Pressure pushin' down on me Pressin' down on you, no man ask for
Берт. Чертов Берт МакКрэкен. Фрэнк ненавидит его, ненавидит его всей душой, каждой клеточкой своего жалкого существования, и Айеро точно бы разбил ему его тупую, идиотскую голову, если бы МакКрэкен только попался гитаристу снова. Внутри него каждый раз как по команде начинает закипать злость, ревность, и эти чувства не дают молодому парню покоя. Они поглощают его так же быстро, как и подъязычные таблетки и алкоголь окутывают разум Уэя. Затем эта отвратительная скверна обвивает тело терновыми ветвями, больно впивается в кожу музыканта, разносит разъедающий сосуды яд по всему организму, проникает в мозг и заставляет испытывать этот адский коктейль из чувств и боли. Боже, как я хочу вмазать ему. И Берту и Джерарду одновременно. Ему бы так хотелось разукрасить это прекрасное, чудесное любимое лицо кровью, ссадинами и ранами, синяками, расцветающими бордовыми каплями на коже, а затем медленно зацеловать каждый удар, слизать каждую каплю крови, что проронил Уэй, пустить яд по его сосудам вместе со своей слюной, дать ему почувствовать хоть каплю того, что переживает Фрэнк. Но он не может это сделать. Все, что в его силах, это снова вытирать рвоту с лица и одежды Джерарда, а затем нежно покрывать спящего вокалиста поцелуями. Однажды он заставит его понять, Фрэнк клянется самому себе. Он заставит захотеть Уэя убить себя самого в разы больше, чем когда-либо, он заставит Джерарда желать его, кричать о близости и рыдать в агонии от боли где-то над диафрагмой. Фрэнк умеет первоклассно мстить. Он чертовски хороший манипулятор, страдалец, любовник и мертвец. Берт и Джерард исполняют песню-кавер, смотрят друг на друга, и Уэй старший переполнен энергией, он скачет вместе со своим новым напарником, вылезает из кожи вон, радует публику собой. Порой они находятся рядом настолько близко, что кажется, будто сейчас поцелуются. Айеро корежит изнутри, его выворачивает наизнанку и все его внутренности просто готовы растечься прямо по полу сцены. Сердце в таком случае явно припрыгает к ногам Джерарда, но он раздавит его, безжалостно, не оставляя никаких шансов на спасение, а кровавые следы на обуви будут напоминать о таком ничтожно малом подарке как внимание своего гитариста.Pray tomorrow gets me higher Pressure on people, people on streets
Фрэнк отыгрывает неэнергично — нет того самого огня в его глазах, который заставляет кататься музыканта по всей сцене, обтирать полы и фронтмэнов группы, в нем нет искры и нет никакого желания прикасаться к струнам, извлекая из них звуки для такого одного и единственного Уэя. Он просто бьет по ним медиатором, в надежде что не порвет тонкие и чувствительные лески, или в надежде что не выкинет этот бесполезный кусок пластика, стирая свои пальцы в кровь, забрызгивая себя и корпус электрогитары с наклейкой «PENSEY». Красная жидкость бы стекала, тяжелыми каплями падая на пол, а Фрэнк бы кричал и умолял Джерарда вновь. Лучший прием для привлечения его внимания. Ему так мало боли, что он хочет еще и еще. Ненависть окутывает, разъедает внутренности как кислота, заставляет хотеть обрызгать желчью все вокруг: себя самого, самого Уэя, его брата, несчастного Торо и барабанщика. Но больше всего этой ненавистью хотелось бы убить Берта: обвернуть свои руки вокруг его шеи, сдавить и сломать ему позвонки, вывернуть голову и остановить дыхание этого ублюдка, который так сильно портит жизнь двух влюбленных. Если бы не Берт, то Уэй бы не вернулся к запрещенным препаратам и алкоголю, он не пропадал бы ночами на пролет, а Фрэнку бы не пришлось в очередной раз вытаскивать вокалиста из задницы города и вправлять ему мозги. Жаль, что он никогда, никогда этого не поймет.Chippin' around, kick my brains 'round the floor These are the days it never rains but it pours
Младший вернулся обратно в свой холодный и одинокий номер чертового отеля, грубо кидающий вещи на большую кровать, которая точно окажется пуста сегодня ночью, и он завыл. Завыл от всей агрессии которая переполняла его. Ей не было выхода, она разрушала его мозг, проникала во внутренности черной скользкой субстанцией, разливалась по венам и артериям. И, наконец, эта злость сломала его, растоптала и размазала по полу как мерзкого таракана, не имеющего значения для этого мира. Боль разъедала быстро и беспощадно: яд все-таки начал действовать. Фрэнк впервые искренне пожелал себе смерти. Он так сильно надеется, что он увидит Джерарда в аду. Он будет гореть.***
— Ты мой? — Айеро положил свою руку поверх руки Джерарда, сжимая ее так крепко и цепко, почти мертвой хваткой, боясь перестать тактильно ощущать эту грубую кожу под своей. Она пахнет сигаретами и металлом. — Пожалуйста, скажи, что ты мой. Скажи, скажи, скажи это. — Я твой. Я только твой, Фрэнки, — Джерард улыбается своей привычной улыбкой, такой искренней и растапливающей, что сердце гитариста делает кувырок, пропускает удар, и где-то в области шеи начинает болеть артерия. Бабочки в животе бьются о стенки полости, и Фрэнку хочется вспороть свое туловище и выпустить этих мелких отвратительных насекомых. Они так больно царапаются. — Ты веришь мне? — голос Джерарда звучит чарующе и разрушающе одновременно. Он разбивает Айеро на мелкие куски, а затем склеивает снова, как будто собирает пазл, но изображение с каждым разом искажается все больше и больше. Однажды Айеро перестанет быть прежней версией себя, от него останутся только части осколков, склеенные болью, слезами и кровью воедино. — Доверься мне. — Тогда не лги мне, — слова отскакивают от барабанных перепонок Джерарда, не доходят до него, возвращаясь обратно. Звуки рассыпаются, ускользают с губ словно песок, падая тяжелыми крупинками на подушку, теряются где-то во влажном постельном белье. После они станут ничем иным как мелким мусором на полу, который небрежно уберет очередная работница отеля. — Пожалуйста, не лги мне. Это звучит как мольба. Мольба о любви, заботе и понимании, в которой Айеро так сильно нуждается всю свою короткую жизнь. Он хочет, хочет, жаждет любви Уэя, и он готов вскрыть себе глотку, чтобы написать на стене ярко-алой кровью слова любви и клятву в верности до конца своих дней. В эту ночь они дают обещание быть единственными друг у друга. Они обещают, что никогда никого не полюбят настолько сильно, насколько полюбили сейчас, и Уэй грязным поцелуем впивается в губы Фрэнка. От старшего разит алкоголем и отвратительным дешевым табаком, а волосы пахнут потом и грязью, но боже, как это заводит гитариста. Красные тени на глазах Уэя смазались и больше похожи на подтеки от кровавых слез. Он разрушен, и уже давно разрушен, так что теперь его миссия иная: разрушить Айеро, сделать его подобным себе. Зачем — не знает и сам вокалист. Постель смята, в комнате до потери сознания душно, и Айеро чувствует руку Джерарда на себе, она обвивается вокруг его шеи. Музыкант ощущает горячую плоть внутри, и он так чертовски рад быть настолько близко к своему возлюбленному, что не может больше сдержать довольной ухмылки. Уэй прикусывает манящее колечко пирсинга в губе, тяжело дышит в губы, не позволяя самому себе выпустить и звука, пока Фрэнк безнадежно пытается вжаться в тело темноволосого, потеряться в нем и больше никогда не найтись. Когда рука Уэя так крепко сжимает шею своего партнера, гитарист теряет всякое приличие, выгибается и издает хриплые звуки, умоляет и просит его о любви. — Джерард, — звуки растворяются где-то в этом разреженном воздухе, они слабо доходят до Уэя, но Фрэнк так любит смаковать его имя. Пробовать на вкус: оно горько-соленое, с привкусом металла, будто кровь, пахнет сырой могильной землей и имеет черный всепоглощающий цвет, что растворяет в себе все и убивает любую жизнь. Его имя — черная дыра. — Я только твой. Лжец. Блять, ты такой мерзкий предатель и изменник.***
Джерард закрутил роман с этой чертовой Баллато. Басистка, которая так чертовски похожа на Фрэнка своими татуировками, энергетикой и бойким характером. Айеро чувствует себя использованным и выброшенным на обочину жизни Уэя, абсолютно не нужным ему, ведь появилась другая надежда — он нашел другой спасательный круг и подпитку своего собственного чувства важности. Гитарист так сильно ненавидит Джерарда, что его скулы сводит, а из ушей готов пойти пар. Особенно, когда он видит Линдси и своего возлюбленного в объятиях друг друга. На ее месте должен быть я. Он и выбирает это место. — Какого черта, Джер? Кто это, мать твою? — Фрэнк шипит на него, его лицо выражает полное презрение к этому союзу. Блять, почему не я? — Она моя девушка, Фрэнк. Не трогай эту тему больше, ясно? — Уэй кинул холодный взгляд, который заморозил в гитаристе абсолютно все, включая его такое горячее, обжигающее своей страстью и любовью сердце. Из-за резких перепад температур оно будто раскололось на множество мелких-мелких кусочков, и они упали куда-то вниз, разнося невыносимую боль по всему телу. Дверь гримерной хлопнула и стены задрожали. Он так хочет обратить внимание своего любимого на себя, но он отталкивает Фрэнка, снова и снова вонзая ножи ему в живот и проворачивая их на все триста шестьдесят, а затем вынимает их, оставляя парня истекать кровью в одиночестве. Они чуть ли не дерутся прямо там, на сцене, перед тысячами людей, и Айеро готов набить лицо вокалисту за все, что он сделал с ним — за то, что растоптал его, потешил своего эго и выбросил как ненужную вещь. Но тем не менее, Фрэнк все еще готов ползать перед ним и умолять о любви, чтобы его повторно убили. — Что ты творишь, Фрэнк? — Джерард задает этот вопрос как только они спускаются и направляются в гримерную. Айеро делает вид, будто не слышит старшего и целеустремленно идет куда-то по абсолютно своим делам, но Уэй ловким и цепким хватом руки на плече разворачивает засранца. — Я с тобой говорю. Айеро резко поворачивается и звук громкой пощечины разлетается по мелкому и узкому коридору. Уэй прикладывает руку к саднящей щеке и трет ее, чтобы уменьшить боль. Хотел бы сделать так гитарист. — Не трогай меня, уловил? — он смотрит в глаза слегка приподняв голову, желваки играют на его скулах. Если бы он только мог, он бы избил Уэя прямо здесь и прямо сейчас, выместил бы на нем всю свою обиду и боль. Вот только очередную боль он причинит себе. — Пусть твоя новоиспеченная будет бесконечно доставать тебя из той задницы, куда ты забираешься, ебучий торчок. Эти слова прозвучали слишком, слишком громко, особенно в голове Уэя. Он так давно и так сильно «пытался» покончить со всеми своими зависимостями, что совершенно забыл, кому он этим обязан. Он ненавидит, когда его называют алкашом, или наркоманом, потому что это не его вина, но увы, это его выбор. Правда всегда режет глаза людям, да? Но сейчас Джерарду резало вовсе не глаза, а что-то внутри, что-то тронуло его в словах Айеро, и он сам понимает — что именно. Гитарист убирается настолько быстро, насколько может.***
— У него свадьба сегодня. Эти слова прозвучали насильственно. Ужасно больно, будто воткнутый в спину нож. Джерард проворачивает его на 360 градусов, а затем вынимает и ударяет в почти безжизненное тело снова и снова, до тех пор, пока последняя кровь не вытечет из ран. Фрэнку так чертовски больно, он хочет лечь на пол и свернуться в позу эмбриона, сделать что-то, чтобы прекратит ощущать это. Можно как-то проснуться от этого бесконечного кошмара? — О, да? — гитарист играет удивление. Его тонкие брови взмывают вверх, образуются морщины на лбу, а глаза выражают легкий шок. — Классно. Он не сказал мне. — Ты хочешь прийти? — Не думаю. Он не звал меня. Сердце, которое, казалось бы, мертво, разбивается в сотый раз. Все благодаря ему.