Благородная масть

В жизни Рая было немало темных тайн, но самой темной была тайна его светлой шерсти, ибо та была не чтобы совсем его и не то чтобы совсем светлая. Она была крашеная. Чтобы сохранить секрет, Раю пришлось помучаться: он сходил с ума, когда среди снежно-белого пушка пробивался вульгарный рыжий подшерсток, он беспокоился, где достать красители, он волновался, не узнает ли кто о нем. Волосы росли без передышки, иногда словно наперегонки, какой же участок тела подведет первым – уши, хвост или спина. У всей его семьи была благородная серебристая масть, он же (единственный и невезучий) родился с рыжими подпалинами. Красота требует жертв. Порой – случайных и даже невинных. Торговцы косметическими притираниями шепотом передавали друг другу небылицы о пятом демоне Шиса (белом в хаотичную пегую крапинку), который неведомо откуда налетал, хватал и убегал, оставляя продавца в состоянии крайнего изумления. Конечно, демон всегда, прежде чем прикарманить чужое, швырял оземь горсть монет в уплату, но редкий лотошник осмеливался подобрать отступное, побывавшее в нечистых лапах. Сам Рай слышал эту историю на четыре разных лада, причем в каждом следующем пегость демона все увеличивалась, а объем отобранного добра - умножался, и обещал достичь таких размеров, что иной легковерный слушатель мог поверить, будто все ремесленники этой отрасли работали только для того, чтобы демону было что грабить. Рай старался не обращать внимания на сплетни - его заботой было устроить тайничок там, выкопать ямку тут: будучи по природе котом активно-бродячим, причем бродячим подчас по весьма глухим уголкам, он понимал, что чем больше закладов с неприкосновенным запасом осветлителя он рассует по лесам и буеракам, тем выше вероятность не остаться как-нибудь в неподходящее время с затруднениями один на один. К сожалению, когда это время наконец настало, одиночество Раю как раз и не грозило - ведь в мире, помимо привычного зла в лице бандитов, шикку и грядущего конца времен, объявился еще и кот Коноэ, навязавшийся ему в попутчики. Беда пришла откуда не ждали: они несколько дней плутали по лесу под моросящим дождем, добрели до города уже в сумерках и, заняв комнату на постоялом дворе, тут же уснули. Пробуждение ничего особенно плохого не предвещало - если не считать набившихся в мех блох, неизбежных в подобном месте, да свежих мозолей после утомительного перехода. Светало. Рай поднялся первым, сделал обязательную гимнастику для хвоста и только было собирался изысканно зализать челку перед отполированным лезвием меча, заменявшим ему карманное зеркальце, как что-то осенним огоньком полыхнуло на самой макушке. Золотистые пятна проступили также на бачках – влажная погода сделала с отсыревшей головой Рая свое черное дело. Медлить было нельзя! Рай полез в сумку за кульком с драгоценным порошком, но истертая обертка, словно только и ждала такого случая, лопнула у него в руках, рассыпав содержимое по полу. Он хотел было сгрести порошок обратно, но тот просеивался через щели в досках, как сквозь сито. Беззвучно ахнув, Рай схватился за сердце и изо всех сил попытался поседеть от пережитого потрясения, что было бы отличным выходом из положения. Однако ничего не получилось, и стальное лезвие оружия продолжало безжалостно отражать ржавые сполохи в волосах. Рай дернул правым ухом, кисточка на котором словно в насмешку распушалась персиковым ореолом, потом взглянул на верный меч - острый как бритва. На худой конец, что опозорит его сильнее - шерсть рыжая или шерсть бывшая? Несколько залысин можно выдать за шрамы после сражений с чудищами, прикрыть их бинтами. Эта уловка выручила бы на первое время. Он потянулся к рукояти, ощутил ее в ладони и... никто не знает, каким самовредительством пополнилось бы жизнеописание славного воина Рая, если бы в это мгновение на своей лежанке не заворочался Коноэ. Рай прыснул в постель и закутался в одеяло. Коноэ встал, сонно потянулся всем телом и, также умывшись, вероятно, отправился было на кухню раздобыть завтрак, если бы расстройство настолько не переполняло Рая, что просачивалось вовне даже сквозь плотную стеганую ткань и скапливалось под потолком. - Ты не заболел ли? Рай тихонько зашипел - нужно было взять себя в руки и притвориться спящим, возможно вульгарно всхрапнуть для большего правдоподобия. Да чего уже теперь... - Нет! - Тогда почему накрылся с головой? - Тебя не спросили, - грубо ответил Рай. Коноэ опустил уши - и сделал два шага к постели товарища. - Если у тебя лихорадка, а ты стесняешься показать передо мной слабину, я... не стану уважать тебя меньше оттого, что ты такой же, как остальные обычные коты. Нельзя всегда и во всем быть совершенством, а насморк, разумеется, никого не красит, но... - Я прекрасно себя чувствую, - произнес Рай раздельно и выразительно. - Дай нос пощупаю - если мокрый и холодный, тогда... - Тогда ты уймешься? Пришлось высунуть из складок нос, который Коноэ сначала осторожно пощупал, а потом ласково ободряюще погладил. Ощущение было весьма приятным, отчего нос (а с ним и весь остальной Рай, чего, впрочем, все равно не было видно под одеялом) буйно и неуправляемо покраснел. - Ой! - тут же испугался Коноэ. - Это симптом! Рай мгновенно обиделся - уж очень гадко звучало малознакомое словечко. Наверняка местное деревенское обзывательство, сразу подумал он нехорошее, и, пока Коноэ отвлекся на переживания, проворно втянул нос обратно. - Никакого этого у меня нет, не выдумывай. Симптомы заводятся только у котов, которые пьют из грязной лужи. Лучше оставь меня в покое, не то загрызу, - глухо заворчал он. - Навязался на мою голову. - У тебя бешенство, точно бешенство! Перепады настроения, покраснения, потом пена изо рта пойдет. А дальше - судороги и смерть! Тебя надо спасать! - Обойдусь! - отрезал Рай. Обычно все, к кому он проявлял столь явную неприязнь, смекали, что от рассерженного до жаждущего крови кота - пара взмахов хвоста, и, проявляя такт, бежали с глаза его долой. Коноэ же был самоотверженным и чутким, но недостаточно сметливым товарищем, а такие особенно опасны - но Раю, который раньше не водил знакомства с несчастьями, подобными Коноэ, это еще только предстояло узнать. На собственной столь некстати порыжевшей шкуре. - Эх, нам бы хоть какую-никакую бадейку, чтобы тебя окунуть. Надо справиться у хозяина, не одолжит ли, - причитал Коноэ. - Зачем? Болезненных котов в родной деревне Коноэ Каро не жаловали, лекарей не поощряли, и медицину, коли уж иного выхода не было, практиковали карательную, еще из тех времен, когда хворь считалась одушевленным созданием, с которым можно и, главное, нужно было уметь договариваться - когда улестить, когда припугнуть, а когда и выволочь прочь из недужного тела за шиворот, надавать по шее и отвесить подзатыльников, чтобы впредь неповадно было. Посему изустный лечебник односельчан Коноэ представлял из себя крайне незамысловатый свод предписаний. Настоящей панацеей был самый обыкновенный кипяток, который использовали с размахом: мочили в нем лапы (при плоскостопии, ломкости когтей и сухой коже подушечек), полоскали головы (от перхоти и бессонницы), обливались (при простуде, хрусте в суставах и парше). Частенько залезали в большие пышущие паром бочки, чтобы не размениваться по мелочам и уж наверняка укрепить плоть везде где только получится, а также чтобы не тратить впустую дрова. Однако, кипяток, к сожалению, был не всесилен - в сложных случаях коты Каро обращались к валянию нагишом в жгучей злюке-траве, запеканию в лечебной речной глине и десятидневному посту на диком чесноке. Особенно благотворным считалось сочетание всего этого в произвольном порядке. - А от несварения употребляем еловые лапы, - наивно делился обширным опытом Коноэ. - Внутрь, конечно. - Которым концом? - уточнил невольно заинтересовавшийся процветающим, как оказалось, по соседству с культурой и цивилизацией, диким темновековьем Рай. - Нет, на них желудочный отвар настаивают. Хотя... - задумался Коноэ. Рай полагал, что за годы бродяжничества и охоты на окаянных тварей прошел через страшные испытания, перенес тяжкие лишения, следовательно, кое-что повидал и готов бестрепетно встретиться с чем угодно, но взял себе на заметку - в Каро ни ногой. Разве что на закате карьеры, если ему захочется оставить ремесло, ввязавшись в последнее приключение, он прибудет в деревню Коноэ и пожалуется на плохой аппетит, облысение подмышек и затяжную хандру. И тогда у него будет самая необычная смерть. - Суровая, однако, у вас община. - Что поделаешь - одни самцы, никто не хотел перед другими показать слабину. Гордость! Самолюбие! Ты же понимаешь? - Понимаю, - вздохнул Рай. Общество оголтелых головорезов, в котором он в силу призвания вращался последний десяток лет, строилось примерно на таких же устоях. - Но я тебя ни за что не брошу! Я обязательно тебя спасу! "Мягко стелет - жестко спать", - шевельнулось кошачье чутье Рая. Коноэ замялся и присел на краешек кровати: - Ты столько успел для меня сделать, я просто обязан отплатить тебе за всё. Понимаю, что ты привык превозмогать, надеяться только на себя и тому подобное, но теперь у тебя есть я. - А тебе и впрямь жалко будет, если я заболею и умру? - вдруг решив открыться и попросить помощи, спросил Рай. - Еще как! Ты же такой смелый, красивый, щедрый и добрый, и... - застенчиво улыбнулся Коноэ. "Да, это всё про меня!" - согласился с ним Рай, уже собираясь откинуть одеяло и застарелое чувство стыда. - ...И редчайшей благородной масти в придачу. Не налюбуешься! Рай прикусил язык прежде, чем тайна сорвалась с него, и горько усмехнулся. Вон оно что, оказывается. - Если я белоснежным уродился, то и горя не знаю? От нас много ждут, много требуют. Мы обязаны быть на высоте: хочешь не хочешь, одеты с иголочки, причесаны волосок к волоску, сиять и быть усладой для глаз. А очень мне сдалось быть усладой для глаз после пятичасового поединка с чудищем болотным? Мне совсем не до того, а вот - приходится приводить себя в порядок, чистить одежду и лишь после этого обращаться к костоправу за неотложной помощью. Чтобы потом какой-нибудь обыватель вроде тебя только и мог сказать обо мне, что он, мол, красивый. Какие муки на себя принимаю! Куска лишнего в рот не положить - растолстеешь. И при посторонних лицо держи, и гимнастику от морщин делай, и носи только обтягивающее, а оно между прочим ой как натирает. А как же моя сокровенная сущность? Эх, и кому я всё это... разве ты поймешь. Тебе-то что - блох вывел и уже хорош! - Но я же... - Вон, дрянь такая! - утробно выдохнул растравивший себя до предела Рай. Коноэ как ветром сдуло сначала с кровати, потом за порог и вниз по лестнице, но вернулся обратно он уже через несколько мгновений. - Хозяин говорит, бадей и кипятка для нас не припасено, а лекарь до завтрашнего дня в отъезде. Только вот незадача - он на дому не навещает, придется самим к нему идти. - До завтра я могу... отлежусь, не вперв... - Нам бы только ночь продержаться, а там я тебя к лекарю доставлю. - Никуда я не пойду. Коноэ понял отказ по-своему. - Ох, тебя совсем-совсем ноги не держат, да? - но вслед за сочувствием в его голосе прорезалась решимость. - Если понадобится, на собственном хребте потащу! Рай представил, как низкорослый и щуплый Коноэ, согнувшись в три погибели, покряхтывая, несет на закорках его крупное тело через весь город. То-то будет зевакам зрелище, да уж. Он попытался припомнить, много ли у него тут водилось знакомых и заказчиков - получалось достаточно, чтобы репутация гордого охотника за головами Рая была основательно подпорчена. - Ты меня не поднимешь. - Ты к тому времени исхудаешь, вес при бешенстве первым делом сходит, - в голосе Коноэ слышались нотки бывалого кота. - Знаешь, тебя уже из-под одеяла еле видно. "Не много ли он на себя берет?" - опять вставило чутье свое замечание. В дверь постучали. - Эй вы, болезные! - крикнул хозяин из-за порога. - Я тут вспомнил кое-что для вашей пользы. Коноэ вышел, он и хозяин долго шушукались о чем-то за дверью. Рай навострил уши - если сейчас на цыпочках вылезти из постели, тщательно задрапироваться в плащ, спуститься из окна по водосточной трубе и разыскать косметическую лавочку с подслеповатым приказчиком... А потом, когда это испытание будет позади, задать стрекача в ближайшую чащу и убедить себя, что никогда не встречал кота по имени Коноэ. Но вот как быть с личными, скопленными потом и кровью, вещами, накануне недальновидно разложенными и развешанными по комнате для просушки? Ничего, скрепя сердце решил Рай, скарб - дело наживное, главное - оружие, а путешествовать и налегке можно, только бы по разным с Коноэ трактам. И непрошенных попутчиков с бездонными умоляющими о спасении глазами он теперь по дуге обходить станет. И все-таки решиться идти на прорыв было трудно. Колебание стоило ему дорого - из всей походной амуниции он успел натянуть только портянки и сапоги (к счастью, обувался мнительный Рай прямо под одеялом), когда Коноэ, подстегиваемый злым роком и благими намерениями, ввалился в комнату с большой миской в руках. В посудине глумливо и цинично извивалось с десяток каких-то противоестественных порождений тьмы, похожих на короткие черные колбаски, одержимых жаждой убийства, а то и чем похуже. "Вот поэтому я и не завожу друзей-приятелей, - некстати вспомнил Рай. - Даже бешенством поболеть в свое удовольствие не дадут!" - Что это? - холодно спросил он. - Пиявки. Мне сказали, здешние жители их пользуют от всех болезней. - Благодарю покорно, я это глотать не буду. - А глотать и не надо, - уверил его Коноэ, - их прикладывают к больному месту, чтобы они вытянули всю скверну. Вот увидишь, мигом поправишься. - Да ну тебя, - уже рычал Рай, натягивая на себя холстину, как кокон, - отстань. - Ты мне не доверяешь?! - Ни на полкогтя! Особенно после того, что я теперь знаю про твои родные живодерные места. Коноэ не на шутку обиделся. Несмотря ни на что, малую родину он сентиментально любил на кровном уровне, а свою территорию инстинктивно хотелось защищать любому коту. Так что, не тратя времени попусту, он изловчился, приподнял одеяло и вытряхнул черную погань внутрь. - Помни, что я желаю тебе только добра, - услышал Рай перед тем, как свет для него померк. ...В последний раз Рай плакал тогда, когда, будучи котенком-несмышленышем, расколотил расписную глиняную миску, фамильное достояние. Он тогда перетрусил так, что забился под крыльцо, вереща бессвязные извинения дурным голосом, и просидел весь день, насилу родители выманили его из убежища куском жареной печенки. Ее вкус навсегда остался для Рая вкусом бесчестья. Теперь ощущения были тождественные - перед ликом неописуемого ужаса он снова сжался в комочек, правда, на этот раз крупный и мускулистый, свитый из спутанных нервов и помутненного сознания. Комочек целиком отдался наитию и чутью, которое безостановочно вопило "Спасайся кто может!", вздергивая своего господина за вставший дыбом загривок, отчего Рай мощным рывком, какие удаются (да и то не всем котам) единожды в жизни лишь ввиду неминуемой погибели, подпрыгнул на несколько локтей вверх, убедительно этим доказывая, что хоронить его, вопреки опасениям Коноэ, еще рано, и очутился на подоконнике, чтобы затем уже не по своему желанию вывалиться вместе с ветхой рамой наружу - туда, где светило солнце и теплилась надежда на то, что безумие, сгустившееся в гостиничной комнате, там и останется. Одеяло, из-под которого для пущего гротеска торчала пара стройных котовьих лап в щегольских полусапожках, неслось по едва проснувшимся улицам подобно вырвавшемуся из преисподней кошмару. Его видели на нескольких улицах, мосту и в предместье, где одеяло скрылось в воротах одной из домашних фабрик по производству мыла и средств по уходу за шерстью, пролетело по мастерской, сметая с верстаков готовый товар и расталкивая работников, забрало несколько флаконов с осветлителем и выскочило через сад к речной заводи. На закате еще влажный, но безупречно белый Рай, обретший вместе с благородным белым обликом самообладание, вернулся в гостиницу, дал Коноэ подзатыльник и совет впредь не судить о медицине, будучи профаном. А история про одержимое злым духом призрачное одеяло-в-сапогах потом еще долго гуляла среди горожан. Домашняя фабрика "Аэтаро и сыновья" благодаря ей даже прославилась и потеснила с рынка конкурентов. Участь пиявок осталась неизвестной...