***
Прозвучал стук в дверь учительского общежития. Айзава Шота, находившийся в общем зале, перебирал проверочные работы, встал и пропуститил Тодороки внутрь. — Здравствуйте, учитель Айзава. Извините, что так поздно, но меня беспокоит поведение Мидории. Шота промычал что-то неразборчивое на приветствие и, приподняв бровь, посмотрел на Шото с немым вопросом на лице. — Весь класс с первого дня заметил, что Мидория отсутствует на обедах. Мне стало интересно, и я проследил за ним. Оказалось, он просто отдыхает на крыше. Но он не ел. Еще Мина или Урарака иногда собираются небольшими компаниями и гуляют. Я был два раза, но оба случая Мидория отказывался что-то есть. И по поведению остальных было понятно, что это не впервый раз. После переезда в общежитие никто ни разу не видел, чтобы он ел что-то. Джиро говорит, что пару раз ночью видела, как он шел за кофе, не более. Так же я недавно зашел к нему. Он выглядит… мягко говоря, не очень. Сотриголова внимательно слушал его, с каждым словом его брови отпускались все ниже и ниже, казалось бы, больше не куда, но вот их учитель был ярости! — Хочешь сказать, что никто не видел, как он ел, как минимум уже три месяца? А если учитывать время до общежития, то все шесть?! — Айзава был зол. Был зол на то, что никто из его учеников ничего не сделал с этим. Был зол на Мидорию за то, что он так отвратительно относился к себе. Сколько лекций Шота прочитал ему, чтобы тот больше заботился о себе? Блять, их было много, вы уж поверьте! — Проблемный ребенок, черт возьми… — Сотриголова отпустил голову в руки, шумно вдыхая и выдахая. — Ты свободен. Пока ничего не говори Мидории, завтра я постараюсь прийти и поговорить с ним. «Проблемный ребенок» заставил Айзаву сильно переживать. Шота признает, что за все время он привязался к Изуку. Он часто проводил дополнительные тренировки, чтобы тот смог контролировать свою причуду. Мидория говорил, что знает, что предел еще далеко. Он называл себя гулем и выбрал такое же геройское имя. Сотриголове было все равно на название. Его ученик это знал, но продолжал рассказывать о причуде и названиях каких-то вещей. Все что запомнил Айзава — это «какуган» и «кагуне». Первое, вроде, глаза с черной склерой и красным светящимся зрачком. Второе — хвосты гулей, так назвал их Мидория. Еще он сказал, что есть несколько видов кагуне: укаку, кокаку, ринкаку, бикаку. У Мидориии был третий, он высвобождался из области поясницы и имел форму чешуйчатых щупальц, которые переливались кроваво-красным и черным цветом. О, да, проблемный ребенок, сегодня ночью кто-то не смог уснуть.***
В одинадцать утра Айзава собирался пойти в общежитие 1-A. Но в девять получил смс от Тодороки: «Извините, учитель, я не смог его задержать. Он сказал, что уедет к матери на пару дней.» Просмотрев сообщение, параллельно шагая к общежитию, Айзава набрал номер матери Изуку, та ответила быстро. —Здравствуйте, Инко Мидория. А вы планировали встречу с вашим сыном в ближайшие дни? —Доброе утро, нет, а что? С Изуку что-то случилось?! Он в порядке?! — Нет, все нормально, извините, что потревожил. Быстро сбросив звонок, дабы избежать лишних вопросов, он ворвался в общий зал и побежал к лестнице в мужской корпус. Дверь в комнату Мидории была закрыта, но у Айзавы были ключи ко всем комнатам учеников. Ворвашись в комнату, он остановился в шоке. Вся комната была в бумагах, на столе лежит закрытый ноутбук. Он проверил бумаги. Несколько набросков его геройского костюма, странной маски, и одно местоположение. Это было за городом, там резкий обрыв. Айзава бежал к машине. Он должен был успеть доехать туда. Вдруг с Мидорией что-то случилось? Его мучали разные мысли. С чем была связана голодовка Мидориии? Возможно ли, что у него расстройство пищевого поведения или вроде того? Какого черта он вообще уехал без разрешения учителя? И если он поехал на ту гору, то зачем ему это? Возможно, пазл сложился в голове Айзавы, а возможно он просто заметил тонкие ниточки, которые связывали действия Мидории и объясняли их. Но он не хотел верить в это. Даже тупому были бы ясны склонности Мидории к самобичеванию и склонности к намеренным травмам. То, как он реагировал на свои поражения. То, как он изнуряет себя тренировками, получает шрамы от каждого сражения. Это заставляет что-то сжаться внутри. Болезненные тиски, будто не дающие дышать полной грудью. Что чуствовал Изуку? О чем он думал? Почему? Зачем? Он подъезжал. Подъезжал к горе. Он видел зеленую макушку, которая сидела на земле. Рядом лежали три трупа, определенно не первой свежести. Запах крови и гнили, кишков и прочих органов, вывернутых ради… поедания?! О, боже, Мидория ел! Его руки были по локоть в крови, он растаскивал человека по кусочкам, оставлял кровавое месиво из органов. Оставлял такую кашу, что нормального человека бы уже вырвало. Едкий запах крови, заставляющий глаза Айзавы слезиться. Мидория кусал и вырывал мышцы с мясом, жевал и глотал. Тонкая струйка крови текла из уголка его красных губ, на щеке большим пятном засыхала кровь. Громкие всхлипы и беспрерывные слезы. Мидория глубоко дышал, будто кто-то держал его за грудь. Громкие вдохи и выдохи, останавливающиеся для проглатывания пищи. Айзава смотрел. Смотрел, а после согнулся и вывернул свой скудный завтрак на землю. Его услышали. Теперь на него смотрели два красных зрачка с угольно-черными склерами. Новая порция слез последовала незамедлительно. Мидория кричал, кричал, чтобы Айзава отвел глаза. — Не смотрите на меня, это ужасно! Но вместо этого Айзава подходил. Подходил к Мидории, и тот, смотря на него своими завораживающими глазами, ничего не делал. Он лишь позволил учителю медленно обнять его. Повзолил себе обнять учителя в ответ. Он тихо и редко всхлипывал, но это не помешало Айзаве взять его лицо в свои руки. Заправив Изуку прядь волос за ухо, Айзава смотрел на ученика с нехарактерной для него — строгого и неэмоционального — нежностью. Восхищенные глаза Мидори смотрели на Айзаву в ответ. Он смотрел на него не так же, как на Всемогущего или Катсуки. Это была смесь разных эмоций, включая влюблённость и незрелый юношеский взгляд. Мягкое прикосновение губ, столь желанных и манящих, сладких и податливых. Металический привкус осел на языке Айзавы, этот жуткий вкус отдался рецепторам из-за чего в носу защипало, как от насморка, но горячие губы забирают всё внимание, запрещают ненужным мыслям портить момент. Мягко отстранившись друг от друга, Изуку перевёл глаза на землю. Его лицо наверняка красное, смущённое. Он тихо-тихо говорит: — Гули поедатели падали. Пожиратели мертвечины. Желательно разложившейся и желательно человеческой. Теперь его до безумия прекрасные глаза смотрят на него. На Айзаву. Они ожидают ответ. Любой, даже тот, который ранит его душу. Именно сейчас тишина была удушающей. Мысли в голове Изуку были настолько хаотичны, что стоило задать вопрос о психике ребенка. Ребенка… — Это ты их — недолгая пауза —убил? — Это место славится, как пристанище самоубийц. Хотя бы один труп в неделю тут определенно будет. Пол года назад тут нашли труп какого-то важного мужчины. Тут всё перекрыли, других мест для еды я больше не знал. Я очень долго голодал… Мне казалось, это неправильно, — в горле ком, глаза блестят. Мальчик вот-вот заплачет. — Н-неправильно убивать таких, как ты. Они ведь тоже заслуживали шанс жить… Я-я не хотел убив… Айзава медленно обнял его. Прижал к себе худощавое тело мальчика. Казалось, он как зубочиска, одно лишнее и неаккуратное движение — и он сломется. Шота еще долго стоял и шептал ему в ухо ласковые слова. Сколько поддержки и нежности он желал передать через них?