positive

      Ким сожалеет.              Каждую секунду своей гребаной «идеальной» жизни.              Он знает, как тяжело порой людям даются успехи, его собственные — раздробили сердце. И нет в этом какого-то призрачного смысла, как и в жизни его нет. Точнее, Ким перестал искать. С момента той, милионной, неудачи, после которой он, разве что, к виску ствол не приложил. Хотя, признаться, соблазн был настолько велик, что даже жутко. Ведь люди не могут чувствовать нечто настолько болезненное. Не могут ведь?              Ким усмехается своим мыслям, залпом проглатывает жидкость из своего стакана и даже не морщится. Ему столько раз с переменным успехом удавалось собирать себя по осколкам, что, кажется, нет уже ничего, что может заставить его чувствовать. Чувствовать хоть что-то, кроме зияющей дыры внутри, которую ничем не заполнить: ни алкоголем, ни наркотиками, ни даже чужими обнаженными телами, готовыми за бесцень отдать себя на растерзание. Только вот Киму этого не нужно. Вот только Ким растерзан сам. И он понимает. И он всё, чёрт возьми, понимает. И принимает.              — Тебе грустно и одиноко? — отвлекает его от мыслей немного хриплый голос, вынуждая поднять голову. Алкоголь немного туманит, но в целом рассмотреть силуэт человека перед собой удаётся. Сколько он, чёрт возьми, выпил этой дряни, что теперь фокус сбит? — Я помогу, — чужая ладонь плавно скользит по бедру вверх, оставляя после себя едва заметное (но недостаточное) тепло.              — Мне сдохнуть хочется, поможешь? — перехватывает ладонь у самого паха и подносит к шее, самостоятельно нажимая сильнее.              — Тогда, может быть, напоследок развлечёмся? — шипит голос прямо в ухо, обдавая горячим дыханием.              Ким кивает.              Немного чаще обычного проходится языком по пересохшим губам и двигается вслед за незнакомцем. Зрение окончательно не возвращается, но он ощущает, что мужчина превосходит его в размерах, заполняя собой всё помещение. Мысль о неправильности происходящего всего на мгновение задерживается в его голове, пока он, пошатываясь, входит в отдельный зал на втором этаже. Признаться, здесь он ещё никогда не был.              Осмотреться не удается, потому что незнакомец загораживает собой центр комнаты, пропитанной запахом алкоголя и дыма. Ким вздрагивает, когда холодная рука дотрагивается до его щеки, вырывая из горла тихий стон. Лицо горит, и эта прохлада сейчас дарит наслаждение. Он прикрывает глаза в удовольствии и размыкает губы, проталкивая в лёгкие больше воздуха. Ровно столько, чтобы не поперхнуться.              — Такой чувствительный, — проносится за спиной довольно грубо, и Ким в ужасе распахивает глаза, когда на его талию ложится ещё одна пара рук. Он шумно сглатывает, чувствуя как начинает немного трезветь, он выпил-то всего ничего.              — Какого хера? — шипит он, стараясь увернуться от грубых прикосновений. Безуспешно. Голова кружится, в глазах всё ещё туман. Он пока не до конца осознаёт ситуацию, хватаясь за чужие ладони в попытке оттолкнуть.              — Малыш, давай ты не будешь портить веселье ни себе, ни нам, — медленно тянет незнакомец и (будто) ласково заправляет растрепавшие волосы за ухо, но Ким с силой (на которую только способен сейчас) отталкивает его от себя. — Нам должны были заплатить больше за этого ублюдка.              Кима словно прошибает от этих слов, и он едва может устоять на ногах, тяжело дыша. Он мотает головой, стараясь вернуть себе чувство пространства, но оно ускользает от него вместе с учащённым сердцебиением. Мир вокруг начинает вращаться с потрясающей скоростью, приходится даже хвататься за воздух в попытке не упасть. И всё же падать. Ким не знает, что происходит, не видит ничего перед собой, слышит только прерывистое дыхание и быстрые грузные шаги совсем рядом. Он хрипит, заталкивая воздух в лёгкие небольшими порциями, просто чтобы не умереть. Шуршание одежды (его собственной) оглушает настолько сильно, что он руками уши закрывает, но продолжает слышать. Противный хохот вылетает из чужих ртов, эхом ударяется о стены и забирается под самую кожу мерзкими мурашками. Киму кажется, что если он ещё не сошел с ума, то уже начинает сходить.              Попытки подняться выглядят крайне жалко и безнадежно, потому что его сразу валят обратно, больно прижимая щекой к шершавому полу и удерживая. Хотя у него и так на ещё одну попытку силы вряд ли нашлись бы. Он чувствует беспомощность. Она невыносимо сдавливает грудь, вынуждая скрести ногтями пол в бессилье.              — Блять, да ты можешь просто лежать спокойно? — слышит он прямо над ухом и чувствует, как дышать становится труднее от тяжести навалившегося на него тела.              — Я… — едва может выдавить Ким, когда шершавые пальцы тянут края свободной белой футболки вверх, проходясь по обнаженной спине короткими неровно стриженными ногтями. Он чувствует, как слова встают в горле непроходимым комом. — Положительный.              Второй мужчина присаживается рядом с ним на корточки, приподнимает за волосы и ядовито шипит прямо в лицо:       — Это ты сейчас сказал, что типа оптимист?              — А есть какое-то правило, что оптимистов не ебут? — бросает второй, просовывая руку Киму под живот и вынуждая поморщиться.              Это шутка (типа).              И должно быть смешно.              Но это, конечно же, не точно.              Они оба гогочут так, что едва не давятся кадыками. Тело Кима содрогается в такт этому смеху, и он челюсти стискивает с такой силой, что даже слышит противный скрежет собственных зубов. Он чувствует себя немного лучше, но всё же недостаточно, чтобы дать должный отпор. Сейчас даже не в состоянии пошевелиться, придавливаемый тяжестью чужого тела.              — Почему нет, — выталкивает из себя Ким вместе с остатками воздуха и даже пытается выдавить хоть какое-то подобие ухмылки. — Ебут, а потом долго, — он затихает, когда чужая рука с живота перемещается ниже, — дохнут от венерического, потому что у меня положительный результат теста на…              Договорить ему не дают, больно прикладывая лбом об пол несколько раз со злобным «Сука!» Ким дышит через раз, чувствуя, как тяжесть над ним исчезает. Когда его пинают носком массивного ботинка в обнаженный бок, он хрипит, пытаясь, если не подняться, то хотя бы перевернуться.              — Ты что, сука, несёшь? — мужчина хватает его за шею, больно сдавливая, едва тот успевает принять более-менее устойчивую позицию. — Да он блефует, — шипит и поворачивается к своему другу.              — А если нет? — настороженно спрашивает тот, продолжая стоять поодаль. Будто боится, что если подойдёт ближе, заразится.              — Малыш, ты же блефуешь? — мужчина отпускает Кима, вынуждая жадно хватать ртом воздух. — Неужели испугался, что мы сделаем с тобой что-то плохое?              — А вы проверьте, вдруг я не солгал, — хрипит Ким в ответ, пытаясь рассмеяться. — Моя задница, конечно, охуенная, но я бы рисковать не стал на вашем месте.              Мужчина хватает его за волосы и с силой тянет на себя. Сейчас Ким может рассмотреть его получше, но это лицо он видит впервые. Пелена с глаз уже спала, только вот он пока не понимает, что ему подмешали в алкоголь, но это «что-то» его вставило знатно.              — Но ты не на нашем месте, — тихо произносит мужчина. — И я не верю ни единому твоему слову, — усмехается, выплёвывая прямо в рот. С такого близкого расстояния Ким даже может чувствовать запах алкоголя, который тот пил.              Виски.              — Хотя нет, в одном ты точно прав, — мужчина второй рукой прочерчивает путь вдоль позвоночника вниз. — Задница у тебя действительно охуенная.              Неужели он проиграл?              Ким сожалеет.