Что осталось от семейства Хэккетов?

      Поместье Хэккетов было большим. В его стенах воспиталось ни одно поколение детей, ни одно поколение мужчин строило его, ни один старик испускал свой дух на последнем вздохе в спальне. Ведь в чем тогда вообще смысл дома, если в нём нет возможности умереть?       У поместья Хэккетов была богатая история. Каждая комната сменила ни один десяток владельцев, но каждый из них оставил после себя что-то теплое и живое — фотографии, спрятанные в коробках вещи, елочные игрушки, которые с заботой вывешивали каждое Рождество. Возможно именно поэтому дом, настолько старающийся сохранить каждого призрака прошлого внутри себя, казался таким пугающим для случайных прохожих. Здесь обманчиво пахло смертью, но только его жители знали, что это не был скорбящий запах — скорее упертая попытка заставить время остановиться.       Именно поэтому месту с настолько богатой историей нужен был кто-то, готовый ухаживать за ним и собирать по крупицам каждую частичку прошлого.              — Полы на втором этаже проседают от сырости.       Тревис, старший сын Джедедайя и Констанс Хэкетт, всегда знал, что он будет именно тем, кто останется в родном гнезде. Бобби был силен телом, но слаб головой, а у Криса было амбиций больше, чем у всего Норт-Килла. Вот и оставался только он — Тревис Хэккет. Человек, пожертвовавший семьей будущего ради семьи прошлого.       Он никогда не жаловался на это. Но, если честно, никогда особо этому и не радовался.       — Они достаточно крепкие, чтобы продержаться до осени, — покачал головой Тревис, скидывая грязную посуду в пожелтевшую от старости раковину. — Меня больше волнуют отсыревшие обои.       Калеб, свободно стоявший в дверном проходе кухни, рассеянно кивнул. В этом году ему исполнялось восемнадцать, и Тревис никак не мог перестать удивляться как быстро он растёт и как мало в нём от Криса. Шериф отчетливо помнил как впервые взял на руки новорожденного племянника, когда Крис вышел с ним из такси. Он был крошечным, сморщенным и ужасно недовольным. Тревис взял его на руки, пока раздраженный Крис помогал своей жене выбраться из машины. Они ссорились из-за переплаты в больничных расходах, а Тревис как завороженный наблюдал за младенцем в своих руках. В тот самый момент он осознал от чего именно он отказался, став опорой семейства Хэккетов, но давно подавленное недовольство не успело выбраться наружу. Калеб укротил его так, как умеют укрощать только дети. Обхватив всей ладошкой указательный палец дяди, Калеб притянул его к своему лицу и слепо уткнулся, словно детеныш дикого зверька. «Привет, друг» — поприветствовал Тревис, унося его в дом, пока Крис продолжал что-то агрессивно объяснять своей супруге.       — Может проверим есть ли хорошие рулоны внизу? — спросил Калеб, почесывая в раздумиях подбородок.       — Гиблое дело. Там все давным-давно надо было уже выкинуть. Но, знаешь, поехали в «Home Depot». Сейчас приценимся и завтра загоним Бобби переклеивать обои в восточном крыле.       Калеб стрельнул хитрым взглядом из-под длинной чёлки.       — Поехали? — переспросил он.       — Ладно, — усмехнулся про себя Тревис, — Хватай ключ. Так уж и быть, я пущу тебя за руль.       — Так бы сразу, дядя Ти, — крикнул он уже на ходу, убегая доставать связку ключей из сахарницы в холле. Тревис, в последний раз окинув оценивающим взглядом раковину, недовольно цокнул. Всё в этом доме медленно, но уверенно начало разрушаться, и никто не успевал как-то помешать этому.       Калеб задерживался. Он, вообще-то, всегда и везде опаздывал, ему не хватало ни организованности, ни темпа жизни. Крис часто ругал сына за это, но тот никогда к своему старику не прислушивался. Отцовский авторитет для тебя ничто, когда ты молод и полон жизни. Тревис, усевшийся в машину на непривычное переднее место, постукивал пальцем по двери. Он обдумывал перспективу потратить свои выходные на решение проблемы с обоями. Нет, конечно, было глупо мечтать о ленивом отдыхе перед теликом или хотя бы позднем подъеме в воскресенье. В доме не было проблем, только тогда, когда в нём никого не было, а случилось это до чудовищного редко.       Наконец Калеб вышел из дома. Он трусцой побежал в сторону машины, но, будто вспомнив что-то, вернулся назад к почтовому ящику, который встретил его пустотой. Со своего места Тревис не мог увидеть расстроен ли его племянник, но в машину тот залез в приподнятом настроении.       — Можно включу сирену?       — Боже упаси.       — Кайфолом, — беззлобно закатил глаза парень, параллельно заводя машину. Рабочий автомобиль отозвался приятным рычанием из-под капота, и молодой человек глянул назад через зеркало заднего вида, чтобы вырулить с подъездной дорожки.       Заиграло радио. Калеб любил обычно жаловаться, что полицейский департамент Норт-Килла стоит обновить свой автопарк, потому что где такое видано, чтобы в машине нельзя было подключить даже самый престарелый аукс? Но сегодня он почему-то молчал. Тревис частично догадывался почему.       — Не хочешь узнать, что лежит у меня в бардачке?       Калеб скосил на него взгляд.       — Ствол?       — Нет, его я всегда ношу в кобуре.       — Хм… второй ствол?       — Очень смешно.       Калеб хмыкнул и грустно усмехнулся. Кончено, он знал. Он прекрасно знал, что он не смог найти в почтовом ящике и к чему его медленно подводил дядя. Но ему просто не хотелось об этом говорить.       — Папа видел?       — Нет. Я забрал конверт с утра пораньше с оставшейся почтой. Никто, кроме меня, его не видел.       — Хорошо, — Калеб нервно постучал по рулю. — Хорошо… А ты?..       — Нет, я не открывал его. Хочешь, мы можем остановиться сейчас и посмотреть.       — Не, мне неинтересно.       Тревис хмыкнул себе под нос. Ладно, вот в такие вот моменты, когда надо казаться сильнее и смелее, чем ты есть на самом деле, Калеб очень сильно походил на своего отца. Хорошо, что только в этом. Тревис не вынес бы второго Криса, особенно в период его подросткового бунта.       — Могу я задать вопрос?       Ответа не прозвучало. Калеб делал вид, что дорога полностью заняла все его мысли, но по бегающим зрачкам было ясно — парень не хотел что-либо обсуждать. Но им всё равно рано или поздно надо было поговорить об этом. С глазу на глаз. В доме, полном людей, такой возможности у них практически не бывало.       — Почему именно полицейская Академия?       Калеб не ответил. Он почесал ухо плечом, задумчиво поджал губу, а после ответил точно также как отрывают пластырь — резко, без предупреждений.       — Я в тот момент подумал, что просто хочу узнать, чтобы у меня было, не случись всего этого.       Нью-Йорская полицейская Академия была одновременно далеко и одновременно близко. Сутки на машине — и здравствуй родной карьер. Но Тревис знал, что за такой промежуток времени может случиться много непредвиденного. Пробитое колесо, опустевший бак или пробка на выезде. Иногда «непредвиденное» может быть даже двумя слишком настырными журналистами, которые не понимают значения слова «нет».       — Больше не хочешь узнать?       — А смысл? Даже если я и прошёл, в чём я очень сомневаюсь, это просто ещё одна дверь, которую я не могу открыть.       Он мог бы сказать нечто утешительное своему племяннику, но слова убегали от него, словно сорвавшиеся с нитки бусы. В машине стало вдруг до неуютного тихо и Калеб, откинувшись головой назад, вдруг резко напрягся.       — Мы бы могли…       — Нет, — грустно усмехнулся он. — Карьер — единственное место, где я буду уверен, что не причиню вреда ещё кому-то.       «Кто-то» — это отчаянно борющийся за него отец, наивная и слишком добрая сестра, а также мать, которая в первое полнолуние притянула сына к себе, прекрасно понимая, чем это обернется для нее. Но она не думала о себе в тот момент. Её ребенку было страшно и она хотела защитить его ценной всего. Защитила. Да только никто ей эту «защиту» не простил.              Словно проследив ход мыслей Тревиса, Калеб посмотрел ему прямо в глаза. Там не было злобы на судьбу, семью или проклятье, выверенное рукой озлобленной старухи. Только смирение, которому бы позавидовали висельники в очереди на эшафорт.       В этот момент Тревис отчётливо увидел то, как именно Калеб видел своё будущее. Он отчетливо видел каждую ночь в одиночестве на кухне, провиденную в обдумывании всех ошибок, совершенных когда-либо. Утраты и сожаления — вот чем давился Тревис почти всю свою жизнь и Калеб, живущий с ним под одной крышей, смирился, что это будет принадлежать и ему. Вот такое наследие Тревису Хэккету было суждено оставить после себя. Всё же в один день он умрёт и крупицы памяти о нём тоже предстоит кому-то собрать.       «Нет. Этого не будет» — решил всё для себя Тревис. Он отдал свою жизнь своей семье и он никогда не позволит сделать Калебу тоже самое. И, чтобы доказать свой настрой, он потянулся к бардачку, чтобы достать оттуда письмо из университета.       Но на письме лежал что-то ещё.       Это была карта таро. На ней была изображена башня, а от самой плотной бумаги тянуло запахом пепла и сгоревшего мяса. Тревис преподнёс её к лицу, гадая как она там оказалась, но стоило ему вытащить карту из бардачка, как его окатило приступом паники. Ему показалось, что машина вдруг опустела и потеряв своего водителя автомобиль качнулся в сторону. Карта в его руках начала нагреваться и тлеть, но Тревис не мог пошевелиться, даже когда его руку начал облизывать огонь.       — Сайлас? — услышал он истощенный женский плач в своей голове.       Он порвал карту.              Он нервно рвал её до мелких хлопьев бумаги, а после собрал горсть мусора и выкинул в окно. Стекло так и осталось опущенным до упора вниз, но Калеба за рулём это мало волновало. Он уже был не здесь, а там — в своём гипотетическом будущем, где он от отчаяния чинит дом, который давным давно стоило бы снести.       И они обязательно снесут его. Но сначала надо было закончить то, на что у него не поднялась рука шесть лет назад.       

***

      Это закончилось.       Глаза Райана раскрылись в болезненном испуге, когда мертвое тело начало обретать человеческие черты.       Порочный круг был разорван. Никакого проклятья больше нет. Они свободны. Они все свободны. Теперь по-настоящему.       Лора смотрела на убитого Сайласа с холодным расчётом, хотя в итоге и у неё дернулись губы.       И только Тревис целенаправленно вцепился взглядом в изуродованный труп. Он мертв. Он правда мертв.       Он посадил Лору за руль — вряд ли его трясущиеся от напряжения руки могли бы держать в руках хотя бы карандаш. Тревис не хотел думать о том, сколько людей погибло за эту ночь. Их тела, уже неспособные подняться над землей, были лишь подобным шумом в уме шерифа. Крис, Кэйли, Ма… смазанный поток лиц перед глазами и лишь одно, четкое, живое, которое имело значение.       Калеб.       Калеб жив и он свободен.       Калебу Хэккету суждено прожить долгую и счастливую жизнь. Он с отличием закончит полицейскую академию и с успехом начнёт карьеру в NYPD. Калеб чуткий, рациональный и смышленый, таких любят, а годы, проведенный в оковах проклятья, закалили его, поэтому все будут к нему тянуться. И когда-нибудь к нему обязательно притянется красивая и умная девушка, способная сделать его счастливым даже в самые темные дни. Калеб будет жить в Нью-Йорке и, возможно, будет вспоминать Норт-Килл и семейный карьер раз в год. Тогда, из ностальгического чувства, он съездит один раз назад в отчий дом, чтобы выпить по банке пива с Тревисом и рассказать о своей полной счастьем жизни. Потом он уедет с чувством того, что с этим домом его больше ничего не связывает. Он уедет без чувства вины за тех, кто уже никогда не сможет проснуться, без какого-то представления о ценности в крупицах умерших.       Такое будущее видел для него Тревис.              Из машины Тревис не вышел — вывалился на негнущихся ногах. Ему срочно надо было увидеть Калеба, надо было уткнуться в его макушку, обнять и сказать: «ничего никогда не бойся, теперь ты сможешь всё».       Только вот лица Калеба не было видно среди плачущих от счастья вожатых. Возможно, он бродит где-то там в лесу совершенно без представления о том, что произошло этой ночью. О, Тревису срочно надо прийти в себя и найти его. Да, у него не было терпения для того, чтобы возвращаться в поместье и ждать Калеба там. Нет, черт возьми. Калеб не проведёт в этом доме ни минуты больше, чем ему потребуется, чтобы собрать чемодан. Тревис уже было поспешил за ключами к Лоре, но какая-то из бывших вожатых в панике пронеслась мимо него в сторону домика. Вслед за ней поспешил парень без руки, но, заметив шерифа, он чуть замедлился.       — Тут либо мы, либо он, — многозначительно бросил он, и поспешил к главному коттеджу.       Тревис медленно моргнул. Рассветное солнце светило ему прямо в глаз и, возможно, именно это и послужило причиной секундной вспышки, заливший зрение белым светом. Не понимая зачем, Тревис медленно побрёл в сторону коттеджа. Зачем ему идти в коттедж? Калеба ведь определенно там не было. Переступая перед растерзанный в клочья ковер, Тревис повторял себе. Калеба этой ночью здесь не было. Он сейчас в лесу. Мерзнет босыми ногами, стоя на мху, хлопая своим черными глазами в попытках понять что случилось и где все.       — Нам надо позвать кого-то, — нервно сказал один из вожатых где-то в глубине коттеджа. — Я и моя культа далеко не топ пять помощников тебе.       Тревис пошёл за голосом. Отдаленная брань напоминала ему нить Ариадны, но вместо выхода из лабиринта она вела его прямо в разинутую пасть Минотавра. Вожатые, услышав шаги за своей спиной, замолкли. Они испуганно переглянулись между собой и от бессилия отошли от двери холодильной камеры. Тревис чувствовал как у него дрожит лицо. Он определенно выглядел в этот момент отвратительно.       — Дай я, — сказал он чужим голосом, а после одним резким движением открыл камеру.       Замерший до смерти Калеб упал к его ногам.       Девчонка-вожатая тяжело втянула в себя воздух, а после уткнулась лицом в грудь своего коллеги. Парень выдавил из себя многозначительное «ебать», пряча взгляд себе под ноги.       И только Тревис целенаправленно вцепился взглядом в труп. Он мертв. Он правда мертв.       Калеб умер в позе эмбриона, уткнувшись носом в колени. Удивительно, но проклятье, отравлявшее ему жизнь, имело в себе силу уберечь младшего Хэккета в самую чудовищную ночь в его жизни. Это был заблаговременно установленный порядок вещей. И Тревис прервал его, приказав выпустить пулю не только в Сайласа, но и в собственное дитя. Калеб. Боже, Калеб, ты был так близко к тому, чтобы прервать этот круг.       Он до последнего пытался согреть себя, но в морозилке не было ничего, способного помочь ему. По крайней мере, Калеб боролся за свою жизнь до последнего. Тревис опустился перед ним на колени и взял обледеневшее лицо в руки — отмершая плоть. Он хотел узнать умер ли Калеб во сне? Или смерть пришла за ним, когда он был ещё в сознании? Он ведь не мучился, да? Шериф ощупывал спрятанное в коленях лицо, пытаясь найти чужие глаза, но в руки уперлось что-то инородное. Он потянул за край вещи и вытащил из рта Калеба карту таро. Башня. Она была безумно горячей.       Он не стал рвать карту. Вместо этого Тревис заботливо положил её в свой нагрудный карман, похлопав её пару раз точно также как он постукивал по спине новорожденного Калеба, когда его мучили колики.       Было приятно обманывать себя несколько минут на рассвете, когда утреннее солнце предрекало им всем новую жизнь, но Тревису пора возвращаться домой. Поместье Хэккэтов, стоящее в шаге от обрушения, нуждалось в том, чтобы он заботливо собрал крупицы умерших этой ночью. И Тревис окончательно потерял смысл в том, чтобы бороться со своей судьбой. Не тогда, когда в этом доме остались крупицы маленького Калеба, которого он любил так сильно, что впервые нашёл в себе силы, чтобы взбунтоваться привычному порядку вещей.       Они с Бобби приедут за телом чуть позже. Сейчас он просто хотел сесть в свою машину и просидеть в ней в тишине хотя бы пять минут.