о шагах решительности

      Блум и Стелла смотрятся друг рядом с другом гармонично — тёплая неподдающаяся ковке чужими словами и замыслами медь и обманчиво пластичное золото, и это особенно заметно, когда они сидят бок о бок в столовой или на лужайке перед учебным корпусом, с бурной жестикуляцией и громкими смешками переговариваясь, словно дружат уже тысячу в бесконечной степени лет.       Говорят, девичьей дружбе присуща крайняя степень нежности и тактильности, которые не могут не вызывать у окружающих недоумение и жгучее любопытство своей двусмысленностью, и именно это происходит с Блум и Стеллой, когда они при встрече после праздничных выходных, проведённых по домам с родными, крепко обнимаются и даже соприкасаются в псевдопоцелуях щеками, а потом идут до общежития максимально близко друг ко другу, сталкиваясь локтями и бёдрами, пошатываясь и поспешно встряхивая волосами, заверяя со смехом в ответ на извинения, что всё в порядке.       Беатрикс ни разу не ханжа — Беатрикс любит и отношения без обязательств, и тактильную до той самой двусмысленности дружбу, однако не в случае с Блум и её тактильной дружбой со Стеллой. В случае с Блум и её тактильной дружбой со Стеллой у Беатрикс сводит судорогой скулы каждый раз, когда она видит их вместе.       А они словно задаются целью намозолить ей глаза, когда к этому всему прибавляются их совместные сторис и посты в инстаграме.       В день, когда это случается впервые, Беатрикс вжимает подушечку большого пальца в экран с такой силой, что корпус телефона отнюдь не фантомно начинает трещать, и почти утыкается в него носом, всматриваясь в каждую деталь: у Блум в волосах нежно-зелёный ободок с хаотично рассыпанными жемчужинами, на заднем плане Стелла широко сверкающе улыбается и подмигивает, а в самом низу, вплотную к окошку для сообщений, подпись: «Кажется, настоящая дружба начинается в тот момент, когда вы одалживаете друг другу вещи». Беатрикс сверлит глазами проклятый ободок, подюймово рассматривая его, а внутри оттягивает и скручивает, пока не перехватывает дыхание, потому что Стелла в восприятии Беатрикс слишком глянцевая и оттого безвкусная, чтобы быть рядом с Блум и тем более — чтобы одалживать ей свои такие же глянцевые и безвкусные вещи.       Пальцы сами скачут по экрану, отстукивая бодрую дробь: «Могла бы одолжить у меня ту заколку на затылок с летучей мышью. Там настоящие рубины, тебе как раз идеально подойдёт. Подумай об этом в следующий раз, крошка», — никаких откровенных нападок, но и как комплимент сомнительно, а ещё это игривое «крошка» изящной финальной припиской, точь-в-точь размашистый автограф, то есть всё в стиле Беатрикс, заставляя Блум вскинуть брови при прочтении сообщения, а заглядывающую через её плечо Стеллу — хмыкнуть.       — В ней нет ничегошеньки примечательного, — хмурясь, выдыхает Беатрикс за обедом, когда снова видит их вместе — Блум ловко выбирает из тарелки Стеллы кусочки брокколи, которое та категорически не ест, а в ответ перекладывает к ней выковырянные половинки сваренного яичного желтка, который не выносит из-за его крайней сухости.       Не то чтобы Беатрикс горела желанием есть яичные желтки, но мысль о том, как Блум с крайней осторожностью и вместе с тем неуклюжестью перекладывает их к ней в тарелку, невесомо задевая лицо Беатрикс пушащимися прядями волос, вновь вызывает в груди мучительное скручивающее ощущение, с натягом соскальзывающее в живот.       — Ага. Хотя рыжие вообще не в моём вкусе, — поддакивает сидящий напротив Ривен, не трудясь пережевать и проглотить прежде, чем заговорить, так что половина слогов съедается.       — Чего? — нахмурившись, Беатрикс с трудом отрывает взгляд от Блум со Стеллой и смотрит непонимающе на Ривена, а потом цокает языком и закатывает глаза: — Я не о Блум, болван. Стелла, блондинка эта надоедливая. Всё крутиться и крутиться…       — А тебе-то какое дело? — перебивает её Ривен, прищурившись испытующе. Его губы растянуты в косой ухмылке — глубокая ямочка, прорезавшая щёку, дёргается и взлетает вверх, а вторая едва обозначается, и Беатрикс едва ли не подбрасывает от этого откровенно намекающего выражения лица. — Перешла на девочек?       — Заткнись, а, — беззлобно, больше досадливо фыркает она и встаёт из-за стола, хотя сердце всё равно предательски ёкает от этих его слов. Беатрикс не нужно переходить на девочек, потому что она изначально не обременена самоограничениями и предрассудками, но также она из тех, кто получает то и того, что хочет, так что волнительное разъедание изнутри желчью от того, как тепло Блум общается со Стеллой, в абсолютную новинку. Бёдра плавно покачиваются, когда Беатрикс вышагивает по направлению к ним — ни единой идеи относительно того, с какой реплики начать разговор, поэтому она садится на край стола, бесстыдно зашуршав приподнявшейся и без того короткой юбкой, и улыбается: — Смотрю, вы совсем подружились, да?       Когда Блум поворачивается, то её взгляд первым делом натыкается на ноги Беатрикс — короткая юбка на то и короткая, чтобы флиртующе обнажить край чулок и заставить тем самым чужое сердце забиться быстрее, и, если судить по замершему взгляду и едва зарумянившимся щекам Блум — рыжие, похоже, лгать не умеют, — ей это успешно удаётся.       — Завидуешь? — хмыкает Стелла, выгнув бровь и глядя напрямую на Беатрикс, которая в её сторону и глаз не косит, потому что в разы интереснее наблюдать за тем, как Блум размыкает губы в старательно приглушённом выдохе, а потом переплетает между собой пальцы в замок и прижимает к губам, прикусив костяшку.       — Ещё бы. Мне же так интересна дружба с куклой, вроде тебя, — фыркает пренебрежительно Беатрикс, по-прежнему не поворачивая в сторону Стеллы головы, и полуосознанно ведёт самыми кончиками пальцев по краю юбки, приподнимая её немного сильнее, в то время как глазами жадно впитывает каждый неровный вздох Блум. Именно поэтому ни одна из них не видит, как Стелла смотрит на них, а потом прикусывает губу, чтобы не улыбаться слишком уж откровенно широко и самодовольно, и нарочито самым невинным тоном уточняет:       — А с Блум интересно?       Собственные губы кажутся Беатрикс разом превратившимися в старую тугую резину, вдоль и поперёк испещрённую мелкими трещинками от того, как тянет их улыбка, и в движение застывшие разом мысли приводит краткое покашливание Блум — недостаточно громкое и судорожное, чтобы быть прикрытым оправданием «поперхнулась». Румянец на её щеках становится ярче и расползается на щёки и шею, а Беатрикс передёргивает плечами и соскальзывает со стола, одним движением оправляя юбку.       — Скорее уж ей будет гораздо интереснее со мной, — наконец, они обмениваются взглядами со Стеллой, и уголки губ Беатрикс дрожат в настойчивом желании неприязненной опуститься. — Так что, Блум, подумай о том, что необязательно затворничать, общаясь только со своими соседками, — выдохнув, что раздуваются ноздри, Беатрикс на мгновение вытягивает губы трубочкой, разминая затёкше занывшие щёки, и обновлённо широко улыбается, подмигнув Блум, которая поднимает в этот самый момент взгляд и остаётся с раскрытым ртом в неуспевании придумать мало-мальски достойный ответ.       В голове у Блум проплывает только мысль о том, что у Беатрикс донельзя точёная фигура, когда она удаляется, вновь покачивая бёдрами с той удивительной соблазнительностью, которая не переходит в вульгарность и вместе с тем вынуждает окружающих сворачивать шеи ей вслед.       И вот это гармоничное использование своей сексуальности, когда настоящий заинтересованный флирт неотличим от исключительно манеры общения, сбивает с толку и вместе с тем наполняет вплоть до кончиков пальцев робостью, потому что Блум не против ни одолжить у Беатрикс её заколку, ни сидеть вместе с ней за обедом, даже если непосредственно за столом будет сидеть только Блум, а Беатрикс — на нём перед ней, но ощущение их несочетаемости и страх не суметь эту несочетаемость состыковать удушающие.       Со Стеллой можно с какой-то фундаментальной уверенностью и спокойствием обсуждать новый вышедший фильм или спрашивать помощи в выполнении домашних заданий, а с Беатрикс — сплошные крутовитые американские горки из невозможности предсказать, что она сделает в каждый следующий момент.       Это невероятно привлекательно в своей волнительности, но вместе с тем и страшно, потому что Беатрикс — это американские горки без малейшего понятия об их маршруте, поэтому ситуация за обедом выбивает Блум из колеи в непонимании, считать ли сказанное за намёк.       — Я хочу устроить вечеринку, — объявляет Стелла вечером, когда в их комнате уютная тишина тёплого вечера, тянущего из окна запахом свежескошенной трав, звуком сверчков и чьих-то кратких взрывов смеха. Взгляд рассеянно сверлит пространство перед собой, а потом она смаргивает задумчивость и смотрит на замерших в настороженном недоумении соседок — никто не считает Стеллу домашней мышью, избегающей вечеринок, но инициатива устроить её самой звучит неожиданно и ново, потому что обычно Стелла — это про по-королевски прийти, заставив оглядываться вслед, и уйти ровно в тот момент, когда веселье на самом пике и ещё не сорвалось с него. — Что вы на меня так смотрите? Обычные камерные посиделки в нашей комнате. Ничего такого, что нарушает устав Алфеи, — приподняв брови, улыбается она и пожимает плечами с действительно невинным видом.       Несколько зачётов, сваливающихся на них вне расписания, на той неделе становятся официальным поводом к вечеринке, которая взаправду выходит камерная: с натяжкой десятка два человек, считанные по пальцам бутылки с низкоградусной сладкой шипучкой, вкрадчивый полумрак с цветным градиентно сменяющимся освещением и музыка, которая не бьёт по ушам своей оглушительностью, а плавно вплетается между реплик.       Беатрикс не может не прийти на вечеринку, устроенную в той же комнате, где живёт Блум, и о которой она со своими соседками активно напоминали в своих сторис несколько дней подряд. Несмотря на камерность и сдержанность мероприятия, всё мерцает в буквальности глиттера, щедро нанесённого на щёки, и Беатрикс среди этого мерцания выглядит как готическая принцесса, а Блум — как настоящая фея с мелкими косичками, перемежающими густо рассыпанные по плечам пряди волос.       — Протрёшь на ней дыру, — негромко замечает Стелла над самым ухом Беатрикс, заставляя её, действительно неотрывно и почти заворожённо смотрящую на Блум, вздрогнуть, едва не расплескав свой стакан с выпивкой. — Я думала, что ты опытная ловеласка и знаешь, как привлечь внимание и влюбить в себя, — иронично хмыкает она, скрестив руки на груди, когда Беатрикс порывисто оборачивается, но ещё не успевает отпустить едкую колкость в ответ. Взгляд у той сам по себе, против воли, тянется к Блум, опрометчиво и неосмотрительно выдавая с головой, хотя Стелле и до того — задолго до вечеринки — успело стать понятно происходящее — Беатрикс не особо хорошо скрывала свою почти детскую ревность к тому, что Блум предпочитает общению с ней общество Стеллы.       — Здорово, что ты умеешь думать, ещё и в верном направлении, — помада будто пылит язык, когда Беатрикс проводит медленно им по губам, продолжая сверлить глазами Блум. Она в этот самый момент оказывается в одиночестве на диване, опасно проминая пальцами мягкопластиковые бока своего стакана, и видно, как выдыхает, ненадолго вырываясь из водоворота бесконечных разговоров.       Поддаваться на манипуляции, тем более такие простые и незамысловатые, не в характере Беатрикс, и не то, чтобы она не осознаёт, что это манипуляция чистой воды — дело, скорее, в том, что это манипуляция, в которой она нуждается, как ребёнок нуждается в том, чтобы его, осваивающего двухколёсный велосипед, поддерживали и поддерживали за сидение, а потом импульсивно подтолкнули и отпустили, позволяя дальше катиться — и вовсе ехать — самостоятельно.       Не то, чтобы именно Стеллу хочется видеть в роли этих поддерживающих рук, так что Беатрикс объясняет свою порывистую решительность игристыми пузырьками выпивки, дошедшими до головы.       Сделав глубокий вдох, она распрямляет плечи и вновь, как было недавно в столовой, по-королевски элегантно вышагивает в сторону Блум, чтобы сесть рядом с ней настолько близко, что их бёдра и локти соприкасаются, и, если судить по тому, как Блум шумно выдыхает и резко выпрямляется, с вопросительной растерянностью бросая на Беатрикс взгляд, её это взволновывает.       — Вообще я предпочитаю более движевые вечеринки, но это тоже неплохо, — выдыхает Беатрикс, нарочито обводя взглядом комнату, и опирается вальяжно на руку — теперь они с Блум соприкасаются и самыми кончиками пальцев, что вызывает у обеих мурашки по коже, и если для Блум это естественно, то Беатрикс мысленно чертыхается на саму себя за такую подростковую реакцию, словно она впервые в жизни влюблена и ни разу в жизни не дотрагивалась до другого человека.       А потом это становится совершенно оправданным, потому что Блум поджимает губы, сдерживая непозволительно широкую довольную улыбку, и со скрипом об обивку пододвигает свою руку, чтобы соприкосновение их рук перестало быть случайным, став неприкрытым переплетением сперва самых кончиков, а потом и всех пальцев, потому что Беатрикс, ощутив отклик, с неожиданным для самой себя облегчением также двигает руку навстречу.       Учащённый ритм их сердцебиений тотально не совпадает с ритмом музыки, зато потрясающе попадает стук в стук друг друга.       И у обеих под языком вибрируют слова, сказать которые можно будет немного позже, когда всех разморит и растащит по разным углам комнаты, так что их тихое переговаривание в интимной буквально с уха на ухо не будет выглядеть откровенно двусмысленным.       — Как ты поняла, что они, ну… — как всегда бесшумно появившаяся рядом со Стеллой Муза намеренно не договаривает, потому что она не из тех, кто самостоятельно разлепливает на окружающих ярлыки, и неотрывно смотрит на Блум и Беатрикс, которые не расцепляют переплетённых пальцев и — видно даже издалека — закусывают с силой изнутри щёки, приглушая улыбки и по-прежнему не глядя при этом друг на друга.       — Муза, дорогая, не обязательно быть эмпатом, чтобы распознать двух влюблённых, — Стелла издаёт короткий смешок и качает головой. — К тому же, Беатрикс совсем не умеет контролировать свои собственные сильные эмоции, да и Блум настолько откровенно смущалась при ней, что это было несложно.       Муза протяжно мычит и задумчиво кивает, хотя на самом деле всё равно не улавливает, как среди ехидных замечаний Беатрикс и молчаливых, но вроде бы многозначительных взглядов и вздохов Блум можно было различить влюблённость и ревность.       Возможно, она чересчур привыкла полагаться на свои способности и считывать людей, в то время как для этого достаточно быть просто внимательной Стеллой.