***
Хенджин зарывался ногами в песок, срывался на бег, откисал на полотенце и плавал. Сейчас он разламывал большой кусок арбуза, чтобы было удобнее есть, и слизывал сок, что тек по рукам. Рядом приземлился Феликс. — Я же говорил что поехать на море — это хорошая идея! Дай сюда. — сказал он Хенджину и потянулся за вторым куском арбуза. — Да, возможно, ты прав. — согласился Хенджин. С Феликсом спорить невозможно. Да и смысла не имеет, он на самом деле всегда прав. — Не «возможно», а «да, Феликс, ты всегда прав, я должен был слушать тебя изначально, но я слишком упрям, прости». — поправил его парень. За что получил песок в лицо. Так началась погоня. Они носились по полупустому пляжу, кричали, сбивали друг друга и просили остановиться. Набесившись, легли на песок, вода добиралась до ступней, солнце, склонившееся над морем, светило золотым светом, тёплый ветер трепал две блондинистые головы. — Искупаемся? — предложил Хенджин, повернув голову. Его лицо было прямо напротив лица Феликса. Тот тоже повернул голову и, спустя полсекунды разглядывания глаз Хенджина, кивнул. Парни встали и понеслись в воду. Плавали они еле-еле, если честно, больше целовались. Хенджин находит это невероятно романтичным — целоваться в воде под закатным солнцем. Казалось, это его любимое занятие. Феликс лишь ему подыгрывает. Купаться он особо не любит, а целоваться — очень. Есть что-то в том, чтобы зарываться в мокрые волосы пальцами и чувствовать соль от воды на губах, ощущать лучи солнца на лице и чувствовать себя так, словно летишь. Хенджин вынырнул из воды и побежал за уже вышедшим Феликсом, обернулся на закат и застыл. «Хенджин из будущего будет скучать по этому моменту», — подумал он. Но, услышав крик о том, что надо идти домой пока не стемнеет, выкинул всё из головы и побежал. У него есть дурацкая привычка — скучать по юности, Пока эта юность всё ещё здесь, нельзя забывать её проживать. А то скучать будет не по чему. Хенджин добежал до Феликса, и они пошли в такт. — Зайдем на рынок? Я хочу дыню. — спросил Феликс, смотря на свои босые ноги, ступающие по нагретому бетону. В руках были сланцы. — Конечно, — согласился Хенджин, помолчал и продолжил. — Иногда мне кажется, что ты можешь съесть все фрукты и ягоды в мире. Феликс прыснул от смеха и сказал: — А мне кажется, что ты выпьешь все лимонады на планете Земля! Они начали спорить о том, кто больше зависим от еды и напитков, хотя оба знали, что больше всего зависят друг от друга. Парни приехали на море и заселились в дом тёти Феликса. Это был маленький курортный город со своим рынком, его тётя оставила дом на двоих подростков и уехала в город. Они выживали на яичнице и фруктах, купались пять раз на дню и целовались тысячу часов. По вечерам делали фруктовые салаты и смотрели фильмы про то, как главный красавчик школы поспорил на тихоню. Они тайно обожали это клише. Подростки, довольные, согретые и влажные после моря, идут домой, таща по дыне каждый. Говорят о том, что в следующий раз надо позвать сюда ребят, что Крису бы тут понравилось, что остальные бы разбегались по городу как муравьи, что их бы приходилось постоянно искать. Они обсуждают как не хочется в следующем году в школу и как хотят вечное лето, Феликс говорит, что если бы на солнце нельзя было обгореть, то лето было бы самым идеальным сезоном. Хёнджин же думает, что фрукты должны быть дешевле, потому что сейчас они делают его банкротом. Феликс отвечает, что он просто ест их в ненормальном количестве. — Наконец-то дошли. Подержи, я ключи достану. — Феликс даёт свою дыню Хенджину и открывает дверь, парни заходят. Они кладут дыни на стол и падают на кровать в своей комнате, лежат звёздочками и не говорят. Первым встает Феликс, он опирается о стул. Хёнджин встаёт и валится на Феликса всем телом. Они обнимаются, ластятся, как коты, зарываются в ключицах друг друга и целуют куда достанут. Держатся за руки и смотрят друг другу в глаза. — Я не хочу уезжать. — говорит Хенджин. У него есть дурацкая привычка — хотеть, чтобы хорошие моменты никогда не заканчивались. Феликс берёт его лицо в свои руки, а Хёнджин перекладывает свои на его талию. — Я бы тоже не хотел, чтобы это не закончилось. — и обнимает. Они стоят так, пока солнце полностью не исчезает из вида, забрав с собой оранжевые лучи. Дыни они нарезают кубиками и садятся смотреть какой-то старый японский фильм с субтитрами. Половину сюжета пропускают, ведь их концентрация на нуле, они всё время целуются. Засыпают они на полу, точнее, Феликс на полу, а Хёнджин на Феликсе, хорошо, что они постелили плед и взяли подушки. Телевизор работал до тех пор, пока чья-то нога не наступила на пульт, над остатками дыни летали мошки, которые как-то залетели через сетку на окне, а подростки жались друг к другу, словно на улице было минус сто градусов. Осталось дождаться рассвета и снова можно будет бегать, кричать, целоваться и плавать.***
Хёнджин в сотый раз прокрутил этот день в своей голове. Это его любимое четвёртое июля из всех. Он снова плачет. Он скучает по юности. Ему бы вечно бегать по пляжу, есть фрукты на завтрак, обед и ужин, вечно быть молодым. Он хочет, чтобы ему снова было 16. Время с каждым годом течёт быстрее, ему это не нравится. Парень складывает оставшиеся фото в коробку и относит ее в другую комнату. К тысяче других коробок с воспоминаниями. Он не даёт своей юности исчезнуть. Ему 36. Он уже взрослый мужчина, работает на серьёзной работе в большой компании, водит дорогую машину и носит классические костюмы. Но тот шестнадцатилетний Хёнджин в нём всё ещё есть, и он так хочет хоть на один день снова им побыть. Он совсем один в своей квартире, никогда она не ощущается так одиноко, как после очередного приступа ностальгии. Тихо, слышно только стук сердца раскинувшегося на кровати Хёнджина. На часах восемь вечера, он заваривает чай, малиновый, и разогревает курочку, которую заказал два часа назад. Ходит тенью по квартире и грустно смотрит на часы. Как же ему невероятно тоскливо и одиноко. Входная дверь открывается и кто-то с грохотом пробирается сначала в ванную, а потом заходит в гостинную. — Ты что, опять ностальгировал? — после пристального взгляда на скрутившегося на диване Хёнджина, спрашивает Феликс. Он окреп, стал выглядеть более зрелым, хоть его милые черты лица никуда не делись. Феликс стоял с руками в боках и иронично-осуждающе смотрел на своего мужа. — Пошли, я поем и расскажу тебе прекрасную новость, мистер я-хочу-быть-молодым-вечность. Не веди себя так, словно с нас уже песок сыпется! — Феликс, кажется, вообще чувствовал себя на все 10 лет, да и вёл себя так же, но только с Хёнджином. Скажи кому другому, что вечером дома он превращается в ласкового кота — никто бы не поверил. Он зашёл на кухню, порадовался любимой курочке из его любимого кафе, поцеловал в щеку Хёнджина, который всё ещё вёл себя как умирающий лебедь. — Так что за новость? Ты вроде хотел меня обрадовать. — сказал Хёнджин и положил голову на стол. — Какой же ты нетерпеливы! Твой любимый муж пришёл домой, а ты даже не порадовался. Вот теперь я ничего тебе не скажу, дудки! — Феликс надулся и злобно ел курочку. Хёнджин захныкал, начал оправдываться и чмокать щеки Феликса, откусил куриную ножку и уронил голову на его плечо. — Ну ладно, — сказал Феликс, встал и отнёс тарелку с костями в мойку, сполоснул руки и повернулся к Хенджину, что стоял рядом со столом. — Ты только не слишком сильно реагируй. Я выпросил нам отпуск, снова через Криса. Я знаю, что мы не можем пользоваться тем, что он твой начальник, но послушай! Мы поедем в дом моей тёти! Помнишь? Июль две тысячи второго, тебе так понравилось. Хёнджин застыл в шоке, но только на долю секунды. Через мгновение он уже висел на Феликсе, целовал его куда только видел и пищал на ухо. Феликс смеялся, просил перестать и говорил что ему щекотно. — Когда? Когда поедем? — Хёнджин был похож на пятилетнего. Феликс ухмыльнулся и сказал: — Собирайся. Как будешь готов, так и поедем. Хёнджин с визгом спрыгнул с него и понёсся собирать чемодан. Сейчас был конец апреля, но жара ударила по Корее внезапно и сильно, так что отличия от лета особо не будет. Шестнадцатилетний Хёнджин наконец снова увидит мир.***
Мужчины лежат на полу, с пледом и подушками, Хёнджин всё так же на Феликсе, он поглаживает его плечо и жмётся ближе. — Ну, как тебе? Как себя чувствуешь? — спрашивает Феликс. — Чувствую себя таким... шестнадцатилетним. — сказал Хёнджин и вздохнул. — А ещё, это теперь моё любимое двадцать восьмое апреля из всех! — Любишь больше, чем четвёртое июля? — Ну, это ты загнул. Феликс рассмеялся, пригладил всё также блондинистые волосы своего мужа, а второй рукой случайно нащупал что-то под креслом. Он с удивлением достал кассету с японскими иероглифами. Он узнал в ней тот самый фильм с субтитрами, которые они не смогли разглядеть через губы друг друга. — О Боже, помнишь его? В прошлый раз ты так и не дал мне его посмотреть! — обвиняет Феликс. — Как будто ты был так против! Мы оба были подростками в пубертатном периоде и, насколько я помню, первым полез ты! — начал защищаться Хёнджин. Они ещё немного поспорили, поцеловались, потыкали друг друга в бока и решили поставить кассету. В этом доме с тех пор мало чего поменялось, как будто время здесь остановилось с отъездом двух влюблённых парней и ждало только их. Они успевают уловить сюжет и даже посмотреть большую часть фильма, прежде чем засыпают на полу. Чья-то нога снова попадает на пульт, и тот выключается, ноги переплетаются, пальцы рук обнимаются, волосы, чёрные и блондинистые, смешиваются в чёрно-белый рисунок, который треплется от сквозняка. Осталось дождаться рассвета и снова можно будет бегать, кричать, целоваться и плавать.