О кактусах, кошках и неделимости

Если бы Сиамца Рекса кто-нибудь спросил о самом сильном испуге в его жизни, Рекс просто послал бы спросившего куда подальше. Но не вспомнить - не смог бы. Это было давным-давно, на заре его жизни (тогда ещё общей с Максом во всех смыслах), в Могильнике. Сиамцев забрали туда, чтобы сделать из одного целого - отдельными. Рекс не особо представлял себе, как это будет, а Макс был в ужасе и протестовал (заодно заволновался и Рекс), но его, естественно, никто не слушал. Кому интересно мнение половинки трёхногого уродца пяти лет от роду? Имея одно тело на двоих, невозможно бояться по отдельности. От страха Макса у Рекса бешено колотилось сердце и стыли пальцы, но любопытство всё равно было сильнее. Душевая в Могильнике не была похожа на те, что в остальном Доме, и мыло пахло иначе, и на гремучей белой каталке, завернувшись в простыню, Рекс с радостью проехался бы ещё разок, и на Пауках такие интересные костюмы, и так много блестящих штук, которые можно стянуть, если постараться… Но все попытки растормошить брата были безуспешными: Макс оцепенел от страха и не желал ни на что смотреть. - Видишь, они разные, - делились впечатлением Пауки. - Левый смелее. - Будет засыпать вторым… Лампы над операционным столом - огромные, круглые, похожи на многоглазые блюдца; Сиамцев положили на спину, и они таращились на это неживое многоглазье с суеверным ужасом, пока на них приклеивали электроды, подсоединяли датчики, оборачивали каждому руку тесной жужжащей манжетой… Максу было так страшно, что Рекса начало трясти и замутило. Он нащупал ладошку брата и сжал; пальцы Макса порывисто сжались в ответ. - Дышите в масочки, - ласково посоветовал Паук в цветной шапке-бандане, прилаживая Сиамцам на лица мягкие надувные штуковины, из которых дул прохладный ветерок. - Это просто кислород. Рекс завертел головой, примериваясь плюнуть; Макс начал жалобно глухо подвывать. - Ну, ну, спокойнее! А то будет укол. Пауки у светящейся стены рассматривали полупрозрачные серые картинки. - Бедренные кости обособлены, нужно только отпрепарировать мышцы. Сращение скелета - на уровне голени, коленный сустав сдвоен. Думаю, можно разделить его на два, хоть и получится не совсем полноценно… Но функциональность протеза будет выше. Рекс дрожал и стучал зубами вместе с братом, хватая дующий из трубки воздух с жутковатым запахом Могильника; от Макса неслась сплошная волна ужаса и неразборчивых мыслей-криков: "Разрежут! разделят! на кусочки! больно! навсегда! по одному!!" "Да успокойся ты! Не убьют же нас!" "Глупый Рекс! Это всё! Это совсем всё!!" Паучиха принесла шприцы: большой молочно-белый и несколько маленьких прозрачных; принялась разматывать повязку на руке Макса (у Рекса была такая же, под ней - всаженная в вену трубка с пластмассовой закруткой - результат их сокрушительного поражения в недавней битве с Пауками); Макс затрепыхался, и его прижали к столу. - Эй! Лапы прочь от нас! - возмутился Рекс, но сильная взрослая рука притиснула и его: умело - не вывернуться, не укусить - и очень крепко. "Нет нет нет нет неееет!.." - Рекса в последний раз обдало ужасом, и тут же вдруг - сонным оцепенением… Он почувствовал, как их общая дрожь сошла на нет, до боли стиснутые пальцы Макса разжались - и перестал слышать брата: раз - и нет его, будто уснул, но разве уснёшь тут?! Рекс рванулся в панике, но перед глазами уже плыло, голова кружилась, и вместо резкого подскока вышло только сонное шевеление плеч. Как Паучиха возилась с его повязкой, Рекс уже не чувствовал: лекарств, введенных Максу, хватило на двоих. - Ты слышишь меня? Открой глаза! Трубка мешает? "Что.. случилось?.. Минуты не прошло… Они ничего нам не сделали… Макс?.." - Дышать не тяжело? Подними голову! Разожми зубы! Гулкие голоса сверху, вперемешку с собственными мыслями, казались обрывками сна. Рекс тут же провалился в него снова, как только избавился от длинной трубки, непонятно как и когда оказавшейся в горле. Он проснулся среди всего белого, пьяный после наркоза и очень слабый. Было светло и пусто. И слишком свободно правому плечу. Рекс пошевелился, чтоб потормошить Макса: пусть объяснит, в чём дело! И привычное усилие - привести в движение общее тело - сорвалось, ушло в пустоту. Макса нет. Вообще нет. БОЛЬШЕ НЕТ МАКСА. Справа - так же пусто, как слева. Только белое, белое… Рекса оглушило, опустошило ужасом; он подавился вдохом и заорал изо всех сил, срывая горло - и откуда-то слева до него эхом донесся точно такой же, исполненный ужаса вопль. Слева - Макс, голос Макса; должен быть справа, значит не Макс, где Макс?! У Рекса закружилась голова; тело лёгкое, воздушное, нога не гнётся - перевернулся, завалился на бок, потеряв равновесие - ПУСТО, страшно, страшно, страшно! - может, это он сам орёт, и Макса больше нет? И никогда уже не будет?! От ужаса желудок прыгнул к горлу, в голове всё перевернулось… Оттолкнувшись от белых простыней, Рекс с кашлем вывернул на них полтора глотка жгучей желчи, неуклюже шатнулся в сторону, путаясь в трубках, вцепился в поручни кровати… - Рееееекс!! …Перевалился через высокий бортик, не раздумывая - рухнул вниз, в пустоту - и удар об пол вышиб дыхание. - Макс!! Боль - только пара секунд оцепенения; вперёд! И будто в собственное отражение, Рекс уткнулся взглядом в белобрысого мальчишку у соседней койки: тоже упал через поручни, пытается ползти, завалился на правый бок, как Рекс - на левый. Взвыв отчаянно, Рекс рвётся к нему, и в ноге что-то лопается, и тянется следом хвост размотавшихся бинтов: белое, красное, белое, красное, красное, красное… И навстречу, волоча перевязанную культю, падая, скуля от ужаса, ползёт Макс. Их находят через минуту: на полу между койками, в луже крови, маленькие Сиамцы сидят, вцепившись друг в друга, и дрожат, дрожат, уткнувшись носами в воротники. А когда их пытаются поднять - прижимаются боками, липкими от крови повязками, и шипят, как зверёныши, повернувшись к Паукам: сверкая загнанно заплаканными жёлтыми глазищами, ощерив зубы - готовые драться до смерти. Поднять их удалось только в одной охапке, прижав друг к другу, чтоб положить в одну кровать. Рекса, порвавшего себе швы, повезли на перевязку вместе с Максом. Макс сидел рядом и горько плакал, и вздрагивал от каждого вкола иглы в кожу брата (тот ничего не чувствовал - анестезия - но сочувственно шмыгал носом и даже временами подвывал). Вечером, когда закончилось действие лекарств, Сиамцы впервые узнали настоящую боль - ту, что жевала тупыми зубьями ногу и бок, заменив собой родное и привычное присутствие брата, как части целого. Её можно было обмануть, и они научились - сразу же, инстинктивно: прижаться друг к другу как можно плотнее и дышать в такт, как один. Тогда боль делится на двоих, и каждому достаётся меньше... Корчась и дрожа - близнецы даже не плакали, дожидаясь следующего укола обезболивающего, а крик подняли только тогда, когда их снова попытались положить в разные кровати. Они быстро выдрессировали Пауков, дав понять: "вместе мы молчим, по отдельности - орём; хором или по очереди, но без остановки". В Могильнике они не нравились никому: злобные, замкнутые, мгновенно переходящие из молчаливой настороженности к скрипучему пронзительному воплю, только попытайся забрать одного… Где уж было кому догадаться, что этот отвратительный для персонала ор был не капризом, а криком ужаса?.. Когда им, сплошь порезанным и перештопанным, наконец разрешили вставать, они цеплялись друг за друга с отчаянием утопающих. Из-за изменившегося центра тяжести они почти не умели ходить: Рекс на своих двух ногах падал не реже, чем Макс с неуклюжим протезом. Их пытались учить делать хоть что-то по отдельности; преуспели только с туалетом, да и то - второй Сиамец торчал под дверью, волновался и вздыхал. Их держали в Могильнике долго: адаптация, реабилитация, много других длинных слов и много упражнений. К моменту выписки Рекс научился даже бегать (и помогать подниматься брату, не падая при этом сам); Макс научился более-менее сносно ходить и завёл себе питомца: украденный из паучьего кабинета отросток кактуса в украденном из столовой стакане, который они с Рексом выпачкали и исцарапали от всей души, чтоб никто не распознал казённую посуду. Упражнения "на выживание по отдельности" Сиамцы игнорировали и всячески срывали, единогласно считая глупостью и предательством. И зря: стоило им вернуться из Могильника (совсем очужевшими для товарищей по комнате, зато с кактусом), обступившая их стая первым делом заинтересовалась, разрезали их вообще или нет, а если да, то чего это они друг к другу прилепились. - Вас не спросили! - огрызнулся Рекс, прежде чем Макс дёрнул его за рукав. В ответ состайники заорали наперебой: - Теперь придётся спрашивать! - Без тебя, что ли, братец на ногах не стоит? - На ноге, ха-ха!.. На одной! - Вот Паукам-то обидно, зря старались! - А теперь поцелуйтесь! - А ну-ка за дверь одного! Посмотрим, что будет! Макса в мгновение ока оттеснили от Рекса, вытолкнули в прихожую, сбив с ног, и заперли. Едва услышав доносящиеся из общей спальни звуки потасовки и крики брата, Макс от смятения перешёл к панике и, неуклюже поднявшись, набросился на дверь; к тому моменту, как на шум прибежали воспитатели, он бился в истерике и почти испортил замок, долбя замочную скважину первой попавшейся железякой. - Безобразие! - орал Щепка, размахивая отобранной у Макса "отмычкой"; Лось отряхивал потрёпанного Рекса. - Что вам сделали эти несчастные? Оставьте их в покое! Друзей надо встречать из лазарета с радостью, а не издёвками! Сиамцы жались друг к другу, успокаивая дрожь, и злобно зыркали по сторонам; Рекс хлюпал разбитым носом. А ночью они отыгрались сполна: такого разгрома, как наутро, комната ещё не видела. Проворные руки Сиамцев дотянулись повсюду: все вещи, что не были украдены, оказались безнадёжно испорчены, выпачканы или спрятаны. Сами близнецы заблаговременно сбежали, забрав с собой кактус, и прятались по всему Дому несколько дней, пока гнев товарищей не утих. По возвращении им была предоставлена одна на двоих распотрошенная грязная кровать (на ней явно сорвали злость в их отсутствие), а также всеобщая настороженность и неприязнь. Но больше Сиамцев не били. Почти. Кровать они почистили и застелили похищенным из соседней комнаты одеялом, а стакан с кактусом приспособили прямо над ней, в раздобытом тем же нелегальным путём подвесном кашпо. Улыбались половинчато, но радостно: уют ведь! То, что их теперь было по-настоящему двое, - только сильнее подчёркивало обособленность от остальных обитателей комнаты: вроде бы такие же, как и все, но общаются только между собой… Большую часть времени Сиамцы проводили на выделенной им кровати или прячась в закоулках Дома. Во время вылазок из комнаты Макс не оставлял свой кактус, одной рукой вцепившись в брата, а другой - в стеклянный "горшок" с питомцем. - Это ты братцу замену готовишь, на случай, если сдохнет или прибьют? - ржали состайники. Макса такие слова расстраивали чуть ли не до слёз; Рекс рычал и показывал кулак. Близнецы игнорировали любые замечания воспитателей по поводу жизни по отдельности, а иногда Макс отвечал, что они и не просили их разделять. И вообще, зачем вторая кровать - чтоб холоднее спать было? Зачем по отдельности думать на уроке? Зачем в душ по очереди, вместе же удобней и быстрее, и вам вообще какое дело? Однако, как оказалось, даже среди обитателей Дома их "уродство" было слишком велико и возмутительно, и его требовалось "лечить" - как умели: насмешками, издёвками, пакостями. Сиамцы стали ещё злее и мрачнее - неразличимые и неразделимые угрюмые зверята, каждую минуту готовые дать отпор или убежать. Бегали они, надо сказать, куда хуже, чем дрались… Беда пришла откуда не ждали. В то время как двуногая стая Дома нацелилась на близнецов, четвероногая зверюга, исчадие ада, напала на кактус. Всего на пару минут Сиамцы оставили стакан без присмотра - и его своротила местная кошка! Близнецы были безутешны: не считая друг друга, несчастный кактус был единственным в мире, к чему они по-настоящему привязались. Рекс, горящий жаждой мщения за распотрошенного питомца и за всхлипывающего над осколками брата, так и не смог найти хвостатую виновницу... - Всё равно поймаю. И шкуру с неё сдерём, - бескомпромиссно заявил он, вернувшись из рейда по коридору. - А горшок новый добудем! Жалкие останки вытряхнутого из земли кактуса, лишенные половины корней и колючек, были переселены в треснутую чашку и, как ни странно, не засохли ни через неделю, ни через две. Но неистребимая ненависть к кошкам осталась. Рекс атаковал их везде, где только видел, и даже пытался построить ловушку, но вонь протухшей приманки вызвала у состайников бурный протест, и Макс убедил брата свернуть охотничью деятельность. Покалеченный кактус в чашке тем временем выпустил новый долгожданный пучок колючек, доказывая свою победу над смертью и над хвостатыми обстоятельствами. Сиамцы на радостях исхитрились выкрасть себе подушку, и не лишь бы где, а у Старших. Жизнь продолжалась.