиданно и неизбежно крошится. Это так резко напоминает ей о Докторе, что у нее перехватывает дыхание. — И какие неприятности вы нашли вдвоем? Ривер снова переводит взгляд на свои пальцы, сжимающие чашку, и прочищает горло. «Она решила, что уже достаточно взрослая, чтобы навещать Коралину. У нас была довольно неприятная стычка с Другой Матерью. Доктор Мун заметно вздрагивает. "А также?" Она вздрагивает от сочувствия. — И я не думаю, что в ближайшее время кто-нибудь в поместье будет спать. С ухмылкой доктор Мун говорит: «Немного страха может быть полезным для детей». Она закатывает глаза. — Я упомяну об этом, когда Анита остановится, чтобы убить меня. — К несчастью для нее, — говорит он, озорно подмигивая. — Ты уже мертв. Ривер фыркает. После этого в разговоре наступает затишье, оба допивают чай и в довольной тишине слушают, как ветер играет с курантами на крыльце снаружи. Его прерывает Ривер, ставя кружку на стол рядом со своим креслом и ерзая на своем месте. Доктор Мун мгновенно бросает на нее взгляд, как будто почувствовав, что она хочет что-то сказать. «Сегодня я сказала Шарлотте, как сильно я ценю этот дом и как я ему благодарна», — говорит она, внимательно наблюдая, как он напрягается. «Она понятия не имела, о чем я говорю». Доктор Мун ничего не говорит, пристально глядя в свою пустую чашку. — Это была не идея Шарлотты, не так ли? — спрашивает она, и доктор Мун сглатывает. — Это было твое. Он проводит рукой по лицу, выглядя усталым, как мог бы выглядеть старый бог — измученным тяжестью целого мира на своих плечах. — Какая разница, чья это была идея? — Наверное, нет, — признается она, все еще изучая его. В его фигуре и в линии челюсти так много напряжения, что так сильно напоминает ей о муже в его плохие дни, что ей хочется пересечь разделяющее их расстояние и обнять его. В тот день он подошел к ней у утиного пруда; он построил для нее этот дом и с улыбкой продолжает появляться на чаепитие. Она должна знать. — Почему тебя это так волнует? Доктор Мун убирает руку с лица и, наконец, поднимает голову, устало улыбаясь. — Это моя работа, — шепчет он, встречаясь с ней взглядом. «Обеспечение вашего счастья». Было бы легко неверно истолковать его смысл. Ривер теперь часть этого мира, для защиты которого он был создан. Убедиться, что она довольна, — это еще одна из его обязанностей. Но то, как он смотрит на нее, невозможно ни с чем спутать. Он не дал ей дом, потому что это его работа. И он не продолжает навещать, потому что чувствует, что должен. Желание протянуть руку к нему становится непреодолимым, и Ривер садится на край стула, протягивая руку через пространство между ними и сцепляя его пальцы. Он мгновенно переплетает их руки, его ладонь покрыта мозолями, но его карие глаза мягки и ласковы, от чего у нее сжимается сердце. — Доктор, — шепчет она. И откатывается. Она отпускает его руку и вскакивает со стула, стараясь максимально увеличить расстояние между ними. Она отступает к камину, поворачивается к нему спиной и упирается руками в каминную полку. Ее сердце колотится в ушах, а горло сдавливает, чтобы дышать. Доктор. Она звала его… Ее желудок вздымается, и она сильно прикусывает язык, борясь с позывами к рвоте. Позади нее она слышит тихий звук шагов, а затем чувствует нерешительное, теплое присутствие за спиной. "Ривер" Она разжимает челюсть ровно настолько, чтобы щелкнуть: «Мне нужно, чтобы ты ушел сейчас же». Зажмурив глаза от внезапно нахлынувших слез, она мягко добавляет: «Пожалуйста». — Конечно, — говорит он с болью. — Я оставлю тебя. Она не дышит, пока не почувствует, как он уходит, внимательно прислушиваясь к звуку его удаляющихся шагов. Ее колени дрожат, она вот-вот поддастся, но она сжимает камин побелевшими костяшками пальцев и ждет. В тот момент, когда за ним захлопывается дверь, Ривер позволяет себе опуститься на пол и заплакать. После этого она избегает доктора Муна. И как только она выясняет, как спроецировать себя в реальный мир, она полностью избегает Библиотеки. Ясно, что ее чувства к Доктору Мун смешались с горем из-за потери Доктора. Она привязалась к первому человеку, проявившему свою доброту, к тому, кто продемонстрировал несколько знакомых черт, в которых она могла видеть своего мужа. Но это ненастоящее. И уж точно несправедливо по отношению к бедному доктору Муну. Это несправедливо и по отношению к ее собственным разбитым сердцам. Когда она не пьет чай с Вастрой и Дженни, Ривер начинает проводить свои дни там, где на самом деле лежит ее сердце - преследуя по стопам Доктора. Он никогда не замечает, как она увязывается за его приключениями с его компаньоном; даже не дергается, когда она проводит рукой по его щеке, пока он спит. Больно — о, как больно быть забытым. Каждый раз, когда его взгляд скользит прямо по ней, он словно нож безжалостно вонзается в ее живот. И все же она сто раз выберет эту новую агонию, прежде чем когда-либо решит быть без него. Она жаждет реакции от него, но более того, она жаждет правильного прощания. Она получила это с его следующей регенерацией — у них было 24 года, чтобы сказать друг другу все, что им нужно было сказать. Но эта версия ее мужа уехала после Манхэттена и никогда не оглядывалась назад. Это лицо, в которое она влюбилась в первую очередь. Это лицо, за которое она вышла замуж; лицо, которое разбивало ее сердца, лечило их и снова разбивало. Это лицо, которое показывало ей звезды, танцевало с ней по замерзшей Темзе и бежало с ней по вселенной. И последнее, что она помнит, это это лицо, смотрящее на нее с разочарованием и гневом. Ей нужно снова увидеть любовь в его глазах. Может быть, тогда у нее найдутся силы отпустить его. Поэтому она следует на шаг позади него, пока он бредет среди звезд, ожидая, когда он поднимет глаза и увидит ее. И вот однажды он это делает. В тот момент, когда он действительно смотрит на нее, она сразу же понимает, что ни гнев, ни разочарование, которые она так ясно помнила, никогда не были настоящими. Это была просто вспышка. То, как он сжимает ее запястье и смотрит на нее так, как Орфей, должно быть, смотрел на Эвридику, когда подвел ее, — это правда. Это верно. Она хочет сказать ему, что Эвридика никогда не станет винить своего мужа, ведь его единственным преступлением было то, что он любил ее настолько, что хотел, чтобы она была в безопасности, но он целует ее первым. Все, что она когда-либо надеялась сказать ему, когда он наконец увидел ее, ускользает. Есть только его нежные руки, обхватывающие ее лицо, и его мягкий рот, пожирающий ее с безумной силой человека, который знает, что у него никогда не будет другого шанса. Это реально, говорит она себе, цепляясь за его пальто и отчаянно пытаясь запомнить, как он чувствует себя прижатым к ней. Ривер просит его только об одном. Прощание, которого она не получила после Манхэттена. Доктор смотрит на нее какое-то мгновение так, будто готов отказаться — не потому, что она не заслуживает прощания, а потому, что он знает, что это будет означать ее потерю снова. Но затем он делает мужественное лицо, выскальзывая из ее объятий и изображая для нее надломленную улыбку. Его глаза уже потеряны и затравлены, как будто ее призрак останется даже после того, как она исчезнет. — Увидимся, профессор Ривер Сонг. Он любит ее — и это самое настоящее. Дом ждет ее, когда она вернется. Она снова появляется на кухне, где они так часто вместе готовили ужин. Что ж, Доктор готовил, а Ривер шевелил что-то по его указанию. Она до сих пор помнит, как он прижимался к ее спине и заглядывал ей через плечо, его рука обвивала ее бедро, ожидая вкуса. Теперь Ривер колеблется на месте и смотрит на пустую кухню. Закончилось. Что ей теперь делать? "Ривер?" Она медленно поворачивается и моргает, глядя на доктора Муна, стоящего в дверях. Он делает осторожный шаг вперед, в его глазах читается тревога. "Ты в порядке?" Желание смеяться борется с желанием упасть на колени и зарыдать. Не зная, что в конце концов победит, Ривер плотно сжимает губы и качает головой, глаза полны слез. Доктор Мун смягчается, преодолевая расстояние между ними и нежно хватая ее за локоть. — Садись, — бормочет он, направляя ее к кухонному столу. — Я заварю чай. На автопилоте Ривер садится. В груди ощущается пустота, как будто кто-то протянул руку и вычерпал ее сердце. Она недоумевает, как она может до сих пор так сильно болеть. Ее мысли продолжают возвращаться к выражению его лица, когда они прощались, и к тому, как его рука так неохотно выскользнула из ее руки. Она больше никогда его не увидит. Все, что у нее осталось, это старый дневник и дом, наполненный воспоминаниями. Она безучастно смотрит на черно-белую кухонную плитку, но даже такая безобидная вещь небезопасна. Они окрестили этот этаж один раз, после скандала. А Доктор всегда жаловался, что плитка холодит его босые ноги по утрам. В том же году Ривер купил ему на день рождения носки — пушистые и полосатые, носки с цветными ругательствами и носки с танцующими бананами. Она даже подарила ему пару с изображением ее лица. Каждое утро он надевал новую пару, всегда выбирая самые нелепые, чтобы рассмешить ее. У нее щиплет глаза, и она закрывает их, слушая, как доктор Мун наполняет чайник и ставит его на плиту. Он вытаскивает кружки из шкафа и молча роется в ее наборе чая. Вытащив банку меда и ложку, он собирает все вместе и ставит на стол перед ней. С тихим вздохом он смотрит на нее сверху вниз и ласково говорит: «Обычно ты такая умная». Ривер наконец открывает глаза, хмурится. "Какая?" «Полагаю, это можно списать на шок от смерти», — говорит он, упираясь одной рукой в стол и глядя на нее сверху вниз. — Но на самом деле, я думал, ты уже спросишь. Не утруждая себя сдержать свое раздражение, она огрызается: — Что спросила? Его брови приподнимаются, а на губах играет нежная ухмылка. «Зачем кому-то называть лунну Доктором?» Она смотрит на него, не в силах объяснить внезапный дикий стук ее сердца. Впервые с тех пор, как она его знает, она заставляет себя по-настоящему и по-настоящему посмотреть на него. Он действительно довольно красив за этими очками. Сшитый на заказ темно-синий костюм и отутюженная белая рубашка прекрасно дополняют его смуглую кожу, а вокруг рта проступают мягкие морщинки улыбки, хотя она не может припомнить, чтобы когда-нибудь видела, чтобы он улыбался достаточно широко, чтобы вызвать их. Глаза у него теплые, шоколадно-карие, но они сразу выдают его — такого старого, грустного и доброго. Она резко вдыхает, чувствуя, как мир уходит у нее из-под ног. Он улыбается. "Привет, дорогая." К горлу подступает ком. — Ты… — Она оцепенело качает головой. «Этого не может быть. Я никогда раньше не видел этого лица». — У меня их было сорок пять, дорогая, — упрекает он, все еще улыбаясь. «Нельзя ожидать, что вы встретите их всех». Когда она продолжает молча смотреть на него, он вздыхает. — Возможно, это поможет. Прежде чем она успевает моргнуть, он преображается прямо у нее на глазах — высокое, широкое тело становится на несколько дюймов короче и стройнее, становится стройным и долговязым. Лицо утончается до такой степени, что скулы выглядят так, словно могут резать стекло. Растрепанные каштановые волосы падают ему на глаза. Костюм уходит последним, превращаясь в изношенный твид, который она так хорошо помнит. Обнаружив, что смотрит на мужчину, который только что поцеловал ее на прощание, Ривер вскакивает на ноги, но замирает, как вкопанная перед ним. «Я могу выбрать любое из своих лиц здесь, какое мне нравится», — объясняет он, теребя галстук-бабочку и уклоняясь от ее изумленного взгляда. «Конечно, я должен был выбрать ту, которую вы никогда не встречали до Трензалора. Если бы вы знали, что я здесь, это нарушило бы временную шкалу. Ее рука дрожит, когда она тянется к нему, и когда ее пальцы касаются теплой, гладкой щеки, она задыхается от крика. "Невозможно." «Невероятно». Он улыбается, постукивая ее по носу жестом, столь до боли знакомым, что она чувствует, как слезы наворачиваются на ее глаза. — Есть разница, дорогой. Смех вырывается из ее горла, но она подавляет его, все еще не желая верить в то, что происходит прямо перед ней. Это не может быть правдой. Он не может стоять перед ней, когда она думала, что он потерян навсегда. "Что ты здесь делаешь?" «Думал, тебе может стать одиноко», — говорит он, пожимая плечами так небрежно, как будто просто решил заскочить на чай. «Поэтому я дождался своей последней регенерации и загрузил свой умирающий разум в ядро данных». Она качает головой. — Нет, я была с тобой, когда ты… — Она с трудом сглатывает, закрывая глаза от воспоминаний о том дне. — Ты погиб на поле боя. «Да, с нейронным реле в моем кармане, связанным с ядром данных», — добавляет он, опираясь на ладонь, которую она все еще прижимала к его щеке. — С тех пор я жду тебя. — Ты имеешь в виду, что был здесь все это время? — спрашивает она срывающимся голосом. — С тех пор, как была построена Библиотека? Он кивает, поворачивая голову, чтобы поцеловать ее ладонь. «Думал, что пришло время подождать». "Но почему?" — Потому что тебя стоит ждать. «Милый…» Она решительно качает головой, когда чувствует, что начинает колебаться, смягчаясь перед лицом этой искренней преданности с широко распахнутыми глазами. Она забыла, как легко он мог отвлечь ее. «Нет, прекрати это. Прекрати со мной флиртовать». Его губы раскрываются в шоке. — Ты никогда раньше не говорил этих слов. Ривер сверкает взглядом, отказываясь прогибаться. "Почему ты здесь?" — Куда мне еще пойти? Он хмурится, неловко дергая галстук-бабочку. «В большинстве культур супругов традиционно хоронят вместе, не так ли?» Ее глаза сузились. — А ты такой традиционный. — Ой, — жалуется он, пыхтя. «Я пытался быть романтичным. В чем дело? Ты злишься? Нет, ты не сердишься. Ты? Это лицо?» Он поднимает руку и осторожно похлопывает себя по щеке. — Я думал, что тебе понравилось это, но… — Он снова меняется — вместо ее молодого неуклюжего мужа появляется знакомое, пожилое лицо. Распущенные волосы становятся седыми и растрепанными, слегка завиваясь на концах. Карие глаза становятся пронзительно голубыми и появляются выразительные брови. Твид исчезает, и его место занимает красное бархатное пальто. — Вы бы предпочли дедушку? Ривер мягко хлопает его по груди, но ее рука задерживается, сжимая его сердца, чтобы почувствовать, как они бьются под ее ладонью. "Прекрати это." "Какая?" Он машет бровями, ухмыляясь. «Я подумал, что тебе будет приятно иметь так много вариантов для игры». — Это не… конечно, я… — Она вздыхает, изо всех сил пытаясь объяснить ему, почему она никак не может избавиться от комка в животе. Она и сама едва ли может это понять. «Тебе не следует быть здесь. Ты должен быть там. Доктор смягчается, его руки обвивают ее бедра, когда он притягивает ее ближе. Он опускает голову, и у нее перехватывает дыхание, глаза закрываются, когда он нежно касается ее носа своим. — Все умрут, Ривер. Она качает головой, смаргивая слезы, когда ее мысли переносятся на темное, заляпанное грязью поле битвы. Она до сих пор чувствует кровь, просачивающуюся в колени ее брюк, когда она стояла на коленях рядом с его изломанным телом. "Не вы." Его руки упираются в ее поясницу, прижимая ее к своей груди. Она уходит охотно, падая в его объятия и кладя голову ему на плечо. Бархат мягкий на ее щеке, и она зажмуривает глаза, вдыхая его. — Даже меня, — шепчет он. — Я так стар, Ривер. Такой уставший. Было время." Ее хватка на нем крепнет, даже когда она отстраняется, встречаясь с его взглядом. С трудом веря словам, даже когда они исходят из ее рта, она спрашивает: «Ты здесь навсегда?» — Навсегда, — обещает он, его взгляд мягкий. «Думай об этом как о Дариллуме II». «На этот раз вы не сможете улететь в своей ТАРДИС через 24 года, Доктор», — шепчет она. "Это навсегда." «Навсегда с тобой», — добавляет он, и того, как он светится, когда говорит это, и удивления, источаемого каждым словом, достаточно, чтобы девушка упала в обморок. «Что касается загробной жизни, это неплохой способ ее провести». — Льстец, — бормочет она, вцепляясь пальцами в лацкан его пальто. «Тебе будет скучно». Доктор фыркает, забавляясь ее молчанием. «Все когда-либо написанные книги у нас под рукой. Вся история, вся литература. Целые миры. Если нам станет скучно, мы прыгнем в новый». Ривер смотрит на него снизу вверх, захваченный этим обожающим взглядом, и он кажется удивительно знакомым. Она могла бы стоять на балконе ресторана снова и снова, слушая пение Башен, пока ее муж обещает ей всю жизнь вместе. Тогда ей понадобилось время, чтобы поверить ему; она помнит, как просыпалась каждое утро в течение первых нескольких месяцев, готовясь к пустой кровати и пустому дому. Он никогда не уходил. И теперь он никогда больше не будет. Ее глаза наполняются слезами, и когда она моргает, слеза скатывается по ее щеке. — Ты действительно здесь. «Конечно, я здесь. Я всегда приходил сюда». Доктор прижимается своим лбом к ее. — Ты все еще злишься на меня за то, что я посадил тебя в другую тюрьму? — Ты идиот, — выдыхает она, погружаясь в тревожное осознание того, что в очередной раз выдала болезненную тайну мужчине, которого считала незнакомцем, только для того, чтобы узнать, что все это время это был ее муж. «С тобой даже ад был бы раем. И Библиотека вряд ли такова. — Я надеялся, что ты передумаешь. Он поднимает тяжелую бровь, выглядя самодовольным. — Раньше ты всегда просил о супружеских свиданиях. Думайте об этом как о расширенном». Затуманенное зрение и ком в горле, Ривер поднимается на цыпочки и целует его. Он со вздохом погружается в нее, его руки прижимаются к ее пояснице, чтобы прижать ее к своей груди. Его язык нетерпеливо скользит по складкам ее губ, и она открывается для него с легким довольным вздохом. Это реально. Он по-прежнему на вкус как кофе и чипсы, и это правда. Словно услышав ее, Доктор обнимает ее за талию, и его поцелуй становится голодным, когда он грабит ее рот. Его зубы царапают ее нижнюю губу, и одна рука поднимается, чтобы убаюкать ее лицо, его большой палец успокаивающе поглаживает ее кожу. Я здесь, кажется, он пытается сказать. Я ваш Доктор, и я здесь, и это реально. И полная веры в него, Ривер, наконец, верит в это. Когда они расстаются, раскрасневшиеся щеки и тяжелое дыхание смешиваются между ними, Ривер чувствует головокружение. Она уткнется носом в его щеку, и когда его щетина щекочет, она не скрывает улыбку. — У тебя действительно все лица здесь? "Хм." Доктор наблюдает за ней полуприкрытыми глазами. — Есть просьбы? — Пока нет, — бормочет она, притягивая его к себе и уже соскучившись по вкусу его рта. Она проводит рукой по его растрепанным волосам и сияет. — На этот раз у нас полно времени. — Тебе нравится это лицо, — дразнит он со смехом в голосе. — Я знал, что это твой любимый. Она осторожно дергает его за волосы, мягко касаясь губами его губ. — Заткнись, пока я не заставил тебя надеть сельдерей. Он ухмыляется ее любимой улыбкой — той, от которой морщатся глаза и морщится нос. "Да, дорогой." Когда-то она сказала ему это долго и счастливо. Когда перед ними разворачивается вечность, Ривер не может придумать более счастливого начала, середины или конца.