Его богиня

Закат стекает на землю кровью в панорамных окнах. Себастьян держит в руке стакан с виски, наблюдая за медленной смертью солнца. За спиной нарастают звуки скрипки, что разрывается в резких вздохах, рыданиях, возвращаясь к катарсису. Очищается. Он слышит это. Позволяет себе усмехнуться. В двери поворачивается ключ. Клэри. Его маленькая девочка. Его принцесса, спасающая от дракона, что сидит под ребрами и сжигает все в пепел. Его богиня, что единственным движением способна отправить его на казнь. Он слышит ее запах, когда дверь распахивается. Чем-то древесный, пряный и, — до неприятного, — приторный. Ей почти не идет. Хочется окатить чем-то тяжелым. Солью и холодным ветром. Виски и пеплом. Собой. Чтобы было слышно за несколько метров — о н а е г о. Солнце истекает кровью, вызванное на дуэль луной. Небо сгущает краски, накрывая город иллюзией тьмы. Солнца больше не видно, — и Себастьяну это даже нравится. Ему по вкусу этот мертвый черный цвет. Но рыжий притягивает, как чертов магнит. Он ставит стакан виски на стол с громким звоном. Медленно оборачивается. Скрипка начинает свою жизнь заново, обращая этот вечер в бесконечность. — Как задание, — смотрит на нее, склонив голову, — с о л н ы ш к о? Его богиня смотрит на него с холодной злостью, заставляя дракона внутри ворочаться и выдыхать густой дым. — Иди к черту. — Он слышит лишь её выдох. Резкий, из-под ребер, жалящий, словно яд змеи. И порывистый вдох. Делает шаг вперед. Ставит ногу на пол, переносит на нее вес, сгибает другую в колене и опирается на неё, всё так же смотря на Клариссу. В упор. Её плечи опущены вниз, но он чувствует ее напряжение. В том, как она меняет точку опоры, в том, как неосознанно скрещивает руки на груди. В том, как, — наконец-то! — меняется ее запах. Становится более тяжелым. Сливается с его. Себастьян царапает ее ленивым взглядом. — Что-то не так? — она тут же отшатывается. Глупая, между ними еще несколько метров, а она уже разбивается вдребезги. И, — даже так, — упрямится: — Ты на меня не влияешь. — Ложь. Маленькая ложь, пересекающаяся с большими проблемами. Клэри смотрит куда угодно, но не в глаза, и Себастьян растягивает губы в ухмылке: — Что, правда? — Да! Его маленькая девочка, погрязшая в холоде и потерявшая ориентир. Где этот огонь, что должен ее вести? Нет, она запуталась. Но она здесь, перед ним — дрожащая, лишенная и самой собой — отверженная. Ничего, он готов ее приютить. Он все еще смотрит на нее. Ждет. Но она его не видит. Смотрит в окно, где недавно разливал кровь закат, смотрит на пол, куда недавно падал яркий свет, смотрит на проигрыватель, что недавно рыдал вместе со скрипкой. Впрочем, рыдает и сейчас. — Станцуем? — Его бархатный голос кажется громом в этой боли. Кларисса вздрагивает. — Что? — Бедная. Так отвлекается на игру в не-смотри-в-глаза, что даже не слышит. Он протягивает к ней руку. Убирает вторую за спину. — Не волнуйся, никаких лишних касаний. — Она смотрит ему в глаза. Он слышит ее вдох. И медленный выдох. Два мгновения, когда его богиня решает доверять ему. И это пьянит. Пьянит похлеще чем любая боль, чем любимый виски, чем пепел и кровь. Чем все на свете. Бьёт по голове, и заставляет дракона внутри снова свернуться в клубок и задремать. Кларисса делает к нему шаг и протягивает свою руку в ответ. Они касаются лишь ладонями, и черт, её — будто горят. Он словно держит раскаленное пламя. Но лишь послушно кладет свои холодные пальцы на тыльную сторону ее руки, чувствуя нежную кожу. Между ними — расстояние в две вытянутых руки, один долгий взгляд и тонкая плавящаяся грань. — Ты знаешь, как под это танцевать? — шепчет Кларисса, словно боясь разрушить её окончательно. Себастьян улыбается шире: — Закрой глаза и почувствуй это. — Она замирает. Он тоже переходит на шёпот: — Ты поймёшь. Обещаю. Его богиня всё ещё смотрит на него. Взвешивает для себя все варианты. И закрывает глаза. Он любуется её дрожащими ресницами. И ведет. Делает медленный шаг на неё, поворачивается и делает второй. Они все еще на расстоянии вытянутых рук, — и это до безумия сложно. Сложно держать, сложно ловить её пальцы, сложно чувствовать этот невозможный жар. Ее волосы качаются ровными локонами, и она напоминает ему скульптуру — хрупкую, воздушную, у которой по бедрам струится шелк, а у ног растут цветы. Она напоминает ему Психею. Которая знает, что Эрот — чудовище, но доверяет ему. Которая не открывает глаз, пока он ее ведет. Которая не смотрит ему в лицо. Потому что он так сказал. Потому что он попросил. Себастьян проходит с ней пару квадратов, а после — выскальзывает из ее рук. Она этого даже не замечает. Продолжает кружить по полупустой комнате. Темнота кажется идеальным узором. Обрамляет это пристанище. Скрывает от чужих любопытных глаз, оставляя Себастьяну наслаждаться его богиней. Кларисса поднимает руки вверх. Он смотрит на неё, как зачарованный. На ней — ничего вызывающего, она сама невинность, но под тканью топа он видит острые ключицы. Это сводит с ума — о них хочется порезаться. Окропить бледную кожу своей черной кровью. Она — словно живой справочник по анатомии. Словно учебное пособие для врача. Словно самое удачное творение бога. Себастьян хочет изучить свою богиню полностью. Она запрокидывает голову, и её танец давно перестаёт быть тем до невинного пьянящем вальсом, с которого они начали, но он не может не любоваться. Её тонкие запястья и босые ступни напоминают танцовщиц из средневековья, а огненные волосы кажутся ведьмовскими. Себастьян думает об Эсмеральде. О невинной девушке, что умела завораживать движениями и жалить острым кинжалом. Что влюбила в себя всех — от поэта до священника. Он думает, что если бы был этим священником, то поменял бы религию. А если бы был этим поэтом, то воспевал бы только её. Свою богиню. И ночь накладывает все эти параллели слоями, пока Кларисса танцует под ранящие звуки скрипки. Пока изящно водит своими ладонями, пока кружит, переходя с место на место. Пока Себастьян смотрит. И потягивает свой виски. Пока Себастьян медленно сходит с ума. Ведь Кларисса отдается музыке больше, чем ему, а дракон внутри любуется ей как самым прекрасным пожаром. И когда Себастьян останавливает пластинку, его богиня распахивает глаза.