Её лилейный лик

У Девы был лилейный лик да стройный стан, нежные черты лица да улыбка блаженной беззаботности, голос же пленял своей птичьей лаской, столь сладок тот был, что и по сей день готов внимать лишь ей одной. Но всего милее Франции — благие слёзы Жанны, окропившие некогда его израненную плоть; они питали их росток любви, который она ненароком взлелеяла, шепча в ночной тиши: «Вы недостойны этих страданий, моя страна... Клянусь Святым Иоанном, что избавлю вас от них. Впредь не позволю делать вам больно!» Увы, его Жанна Дева осталась в далёком 15 веке, на площади в Руане, на коей безжалостно сожгли. Франциск едва улыбнулся уголками губ, когда девушка на коне и в латах, которая удостоилась чести пройти по стопам Жанны в Орлеане и пронести её знамя, оказалась рядом с толпой, средь которой был он сам. Эту девушку выбрали в ренессансном особняке Гроло, сам Бонфуа никакое участие не принимал — какое-то время назад ему разрешили самому отобрать деву, увы и ах, это дело не обвенчалось успехом, ибо ни одна из них, по мнению Франциска, не была похожа на Жанетту. Гонясь за призраком прошлого, так и не смог никого выбрать. «Такой же цвет волос...» — с тоской подумал Бонфуа, не отрывая взор гиацинтовых очей от румяной девчушки лет шестнадцати. Прелестная дева, что так храбро держалась в седле, случайно коснулась страны своей лучезарной улыбкой, и посему стал смертельно бледен. Нежданно вспомнилось, как его умершая возлюбленная почти невесомо касалась устами руки, нечайно заставляя вбирать в себя всю нежность касания, исполненного скорбью и переплетённого с тёплой любовью. В лилее сада была отрада Франции, она сердце радовала на диво, ну а сейчас и свет отвратен, чувствуя, как в груди вянут оставшиеся в живых цветы их любви. Помнил, как в те времена ему милей всяких утех был нежный голосок Жаннеты, что созвучен с пением соловья, помнил, как в прекрасный час падал ниц пред простой деревенской красой Девы. Франция по-прежнему помнил Жанетту из Домреми, свою Virago. Он видел идеал в простой девчонке да ею болезненно был восхищён, теперь же зрел хладные памятники, посвящённые Жанне. Орлеан не смеет забыть Деву, посему кажется, что этот праздник ещё будет длиться долгие века.

...Слёзы катились сквозь сердце в ручьи, Ночью приснились руки твои. Рассвет сотрёт мой сон в окне, Где светит твоё имя мне. И даст вздохнуть, и даст пропеть, Чьё имя мне было милей. Polnalyubvi — Лишь бы не снилось