игра без сохранения

Знаете, некоторые люди подобны облакам:

Когда они уходят, жизнь становится куда ярче.

Я провёл слишком много времени там, где мне не рады,

И не смог увидеть грозы за бурей.

Тебе нужно попробовать свои лекарства,

Потому что я до смерти устал их глотать.

Medicine – Bring Me The Horizon

***

Краски, кисти, ноты, сломанный смычок в углу и снег. Снег, который решил внезапно появится в начале лета падал крупными хлопьями, белыми комьями ваты закрывал открытые раны и всё никак не хотел прекращаться. Как не хотело прекращаться это непростое положение вещей. Вещей и слов. Слов и боли. Боли и жизни. Жизни и эха невысказанного прощения, испуганным привидением затаившегося на чердаке. Казалось бы, смерть – самая обычная вещь на свете, ведь в конце концов она настигнет каждого. У людей истерическое отношение к смерти, они придают ей непомерную важность, разводят вокруг неё всякие церемонии. Но почему то, это так больно каждый раз. Они даже не похоронили его. Так и оставили его тело лежать на сырой земле в Изнанке, чтобы это было всем напоминанием. Всем уроком. Или они просто нашли более… более важного человека, который умер, и поэтому сочли не нужным хоронить Эдди Мансона. Героя, который пожертвовал собой ради этих никчёмных людей. Он мог бы сбежать, он мог бы спастись. Но он боролся. Он сражался и погиб, чтобы защитить этот город. Этот чёртов город, который ненавидел и презирал его. Она знает, что это Питер направил его на смерть, поэтому злилась сильнее. Как бы она не старалась донести Эдди, что там опасно, он не слушал её. Больше всех Алекс винит себя в его смерти, что не смогла остановить его. Она знала, что их отношения изначально были обречены на провал, потому что он предупреждал её. Но всё же она это сделала.

***

— Я уже сказала, ты никуда не пойдёшь. — Но я им нужен, они не справятся без меня. Я устал каждый раз убегать, как последний трус. — Прекрати строить из себя героя. Он лишь улыбается, смотря прямо в её глаза, из-за этого её сердце сжимается ещё сильнее. Она не пыталась его обидеть этими словами. Конечно нет. Просто хочет заставить его одуматься, и понимает, что ничего хорошего из этого не выйдет. — Ты только взгляни на меня, — он разводит свои руки в стороны и продолжает: «Я не герой».

***

Она читала сонеты и думала о своём. На кухне высилась Фудзияма разбитых тарелок, встали настенные часы, а снег все шёл и шёл, и не хотелось вспоминать. Она швыряла сервизные тарелки и ненавидела. Хватала за волосы, била чашки, ранила руки, плакала. Молчала. И читала сонеты. Она ненавидела блондина до дрожи в коленях, до онемения сжатых пальцев, до прокушенной до крови губы, до порванного холста и треснувшей скрипки. Она ненавидела его до холодных ноябрьских капель, до июньского жара, до январского снега, до боли, до смерти, до жизни. Она рисовала его по ночам, чтобы порвать все поутру. Она сочиняла для него песни, которые после сжигала в камине. Она трахалась с другим, представляя его. Как бы она не старалась, его облик просто лез ей в голову, и не хотел никак выходить оттуда. Каждый раз она твердила себе не сравнивать, но всё равно делала это. Эдди всегда старался не делать ей больно, каждый раз спрашивал разрешения, хотя знал ответ. Обращался с ней как как с самым хрупким существом на свете, нежно целовал её перед сном, прижимал, гладил по волосам, был готов стереть в порошок любого, кто хоть рот в её сторону откроет, едва на руках её не носил, каждую секунду сдувая с неё пылинки и сцеловывая слёзы, а она – думала о другом. О том, кому не нужно разрешение для того, чтобы сорвать стон из её уст и заставить изгибаться до жути податливое тело. Она полностью принадлежала только ему, как будто для него не существовало слова «нет». Это Питер убил его. Этот чёртов антагонист, когда-то с голубыми глазами виноват в смерти её Эдди. Она кинулась вперёд, занося руку, что мгновенно обращалась лезвием. Взмах — и пустота. Алекс никогда не смогла бы сделать ему больно. Никогда не смогла бы нанести урон, даже если бы и попала, даже если бы и злоба клокотала в её венах. Никогда не смогла бы сделать ему плохо. Потому, что любила. Потому, что не могла иначе. Любит до дрожи. До стиснутых зубов, так что готова ломать пальцы о кирпичную стену, и терпеть любые пытки, хоть бы забыть. Алекс не считает себя святой: она никогда такой не была, и она признаётся в этом. Она грешница, каких только поискать надо, но точно знает, что никто не имеет право осуждать её за эти поступки. Потому что любить монстра — всё равно, что горячим лезвием ножа пытаться стянуть кожу с тела. Воздух бил по лицу мощнее плетей, ветер выл, и выл весь Хоукинс. Девушка жмурилась от удовольствия, она слышала чужие крики, чужой вой. Он — как музыка; он — как нежная-нежная мелодия, что слаще колыбели, нежнее пенки на добротной манке. Она смотрела в небо. Оно было алым, кровавым, красным. Оно было красно, оно пылало, и волосы её были такими же. Красными, точно кровь; а может они — и есть кровь, а может они окрашены кровью, а может — просто отражают свет неба? Неужели это конец? Или она оплачивается за все свои неидеальные поступки? Не так она представляла свою смерть. Как будто сердце в пятки ушло, а дыхание уже давно сбилось, когда она услышала уже давно забытый голос. — Скучала малышка Али? Кто не готов умирать, как правило умирает самым первым.