Луч солнца
В первую ночь они не отходят далеко. Каждый из них измотан по меньшей мере одной серьезной раной, даже если не получил других в резне, и нуждается в отдыхе. Поверженным врагам может прийти подмога, но едва ли так скоро. Они забирают только то, что им действительно нужно — еду, оружие, лекарские отвары и мази, предназначение которых смогли определить. Ткани — только для одеял, одежда бывших хозяев им не подходит. Первая ночь на удивление тихая, все ликование они оставили на арене, и сейчас просто сидят у костров, смотрят, слушают, всем своим существом вбирая то, что некоторые из них не знали вовсе. Свободу. Он опускается на свободное место последним — все их дела теперь его, ему распоряжаться и решать, ему выбирать дорогу и вести по ней. Мысли об этом непривычны, но не пугают, равно как и не радуют — это просто то, что нужно сделать, и он сделает. На рассвете они уходят — туда, где солнце золотит царапающие небо Пики Арака.Ранняя роса
В серебристых сумерках на небе уже отчетливо видны звезды. Он смотрит вверх и взгляд привычно чертит круги, цепляясь за светящиеся искры, как за точки на свитке. Такой же узор у них под ногами, светится бледно-лиловым, почти неразличимый при свете дня. Он ждет, пока жрецы закончат расставлять у камней подношения. Они зажигают свечи, ставят резные тотемы, раскладывают бусы из кристаллов, прозрачных, как капли росы. Воздух наполняется нежным ароматом ландышей и колокольчиков от зажженных благовоний, их серебристый дым тянется вверх, истончаясь. Над полями как будто начинается сгущаться туман и скоро в нем уже можно различить неясные фигуры. Граница мира духов тонка. Жрецы подходят к нему, кивают, и тогда он, приподняв свой посох, начинает неспешное движение. По мерцающим кругам, что повторяют расположение звезд, они обходят землю, где лежат их предки, и призрачные фигуры молчаливо расступаются перед ними. Он заводит песню первым, жрецы подхватывают, один за другим. Над погребальными полями звучит колыбельная для духов.Несокрушимый герой
Молот опускается на наковальню — привычное, как вдох, движение. Удар за ударом, так же, как и тысячу раз до этого. Только вот молот в руках — чужой, странно тяжелый для оружия такого размера, а искры из-под него летят как будто бы слишком яркие. Но он не обращает внимания, только иногда рука замрет на мгновение, когда в гуле огня за спиной ему снова почудится то, что и голосом-то трудно назвать. Но все же только почудится — стихии обратились к нему один раз, и даже те шрамы, что они оставили, не делают его духовидцем. Он и не хотел. Клану сейчас не нужен шаман, клану прямо сейчас и вождь-то не особо нужен, а вот хороший оружейник пригодится. И символ, конечно, который заставит их кровь пылать жарче, чем любое озеро лавы. Молот в его руках — хороший символ. Он оборачивается, чтобы опустить заготовку в воду и довольно щурится от клубов пара. Огры не боятся стихий, и шаманы часто не могут им навредить. Но железо — железо всегда работает.Любовь
Есть у них в клане примета: те, кто родился во время кочевья, вырастут неуемными и в бою, и в жизни, а у тех, кто появился на свет в становище, будет спокойный разум и острый ум. Он, конечно, думает, что лучше первое, но радуется, что его сын появился на свет сейчас, в самой середине лета, когда они поставили шатры в густой траве, и еще долго их не свернут. Сейчас всего в достатке: мяса копытней и ветрухов, сочных вишен, мягких волчьих шкур, воды и солнца, а враги далеко, за обмелевшей рекой. Его сын успеет как следует окрепнуть ко времени, когда они снова двинутся в путь, и первая в его жизни долгая дорога покажется ему легкой. Он свешивается прямо из седла, отчего волк недовольно стрижет ушами, и срывает несколько цветов —в названиях не разбирается, просто те, что поярче. Это, конечно, не сыну. Это ей.