Часть 1
4 июля 2022 г. в 12:20
кожа на руках, животе и ногах уже покраснела, но тсунаёши продолжает тереть её мочалкой, словно бы пытается и вовсе её содрать с себя. возможно, это действительно так. сколько бы он не тёр, сколько бы геля для душа не наливал, мерзкие отпечатки пальцев всё никак не хотят пропадать с чуть загорелой кожи, как и то отвратительное ощущение прикосновений. поэтому тсунаёши, прикладывая ещё чуть больше силы, снова и снова проводит по шее, плечам, груди и животу, пытаясь избавиться от отвратительных фиолетовых разводов в форме ладоней и чужих губ.
в какой-то момент мочалка выпадает из онемевших от напряжения пальцев и — это словно бы становится последней каплей — тсунаёши падает на колени, больно ударяясь ими о кафель и кричит, обхватывая себя руками. горло саднит от напряжения, но сейчас это мало его волнует, хочется кричать ещё громче, чтобы до разорванных голосовых связок, чтобы кровь собиралась в глотке, чтобы захлебнуться и умереть, прямо тут под горячими струями воды, но. голос срывается, и из горла теперь доносятся только хрипы — сил больше нет ни на что. всё тело бьёт крупная дрожь, удерживаться в положении сидя не выходит, так что тсунаёши заваливается на бок, опираясь о стенку душевой кабинки. дышать трудно из-за передружённых криком горла и лёгких. по щекам, смешиваясь с водой, стекают слёзы.
неожиданно дверь в душевую отъезжает в сторону, и кто-то выключает воду — почти сразу становится холодно, но это ощущение кажется фантомным, словно бы и не его вовсе. ещё пару мгновений спустя всё тот же человек, что ворвался к тсунаёши, дёргает его за руку, заставляя встать на ноги, а после заматывает в огромное банное полотенце. после чего тсунаёши чувствует, что его подхватывают на руки и несут в комнату, где садят на кровать и — отвешивают пару крепких пощёчин.
— давай же, приди в себя, тупой ученик. — доносится как сквозь вату знакомый голос, так что тсунаёши заставляет себя сфокусировать взгляд на силуэте перед собой.
это реборн. без привычного пиджака, с закатанными до локтя рукавами рубашки и без шляпы, а на лице, что очень неожиданно, обеспокоенное выражение. он что, волнуется за него, за никчёмного тсуну? эта мысль заставляет смеяться, но так как голос охрип из-за крика, получается тихо и с надрывным свистом. внезапный смех перерастает в новую истерику, и из глаз вновь брызгают слёзы. реборн пару секунд смотрит на такого тсунаёши, а после достаёт из кармана мобильник.
— ямамото, ноги в руки и быстро в комнату тсуны, — бросает реборн и тут же сбрасывает звонок, не давая времени на глупые вопросы. после отбрасывает телефон на кровать рядом с тсунаёши, а сам идёт к шкафу.
когда нервничающий ямамото буквально врывается в спальню тсунаёши, тот уже одет в тёмно-синюю пижаму и больше истерически не смеётся, но на щеке красуется красный след от чужих пальцев. и лишь всё продолжающие течь слёзы выдают то, что он всё ещё далёк от того, чтобы успокоиться. рядом с ним, уткнувшись лицом в ладони, сидит реборн.
— эм… что случилось? — решает подать голос ямамото.
— успокой и заставь уснуть своим пламенем тсуну. все объяснения потом, — подняв голову говорит реборн. ямамото, отодвинув любопытство и волнение подальше, выполняет приказ — а это именно он, судя по тону — реборна, окутывает тсунаёши в кокон из своего пламени и — спустя минуту тот перестаёт хрипло всхлипывать. пару мгновений шатается из стороны в сторону, а после ничком падает на кровать. дыхание его выравнивается, а сам он наконец погружается в спасительный сон.
реборн поднимается на ноги, укладывает тсунаёши как следует — головой на подушку — и накрывает одеялом, а после забирает со стула у письменного стола свои пиджак и шляпу и идёт к выходу из комнаты. ямамото без слов следует за ним. и только когда они оказываются в нескольких метрах от комнаты, он решает задать вопрос реборну о том, что случилось с тсунаёши.
— я и сам не знаю. после обеда тсуну забрал с собой иемитсу, запретив своему сыну взять с собой хотя бы одного хранителя. вернулся тсуна около часа назад самостоятельно и заперся в комнате. я почувствовал сильный всплеск его пламени, поэтому и пришёл к нему, — говорит реборн и сворачивает в гостиную, где сразу же устраивается в кресле. — думал, на него напали, — добавляет он усмехнувшись. — а там это.
— хотите сказать, что внешний советник что-то сделал с тсуной? — осторожно интересуется ямамото.
— не знаю, но всё указывает на это. больше нам может рассказать только сам тсуна, — говорит реборн. — но только если сам того пожелает, — уточняет он.
но тсунаёши после этого вечера закрывается ото всех. нет, он всё так же вежлив с прислугой и подчинёнными, улыбается своим хранителям, ворчит на реборна после тяжёлых тренировок, но. в глазах цвета карамели абсолютная пустота, словно бы это и не тсунаёши вовсе, а лишь пустая оболочка, что притворяется им.
улыбаться, быть вежливым, принимать трудные решения на благо семьи, усмирять своих буйных хранителей, заключать сделки, ездить на переговоры, убивать тех, кто пытается насолить семье. снова улыбаться. не подавать виду, что тебя тошнит от похотливых взглядов дамочек из союзных семей, которые словно бы специально надевают на встречи платья с вырезом побольше. пытаться сдерживать рвотные позывы, когда дон какой-нибудь семьи, словно бы ненавязчиво подходит ну слишком близко или пытается облапать задницу. однополые отношения презираются в мафии? скажите это мерзким старикашкам, которых привлекает не типичная для итальянца внешность, которые считают, что им всё дозволено. именно поэтому тсунаёши в который раз напоминает себе, что он должен держать себя в руках, сдержанно улыбаться и вежливо отвечать даже на самые тошнотворные вопросы и предложения.
«молчи и улыбайся», — говорит ему отец, в очередной раз утаскивая на какую-то приватную встречу с главой союзной семьи.
«молчи и надейся, что всё закончится как можно быстрее», — говорит себе тсунаёши, прикусывая ребро ладони до крови, пока этот похотливый урод вбивается в его собственное тело.
«молчи, или твоим дорогим хранителям непоздоровится», — говорит иемитсу, буквально заталкивая тсунаёши в салон автомобиля несколько позже.
и тсунаёши молчит. тсунаёши продолжает улыбаться своей семье, ходить на тренировки и разбирать бумаги. по крайней мере, в первую неделю. а после, наплевав на весь распорядок, берёт машину и срывается в варию, где без стука вламывается в кабинет занзаса. тот, что удивительно, даже не пускает ему пулю промеж глаз, как только дверь за тсунаёши захлопывается, лишь лениво-недовольно интересуется, что «вонгольский мусор» забыл в варии. тсунаёши кривит губы в ухмылке, мысленно отмечая, что занзас сегодня, видимо, в хорошем настроении, и выуживает из бумажного пакета, принесённого с собой, две бутылки очень дорого виски.
— выпьешь со мной? — и это предложение занзасу определённо нравится; кажется, отмечает он про себя, с этим мелким боссом можно иметь дело.
и через пару-тройку месяцев подобные посиделки, после которых тсунаёши не в силах вернуться домой ночует прямо на диване в кабинете занзаса, становятся чем-то рутинным. но, пожалуй, только это, и — внезапно, кто бы мог подумать — разговоры по душам с занзасом, в которых оба полностью отбрасывают свои статусы и неприязнь друг к другу, помогает тсунаёши держаться. он даже умудряется более или менее искренне смеяться, пока находится с варийским боссом. и кажется, что дышать на время становится легче, но. через пять месяцев шпион вонголы приносит сведения, что семья россетти решила предать вонголу и с помощью кое-каких махинаций со сделками лишить её части влияния на сицилии. и тсунаёши вновь приходится надеть маску жестокого босса, который оглашает приказ «уничтожить», и даже лично участвует в зачистке. вместе с ним идёт хибари и ямамото, а также неожиданно добровольно предлагает помощь вария, от которой тсунаёши не отказывается. действовать в паре с занзасом оказывается очень легко, словно бы они мысли друг друга читают, и это ощущение дарит уверенность, что всё пройдёт без сучка и без задоринки.
но самоуверенность — плохая черта, и тсунаёши понимает, что, наверное, слишком расслабился, когда, оказавшись в кабинете трусливого босса-предателя, видит того, к кому последний раз водил его отец. в тот момент тсунаёши понимает, что из-за желания отгородиться от происходящего, совсем пропустил мимо ушей фамилию того, кто подливал ему вина и шептал какие-то мерзкие пошлости. видимо, всё-таки стоило слушать внимательнее. но поздно жалеть о том, что было. гнев застилает глаза, а ноги сами несут к столу, под которым прячется дон россетти.
вытащить за шкирку этого довольно упитанного дона получается неожиданно легко, а после, не контролируя силу, тсунаёши принимается избивать его — сначала используя кулаки, а затем, когда жирная туша россетти распластывается на вычурном ковре, ногами. и тсунаёши даже не замечает, как начинает кричать, высказывая всё, что накопилось за прошедший год: все обиды на отца, который решил, что, отдавая на растерзание тело собственного сына, он принесёт благо семье; всё то отвращение, которое он испытывал, когда эти богатые ублюдки — и не важно, мужчины или женщины — пользовались им, а сам тсунаёши после часами отмывался в душе; весь тот гнев, как на отца, так и на девятого босса вонголы, который поддержал этот мерзкий фарс, предложенный внешним советником. а по щекам снова, как и пять месяцев назад, когда его вытащил из душа реборн, текут слёзы.
ещё пару раз пнув хрипящее тело на полу, тсунаёши достаёт из-за пояса брюк пистолет и стреляет. нажимает на спусковой крючок даже тогда, когда пистолет начинает издавать холостые щелчки, а пальцы немеют настолько, что уже и не чувствуют удерживаемого оружия.
внезапно на глаза ложится чья-то большая ладонь, а к спине прижимается что-то тёплое, нет, даже горячее. из начинающих слабеть пальцев отбирают бесполезный пистолет. и тогда тсунаёши понимает, что его окружает звенящая тишина, изредка нарушаемая собственным сбитым дыханием. лёгкие и горло жжёт из-за недавних криков.
— хватит, — звучит над ухом знакомый голос, и это словно бы служит для тела тсунаёши сигналом, после которого его ноги слабеют, и он начинает заваливаться вперёд. но сильные руки занзаса не дают упасть. он подхватывает его так, словно тсунаёши ничего не весит, и покидает кабинет.
на улице их уже ждут хранители. ямамото, видя своего босса на руках у занзаса тут же интересуется, что случилось, но тот лишь отсылает его и хибари, говоря, что заберёт тсунаёши с собой в варию. и взгляд у него такой, что даже непокорный хибари не решается сказать что-то против.
когда занзас, маммон, луссурия и задремавший тсунаёши оказываются в особняке варии, время переваливает за полночь. отпустив подчинённых и решив, что все дела подождут до завтра, занзас с тсунаёши на руках идёт в свою комнату. там он — что, наверное, неожиданно даже для себя самого — бережно, насколько способен, стягивает с тсунаёши пиджак и ботинки, а после укладывает под одеяло на своей кровати. того всё ещё бьёт крупная дрожь, словно он сильно замёрз, так что тсунаёши с головой укутывается в одеяло. занзас, поняв, что истерик вроде больше не предвидится, быстрым шагом направляется в свой кабинет, где, налив себе полный стакан виски, звонит дону тимотео.
— старик, мне нужно с тобой поговорить, — говорит занзас сразу же, как только на другом конце провода слышится сонное «я слушаю».
утром тсунаёши просыпается неожиданно отдохнувшим и даже не из-за бьющего в глаза солнца — он постоянно забывает задёргивать шторы, — а окутанный теплом. и сначала мозг отказывается соображать, но полежав ещё минуту, тсунаёши осознаёт, что он находится не то что не в своей комнате, а даже не в особняке вонголы. и тепло, что окутывает его, вовсе не из-за одеяла, а из-за чужих объятий. чуть высунув голову из-под одеяла, тсунаёши оказывается лицом к лицу со спящим занзасом. и в первую секунду всё ещё немного сонное, но уже по большей части функционирующее сознание хочет заставить тсунаёши паниковать, но. пальцы хватаются за чужую белую рубашку, привычно расстёгнутую на две пуговицы, и — становится спокойно. занзас — не все те, к кому в постель толкал его отец; занзас — горячий, как и его пламя, но обнимающий, хоть и крепко, но аккуратно и даже не за талию. его ладонь покоится между лопаток, ненавязчиво заставляя тсунаёши прижиматься к его груди.
— если собираешься и дальше возиться, то выметайся из кровати, — бурчит занзас, не открывая глаза, а сам чуть ближе прижимает тсунаёши к своей груди, и. тому так спокойно и уютно, словно он вновь вернулся в родной намимори в дом матери, и нет никакой мафии, отца и унижений. из-за этих мыслей сердце чуть ускоряет биение, а на губах расцветает искренняя улыбка, и тсунаёши позволяет себе расслабиться, утыкаясь лбом в чужую грудь и закидывая руку на талию занзасу, чтобы обнять.
и хочется остаться вот так если не навсегда, то хоть ещё на пару мгновений.