Ошибки не делают тебя плохим

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Сонхва понимает, что это конец, только сегодня. До этого он цеплялся за прошлое и Иквона, будто это единственное, что есть в его жизни. Иквон вваливается в их общую квартиру пьяный настолько, что даже бессвязных слов нет, только мычание, будто ему сломали челюсть или лишили способности говорить, отрезав язык.        При этом он лезет грязными лапищами к нему, хотя на воротнике рубашки красуются следы бледной гигиенической помады, которую обожает их коллега, на щеке разводы от ярко-накрашенных губ ещё какой-то падкой на красивое лицо и слова певички. От Иквона несёт разномастным набором духов, как женских, так и мужских, и невыносимо воняет алкоголем.        Сонхва кричит, срывая голос и глотая злые слёзы, а Иквон смотрит на него налитыми кровью глазами и что-то мычит нечленораздельно. Он смотрит непонимающе мутным взглядом, в нём вряд ли мелькает что-то осознанное, и от этого Сонхва болит как никогда. Он просто тратит драгоценное время не на того и не так.        — Твоя жизнь катится в ад, и я качусь следом. Если ты так продолжишь, тебя уволят к чертям собачьим. Ты это понимаешь? Никакие друзья с твоих попоек за тебя не вступятся. Я так устал обещать твоим и без того крайне терпеливым начальникам, что ты придёшь трезвый и без похмелья и выполнишь свою работу. Вообще не понимаю, как они тебя ещё не уволили. Я так устал…я был так глуп, что верил…        Молчаливая пощёчина, от которой голова дёргается будто у сломанной марионетки, обжигает кожу. Сонхва хватается за щёку и медленно опускается на скрипнувший под ним табурет. В груди глухо, тяжело и безнадёжно, в лёгких что-то хрипит, словно его с размаху ударили под дых, а в глазах собираются злые слёзы.        — Я устал от тебя, устал от себя, каким становлюсь рядом с тобой. Оставайся в пьяном угаре и дальше, развлекайся, но только без меня.        Сонхва отшатывается от протянутой к нему руки, успевает схватить только сумку с документами, что всегда с ним, и выбежать в ночь, подальше от пьяной бесконтрольности и агрессии, живущих в глазах Иквона. Болючее осознание бьёт сильнее пощёчины, и он бесцельно бредёт куда глаза глядят, вряд ли замечая, где он, и вряд ли понимая, зачем.        — Сонхва?        Сонхва поднимает невидящий взгляд на стоящего перед ним человека, распухшие веки мешают сфокусироваться пересохшим глазам. Медленно складывается мозаика из разрозненных деталей. Белоснежные кроссовки, обтягивающие длинные ноги джинсы, ярко-красная куртка поверх жёлтой толстовки, поводок, на втором конце которого огромная собака, а потом уже узнавание и собаки, и её владельца.        — Надень.        Сонхва растеряно смотрит на протянутый ему красный пуховик и осторожно берёт его задубевшими пальцами, только сейчас понимая, что выскочил, в чём был. Озноб наваливается на него вместе с чужим теплом куртки. А потом он просто утыкается лбом в грудь подошедшего Юнхо, и его прорывает сухой истерикой, что душит, но не проливается. Юнхо обнимает, его собака скулит так же жалобно, как и Сонхва.        — Ну, тише-тише, — непонятно ему или собаке говорит Юнхо. — Идём.        И Сонхва идёт, переставляя ноги на автомате, только потому что его ладонь лежит в огромной тёплой ладони тянущего его за собой Юнхо. Собака семенит рядом, что-то возмущённо тявкая. Если бы не намордник, наверняка бы высказала всё, что думает о нём и о том, что своим внезапным появлением отвлёк их от прогулки с самым лучшим хозяином.        Он вообще вряд ли толком соображает что-то, кроме того, что внезапно становится светло и очень тепло. Ощущение, что он наконец-то дома болезненно бьёт по диафрагме. Сонхва сидит на удобном табурете в кухне, у его ног Юнхо и его верная собака.        Юнхо утыкается лбом в колени Сонхва, гладит чуть дрожащими пальцами его бёдра и периодически поднимает глаза, в которых Сонхва непозволительно тонет. Рядом всё так же поскуливает собака, изредка пытается умостить свою морду рядом с лицом Юнхо, что в конце концов удаётся, и Сонхва опускает ладонь на лобастую крупную голову, поглаживая за ушами.        Он не сразу понимает, что второй рукой зарывается в волосы Юнхо, зеркаля движения.       Чувство стыда душит, будто кислота разъедает внутрености, потому что Юнхо, поймав его ладонь, целует её и жмётся по-щенячьи щекой, а Сонхва ощущает себя беспросветно жалко, но высвободить пальцы из чужих рук не может. Потому что ему непозволительно нравится то, что происходит.        Ему всегда нравился Юнхо, который вечно предлагал съехаться, при любой встрече. Он такой спокойный и правильный по сравнению с Иквоном, такой хороший. Они были бы счастливы вместе.        Сонхва всегда мялся и сводил всё в шутку, считал себя слишком испорченным и грязным рядом с ним, но сейчас до дрожи в коленках хочется, чтобы Юнхо снова сказал те же слова, а Сонхва теперь уж точно согласился. Без смущённых и извиняющихся улыбок, без оправданий Иквона и самого себя. Ведь Сонхва порой делал то, чего не может простить себе. Иквона держали на работе не за красивые глаза, а ценой проданной души Сонхва, потому он считал себя грязным и недостойным чистого и светлого Юнхо.        — Давай съедемся?        Сонхва вымученно улыбается, но вместо того, чтобы покачать головой, закусывает губу, позволяя себе немного помечтать. Из глубины души рвётся крик вместе с желанием быть счастливым, но сам же запрещает это себе, потому что сам всё испортил. Сам разрушал себя столько лет.        — Ты не виноват, Сонхва.        — А кто виноват? — Сонхва ждёт ответа, вглядываясь в темень глаз, ждёт, что Юнхо скажет «Иквон», а он по дурости начнёт его защищать, выгораживать даже, будто в математике действовать от обратного.        — Никто.        — Зачем тебе я? Я столько натворил.        — Потому что я влюблённый дурак? — усмехается Юнхо. — Ошибки не делают тебя плохим, они делают нас крепче. Главное — их осознать. Сонхва, я люблю тебя уже давно, вижу, как ты гробишь себя, и мне больно, я хочу сделать тебя счастливым, а Иквон…        — Не хочет?        — Не может. Я не могу обещать тебе, что будет легко, ведь легко не бывает никогда, но будет иначе. Без пьяных выходок и попыток загладить вину, без нужды лебезить перед начальством, позволяя то, что может разрушить.        — Ты всё знаешь и не ненавидишь меня?        Юнхо просто улыбается и снова целует его руки, а после и влажные щёки, когда Сонхва не выдерживает шквала, поднявшегося в его груди, будто шторм прорвавшийся наружу. Собака, чью кличку Сонхва не помнит, скулит и бьёт хвостом, когда слышит его плач, а после тявкает, когда губы Сонхва и Юнхо встречаются. Всего лишь на мгновение, но такое приятное и полное трепета, что Сонхва понимает — сорвавшееся едва ощутимым выдохом «сделай меня счастливым», Юнхо услышал.