***
Сколько себя помню, я всегда жила подле отца и наблюдала, как растёт наша семья. Сначала на свет появился милый Лабель, а ещё через несколько лет — прекрасная Паулина. Отец любил всех нас. Любил, но по-разному. Так уж вышло, что мне довелось быть старшим ребёнком в семье, поэтому ко мне были выдвинуты определенные требования. «Августа, присмотри за братом», «Паулина, кажется, снова плачет. Иди-ка посмотри, в чем дело». Ох... И ведь несмотря на наличие прислуги, истинной прислугой своих брата и сестры была почему-то именно я. Видимо, таким образом отец пытался выстроить у меня семейные узы. Раздражало ли это меня? О, ещё как! Но спустя годы я поняла, что скучаю по этим моментам и хотела бы вновь пережить эти мгновения. Всегда выглядело так, что у Лабеля и Паулины словно бы были только я и отец. Матери — это отдельная запретная тема в нашем доме. Я всегда старалась не поднимать её и даже лишний раз не думать, чтобы вновь не вгонять себя в тоску. Всё, что осталось у меня от матери, — это несколько кустов прекрасных алых гортензий, которые подарил ей отец в качестве подарка в честь моего рождения. Мама настолько любила эти растения, что везде возила их за собой, куда бы мы не переезжали. И вышло так, что они оказались на Блоре, а после того, как мамы не стало, их полноправной хозяйкой стала я. Было довольно сложно выбрать, где их разместить. Эти гортензии стали таким личным для меня символом ушедшей матери, что я просто не могла позволить находиться им вблизи лудуса, на виду у рабов. А окрестности у виллы не такие и большие. Отец уважал мое решение спрятать эти кусты от посторонних глаз и предложил разместить их в горах, немного дальше и выше одной из тренировочных площадок гладиаторов. Сперва я испугалась, что эти нежные растения погибнут от низких температур, но отец сказал, что этому виду нипочём любая непогода: когда он дарил их матери, он знал, что наша семья будет переезжать с места на место, и климат для гортензий не везде подходящий, поэтому он потратился на устойчивый к морозу и жаре сорт. Так мы и разместили мои гортензии в горах, разбив в округе небольшой сад, куда я могла приходить и размышлять. Я всей душой любила его, он всегда был моим любимым местом на Блоре. Безлюдным, спокойным, располагающим. Это место, где я могла быть просто Августой — без титулов, без обязанностей, без страха. Как я потом выяснила, не я одна периодически наведывалась сюда. Готова поклясться, что видела Орвона, с опаской спускающегося с главной тропы. Глупыш не знал о существовании второго пути и несколько раз чуть не покатился вниз со склона. И что его привлекло в снегах и холоде? Как-то раз, оклемавшись после злополучной поездки на чёртов Паитрум, я решила сходить прогуляться до своего сада и подумать там. Придя, удивилась: кто-то аккуратно подстриг мои гортензии, придав им божеский вид. Очень странно… Меня охватила не злость, но какая-то обида — это мои гортензии, только я к ним прикасаюсь и любуюсь на них! Когда смотрю на них, мне спокойнее, я чувствую себя умиротворённой, вспоминаю маму, детство, какое-никакое счастье. Но кто бы это мог быть?.. Я сидела на деревянной скамье и думала об этом. Было тихо. Гортензии слегка припорошило снегом. Немного проржавевший чёрный забор с остроконечными прутьями, раскинувшийся вдоль сада, отражал пробивающиеся сквозь тучи лучи вечернего солнца. В кустах можжевельника затаился горностай, который, испугавшись упавшего с ветки снега, юркнул за ближайший камень и опасливо выглядывал из-за него. Неподалёку стоял небольшой чайный домик, совсем как на страницах книг о Старой Земле. Его подарил мне Лабель пару лет назад, и мы решили расположить его здесь. Всегда хотела попробовать ту чайную церемонию, о которой много читала, но было не с кем… Рядом со скамьёй, на которой я обычно сидела, стоял небольшой мраморный фонтан, который не замерзал даже при минусовой температуре. Не сказать, что здесь было холодно, но достаточно прохладно, чтобы снег не таял. Очаровательное место! И вот в тот день я засиделась, погружённая в свои мысли, как вдруг услышала позади себя треск ветки. Испугавшись, развернулась и увидела Рикса. - Что ты здесь делаешь? — удивилась я, впервые увидев здесь кого-то помимо своей семьи. Мой гость опешил. Отряхнув плечи от снега, он подошёл ближе и сказал: - Извините, домина Августа, я не хотел Вам мешать. Думал, здесь никого не будет. Горделивый, высокий, с накинутым полушубком поверх тоги, он предстал передо мной. - Как ты узнал об этом месте? - Я… — Рикс замялся. — Мне рассказал друг, что в горах есть красивое место, где можно посидеть и подумать, и я решил посмотреть. Точно, значит я видела Орвона! Интересно, что он-то тут делал?.. - И давно сад госпожи превратился в проходной двор гладиаторов? — спросила я, глядя ему в глаза. Он стоял передо мной, я же раскинулась на скамье, положив левую руку на ее спинку, сидя нога на ногу и сверля его своим взором. - Простите меня, я правда не хотел Вам мешать. — вымолвил Рикс. — А что до гладиаторов… Никто не знает сюда дорогу, кроме меня и Орвона. Это он сам случайно нашёл этот сад, когда уходил в горы, чтобы быть ближе к дому. - К дому? — удивилась я. - Да, госпожа. Он родом с далекой планеты Лиис, окружённой льдами и снежными пустынями. Не знаю, слышали ли Вы о такой. Я улыбнулась: - Считаешь меня необразованной, Рикс? - Что вы, госпожа, — он был явно не готов к такому ответу, — я никогда так не думал. - Вряд ли богатенькая домоседка и транжира папиных денег слышала о такой далекой планете, как Лиис. — не унималась я, найдя в этом развлечение. - Извините меня, госпожа, но я таковой Вас не считаю. - А какой ты меня считаешь? - Другой. - Какой же, Рикс? Мой вопрос повис в воздухе. Я видела его смятения, борющиеся с природной скромностью. А мы ведь с ним так нормально и не поговорили после Паитрума. Я должна была помогать брату вести дела лудуса во время отсутствия отца, Рикс тратил всё своё время на тренировки. А ведь я хотела с ним поговорить, особенно после того, что случилось между нами в моих покоях на транспортнике. Уверена, ему тоже было, что сказать. - Вы не та, за кого себя выдаёте, госпожа. — безапелляционно заявил Рикс. Смело. - И что ты хочешь этим сказать? - Я хочу сказать, — начал Рикс, — что вижу в Вас скорее не домину, а женщину, вынужденную жить не так, как она хотела бы. Извините, если это прозвучало оскорбительно. И как он это сделал? Как смог попасть в самую точку? Ветерок чуть подул на него, и его светлые длинные волосы смахнуло с лица, так что я могла в полной мере рассмотреть его. Мужественные черты, выраженные контуры подбородка, глаза цвета океана, прямой нос… Да и сам он был крепким, видимо, не обделённый здоровьем. Хорошая генетика в наше время — большая редкость, это факт — я читала в книгах. Глядя на него, сказала: - Можешь присесть рядом. Он послушался. Сев, Рикс окинул взглядом сад и начал пристально всматриваться в кусты гортензии. - Нравятся? — полюбопытствовала я. - Они великолепны, госпожа, как и Вы. — он сказал это так, будто констатировал факт. - Это необычные цветы, Рикс. Он вопросительно посмотрел на меня. - Они — символ памяти о моей матери, а также того, кто я есть. - Расскажете подробнее? - Я не намерена сейчас это обсуждать. - Если когда-нибудь захотите, только скажите. Он бросил эту фразу так просто, так естественно, что я была поражена его искренностью. Он был готов слушать меня не потому что так надо, а потому что ему интересно. Кажется, я понимаю, что меня тогда привлекло в нем на транспортнике — способность видеть во мне человека, а не знатную мраморную статую, до которой нельзя дотронуться. - Я бы очень много чего хотела тебе рассказать, Рикс, но не могу. Он смотрел на гортензии. Наконец, не отрывая от них взгляда, ответил: - Я бы очень много чего хотел от Вас услышать, госпожа, но боюсь, этого не будет. - О чем ты? — я была удивлена его ответом. - Не берите в голову. Так, рабский лепет. Он сказал это с упором на слово «рабский». - По-моему, из всех рабов на вилле у тебя самые вольготные условия, не находишь? - Дело не в условиях, госпожа, а в тех, кто эти условия создаёт. - Говори прямо. — я начинала раздражаться. Рикс посмотрел мне в глаза, словно собираясь утопить мои изумруды в своём океане, и ответил: - Я не могу забыть то, что произошло между нами на транспортнике. Хотя кажется, что Вы забыли об этом через час. К собственному удивлению, я не забыла, и мне так хотелось сказать ему об этом, но вместо этого я ответила: - Бросаешь мне обвинения? - Просто говорю, что вижу… - Домина захотела развлечься, Рикс, а ты ей помог. Как моего слуги, в твои обязанности входит организация досуга твоей госпожи. - Выходит, я мальчик на побегушках? — спросил он разочарованно. - Ты мой раб, Рикс. - Знаю. Я сидела, выжидая, когда он скажет что-нибудь ещё. И ругала себя. Почему я отталкиваю его, даже сейчас? Наверное, потому что я не хотела привязываться. - Скажите, госпожа, Вы всегда такой были? Хоть когда-нибудь вы пробовали просто искренне любить? В любой другой ситуации и с любым другим рабом я бы уже нажала красную кнопку на пульте управления чипом, дабы поставить на место зарвавшегося нахала, причинив ему боль, но сейчас мне было все равно. У меня в памяти неожиданно всплыли воспоминания, которые я долго и упорно хоронила. Рикс ждал ответа на свои вопросы. - Пробовала, но, как видишь, мне не помогло. - Не помогло или сделало Вас такой? Я уже и сама не знаю. - Не помогло и не сделало. Всё слишком сложно, Рикс. - Но я ведь здесь! Вместе мы… — он осекся. — В смысле, Вы сможете повернуть свою жизнь в нужную сторону. - Получится ли? - Я верю в это и готов помочь. Даже будучи вашим рабом или мальчиком на побегушках — мне все равно, в какой роли. Я просто искренне хочу Вам помочь, госпожа. Смотрев все это время ему в лицо, я отвернулась, чтобы он не видел навернувшиеся слёзы. Быстро их смахнув, я нашла в себе смелость взглянуть в его глаза снова. И обнаружила в них не осуждение, а сочувствие. Раб жалеет хозяйку — какая ирония! Горностай, все это время наблюдавший за нами из-за камня, набрался смелости и подошёл ближе. Рикс потянул к нему руку и погладил. Тот, будто бы улыбаясь, повилял хвостом. Меня одновременно умилила и восхитила эта картина: бравый гладиатор, на плечи которого обрушилось столько испытаний, гладит горного зверя, чувствуя полное единение с природой. Стало тепло на душе, как если бы он погладил меня и сказал, что все будет хорошо. Замёрзнув, я сильнее укуталась в свой бархатный красный плащ. - Позвольте, госпожа. — сказал Рикс и начал снимать с себя свой полушубок, чтобы дать его мне. - Не стоит. Замёрзнешь сам. — ответила я и сама же отчего-то смутилась. Рикс послушался и присел обратно, глядя на убегающего от нашей возни зверька. - Тут очень красиво, госпожа. - Это моё особое место на Блоре. - Мне так спокойно здесь. Мы снова помолчали, каждый погруженный в свои мысли. - Знаете, вы очень напоминаете мне эти цветы. — начал он. — Вы такая же, как и эти алые гортензии. Изящная, величественная и, к сожалению, окружённая снегом, который олицетворяет Ваше положение в обществе, не дающее права распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению. Рикс говорил это, глядя на цветы. И я была рада этому, ведь он не видел моего лица. Нет, я не плакала. Но я в тот момент испытала нечто вроде катарсиса. Это была гримаса из смеси боли, скорби и освобождения. Освобождения от чего?.. Меня кто-то по-настоящему захотел понять, выслушать. Чувствуя, что эмоции начинают брать над разумом верх, я поднялась со скамьи и подошла ближе к гортензиям. Рикс подошёл ко мне. - Никакая вы не жестокая, домина Августа. Я вижу Вас. - Ох, Рикс… Откуда ты взялся?.. - С Паитрума. — ухмыльнулся он, пытаясь разрядить обстановку. - Не знаю, что будет дальше, но одно я знаю точно: ты или спасёшь меня, или погубишь. Tertium non datur . - Mea maxima culpa . — ответил он, обезоруживая меня своей улыбкой. — Пойдёмте, госпожа, уже смеркается. Пока мы шли до виллы, молчали. Молчали, наслаждаясь тишиной и друг другом. Проводив меня до главных ворот, Рикс пожелал мне спокойной ночи и побежал в сторону казармы. А я стояла и смотрела ему вслед. Вернувшись домой, застала в холле Паулину. Судя по тому, что руки и платье ее были измазаны в красках, сестра снова пыталась нарисовать закат. - Удачно? — спросила я, обращая на себя внимание. Паулина, улыбнувшись, подошла ко мне. - Безуспешно. Хотя лучше, чем в другие разы. Надеюсь когда-нибудь показать тебе свою работу, Августа. - Успеешь. — безразлично бросила я. Пошла к себе, велев прислуге накрыть ужин в своих покоях. Настал очередной вечер. Судя по звукам ударяющихся о стекло капель, на улице начал моросить дождь. Открыла двери на террасу, чтобы дать этому чудесному запаху влаги и прохлады проникнуть в покои. Настроение было паршивое. Ела принесённый ужин и смотрела через голографический проектор один из недавно снятых неоримскими режиссёрами сериал — «Если наступит рассвет». О мужчине-инженере, проектирующим новые виды транспортников; о мужчине, настолько поглощённого своей работой, что он в упор не замечал вьющуюся вокруг него женщину, пытающуюся достучаться до его внутреннего мира. Они были разными. Тот мужчина был во тьме своих знаний и работы, женщина же всеми силами старалась сделать так, чтобы над ним взошло солнце. И ей начало это удаваться. Тривиальная чушь. Но я видела в этом сюжете что-то поучительное. Тем временем дождь разошёлся сильнее и перерос в грозу. Из-за молний напряжение в доме начало то нарастать, то падать. И это в наше-то время. Трансмиттер проектора отказался работать, и я, разочарованная, всё выключила и легла, вслушиваясь в звуки бури. Мысли, которым я не хотела давать пространство в своей голове, которые я гнала прочь, снова ворвались в мое сознание, размножаясь, как вирус в клетке. Лёжа в постели и глядя в окно на молнию, разверзающую небо под шум грома и воды, я знала, что этой ночью меня снова посетит призрак прошлого, от которого я бежала все последние годы. Образ, который я вспоминаю каждый раз, как только начинаю думать, что забыла. Сегодняшний разговор с Риксом побеспокоил это могильное воспоминание, воскрешая его. Что же ты наделал, Рикс?.. Мне невероятно тяжело вспоминать об этом. Есть моменты, которых лучше бы не случалось. Но они есть, и мы несём их в своей памяти всю жизнь, пытаясь делать вид, что ничего не произошло. Так же и я делала вид, что никогда на свете не жил молодой мужчина по имени Арман, никогда не смотрел на меня, не брал за руку, не шептал на ухо моё имя. Я открыла глаза и увидела среди пронзаемых молнией туч его лицо — смуглое, доброе; увидела его глаза — карие, понимающие; его волосы — черные, волнистые; почувствовала его запах — мужской, родной… Закрыла глаза — увидела прошлое. Он называл меня донной Августой. Такой высокий и такой открытый. Арман был одним из самых видных гладиаторов в лудусе. Он не был очередным рельефным мускулистым парнем, который выделывался бы перед другими своим торсом. Результаты его тренировок были не столь заметны, ибо он был достаточно крупным мужчиной, однако именно это больше всего и выделяло его среди других. Такой неидеальный, уникальный. Мне было 20. Чуть младше нынешнего Лабеля и чуть старше Паулины. Тогда я была совсем другой. Меня не особо интересовали наука, политика и дела отца. Я была дочерью Кассия Флавия и не знала особых забот. Однажды отец предложил мне пойти посмотреть на новоприбывших рабов. И среди них я увидела его. В обносках, грязного, испуганного. Когда мы с отцом уходили после осмотра, я велела прислуге дать новым гладиаторам вещи поприличнее и выделить лучшие комнаты в казарме. А что я ещё могла для него сделать? Только это. Точнее, я так думала. Лабель периодически водил меня посмотреть на тренировки гладиаторов, потому что всегда стеснялся ходить один. И на одной из таких тренировок, когда он рассматривал оружие, Арман подошёл ко мне и сказал: - Вы сегодня озарили нашу арену своим присутствием, донна Августа. Так и началось наше знакомство. Нам нравилось проводить время вместе и беседовать. Делали мы это, конечно, втайне ото всех. Встреча за встречей, беседа за беседой, и я начала осознавать, что с каждым разом их все тяжелее ждать. Влюбилась. Набравшись смелости, я решила обо всем ему рассказать, но по воле случая он меня опередил. Влюбился. Тоже. Я до сих помню прикосновения его тёплых рук, нежные поцелуи, которыми он покрывал моё тело. Нежно, осторожно. Я горела. Он видел меня настоящую. Моё нагое тело, мою нагую душу. Арману было известно всё: каждая тайна, каждый страх. Я платила ему той же монетой — чувственно, деликатно покрывала его тело поцелуями, постоянно сбиваясь с дыхания из-за волнообразно нарастающего возбуждения. Клала голову на его обнаженную грудь и считала удары любящего меня сердца. Счастье. Однако этому не суждено было длиться вечно. Отец, узнав о нашей связи, спалил его мозг. В прямом смысле. Сначала спинной, так, что его парализовало, а затем, когда он не мог пошевелить и пальцем, головной. Несмотря на все требования отца, я не ушла, не отвернулась, а стояла и смотрела на своего Армана, проживая с ним последние минуты его жизни. После того, как из его рта перестала течь кровь и судороги прекратились, что свидетельствовало о смерти, только тогда я смогла отвести взгляд. Навсегда в памяти осталась картина мертвенно-искаженного лица Армана и его ясных карих глаз, из которых лились слёзы боли и освобождения. «Научись быть достойной носить свою фамилию, Августа. От рождения ты госпожа, и тебе не пристало, как уличной девке, путаться с мужланами-гладиаторами в нежилых комнатах твоего дома». Навсегда запомнила слова отца. В тот кошмарный вечер я сидела в своих покоях, не желая слышать ни единого звука. Ко мне пришёл Лабель — раньше мы каждый вечер гуляли вдоль берега у виллы и беседовали. Тогда, охваченная ужасом от поступка отца и лишённая чего-то личного, с раздавленной гордостью — тогда я не могла мыслить рационально. Я повысила голос, велела ему убираться вон. За один день запомнила не только охваченное агонией лицо Армана, но и полное разочарования лицо моего брата. Помню, как в его глазах застыли слёзы и он убежал. Потом, конечно, болтливая прислуга поведала ему о произошедшем, и он пришёл ко мне и молча обнял… Я знаю, он простил мне мою выходку, но я не прощу ее себе никогда. Никогда. После этого случая отец ввёл в код чипа гладиаторов ограничение на любое прикосновение к нам. Но оно теперь мне было не нужно. Зачем? Армана уже не вернуть. Это было так давно и так горько, что теперь я не уверена, имею ли дело со сном или с реальностью. Вся эта ситуация уничтожила меня, сожгла дотла. Но я восстала из пепла. Юная Августа умерла, родилась домина Августа, которой нет дела до чувств, ведь ее цель — это быть готовой принять в руки власть и продолжить дело отца. Я изменилась. Теперь я настоящая госпожа и с гордостью несу фамилию дома Флавиев. Из моих мыслей меня вырвал невероятной силы раскат грома. Открыв глаза, увидела свою комнату, недоеденный ужин, открытые двери террасы и голографический проектор с неисправным трансмиттером. Увидела всё это, но не увидела главного — сырые от слез подушку и платье. Я плакала. Плакала о своей судьбе, золотой клетке и об Армане под звуки дождя. Теперь я забуду тебя, дорогой, но не потому что не любила, а потому что хочу когда-нибудь полюбить снова.***
Наутро небо было ясное, от вчерашней бури остались лишь громадные лужи и воспоминания. Новый день принёс облегчение. Я чувствовала себя очищенной, спокойной. Последующие дни занималась своими привычными делами, но все же никак не могла пойти в сад, чтобы не разрушать в памяти тот необычный и волнующий момент с Риксом. На Блор обрушился зной. Солнце безжалостно опаляло всё, до чего могло добраться. Было настолько тяжело находиться на улице, что гладиаторы перенесли свои тренировки в казарму. Я тоже не выходила из дома, а только по вечерам, когда солнце садилось, сидела на террасе и пила чай с розмарином, наслаждаясь наступившей долгожданной прохладой и отдыхая после дневных дел управления лудусом. Казалось, будто ничего не происходит. Точнее, я делала вид, что ничего не происходит, отгоняя неудобные для меня мысли подальше. Так я чувствовала себя защищённой — без терзающих сомнений, без чувств. Один из дней выдался особенно жарким. В тени было 34 градуса по Цельсию. Мне было настолько плохо от жары, что я не могла передвигаться, и с утра лежала в своих покоях, смотря передачу про генную инженерию. Лабель, беспокоившийся о моем самочувствии, принёс нам фруктовый лёд и прилёг рядом со мной. Сначала мы с интересом смотрели мою передачу, но потом он предложил глянуть комедию. Ни брат, ни я особо не жаловали этот жанр, но обстановка прямо-таки располагала. - Чёрт с тобой, включай! — посмеялась я. Так мы и пролежали до вечера, от души смеясь. Не узнавала ни себя, ни Лабеля. Где-то читала, что смех может выступать альтернативой слёз и тоже помогать выплеснуть негативные эмоции. Может, именно их я и выплескивала, а может просто ловила редкий момент близости с братом, которого мне порой так недоставало. Незадолго до ужина Лабель ушел, и я осталась одна. Несколько чудесно проведённых с ним часов усладой остались в памяти, но я знала, что ненадолго: вот-вот в мою голову снова ворвутся мысли, не дающие мне спать по ночам. Обо мне, о моей жизни и, черт возьми, я наконец это признаю — о Риксе. Никак не могла определиться, что же я к нему чувствовала. Догадываюсь, но не хочу произносить это слово — ни за что. Скорее меня вывернет наизнанку, чем я признаюсь в этом себе. Да и где гарантия, что это не мои разбушевавшиеся эмоции, обострившиеся после Паитрума? Сегодня они есть, завтра их нет. Ничего необычного. Из мыслей меня вывел стук в дверь: прислуга звала на вечернюю трапезу. После ужина мы с братом и сестрой как-то засиделись, увлечённые разговором. Незаметно перекочевали из столовой в гостиную, где расположились у камина. Люблю нашу гостиную: величественные колонны, холодный зелёный свет, резво контрастирующий с тёплым каминным огнём, огромный бордовый ковёр, который был, видимо, старше меня, но все ещё выглядевший роскошно, и, конечно же, чудесный вид на прибой через панорамные стекленные двери, ведущие на террасу. Паулина с Лабелем расположились вдвоём на чёрном кожаном диване. Я села напротив них в кресло. Мы обсуждали недавно прочитанную Паулиной книгу неоримского поэта Эльера, рассказывавшего в своих поэмах о мужчине из знатной семьи, который, несмотря на большую любовь к своей избраннице, оставил ее ради того, чтобы суметь грамотно править своими землями. Сестра не понимала его поступка, даже осуждала. Назвала его любовь неискренней, ненастоящей. Лабель, разумеется, поддержал ее, как, в общем-то, и всегда. - Но что проку от любви, когда на кону жизни людей? — парировала я. — Или людям, потерявшим супругов и родителей, ты будешь сожаления выражать в виде объяснений своих любовных чувств? Это же глупо, нерационально. - Но ведь можно было что-то придумать, Августа, — ответила Паулина, — придумать и сделать так, чтобы всем было хорошо. - Дорогая, так не бывает. Ты никогда не сможешь сделать так, чтобы всем было хорошо одновременно. Всегда перед тобой будет выбор. - А что бы выбрала ты? Любимого человека или статус? Поставь себя на место того мужчины. - Я бы выбрала здравый смысл, Паулина. — отрезала я. — Всегда нужно мыслить шире и оценивать возможные последствия принятых тобою решений. На это она ничего не ответила. Лабель все это время молчал, с аппетитом поедая горсть калёных грецких орехов, которую он захватил в столовой. Глядя на него, мне теперь тоже их захотелось. Тишину снова прервала Паулина: - Интересно, гладиаторы читают стихи?.. - Конечно, дорогая. — в разговор включился Лабель. — У меня даже просили несколько сборников поэзии. - Вот как? — она явно удивилась. - Да. Я не смог отказать такой просьбе. Пусть они и войны, но ведь войнам не чуждо чувство прекрасного, верно, Августа? - Разумеется. — коротко ответила я. Почему-то представила картину, когда могучий гладиатор приходит после тренировки в казарму, снимает латы, натирает ушибы мазью, берет томик поэзии и затягивается им весь вечер. Забавно. С другой стороны, ограничиваться лишь руководствами по ведению боя и выбору оружия — это слишком тривиально. - Среди наших гладиаторов очень много достойных людей. — продолжил Лабель. — Таких, на которых можно положиться, с какими хочется находиться, с какими хочется быть… Последние его слова прозвучали так, будто он слишком разговорился, как-то туманно, словно тая в себе иной смысл. - О да… — вздохнула Паулина. Теперь я удивилась второй раз. Что это с ними? - С чего бы это такое внимание к рабам? Мой вопрос повис в воздухе. - Мы же говорили об этом, Августа. — ответила спустя какое-то время сестра. — Они такие же люди. Они тоже хотят жить, чувствовать, любить. Но вам с отцом так сложно это понять. - Паулина права, Августа. Надеюсь, и ты когда-нибудь поймёшь это. — добавил Лабель. «Надеюсь, ты поймёшь» — эхом отразилось у меня в голове. Ох, братец, знал бы ты, как я уже это поняла. Поняла, но не показываю это. - А вот когда-нибудь Августа влюбится в гладиатора, и тогда сразу прозреет. — по-доброму рассмеялась Паулина. Сердце кольнуло. Да что это со мной?! Неужели в ее словах правда? Нет, такого не может быть. Он просто мне интересен, как объект, но не более… Ещё чего не хватало — влюбляться в гладиатора! Словно бы у меня нет других более важных дел. - Ох, Паули, ты такая мечтательница. — процедила я. - А вдруг она права? — улыбнулся брат. - Вот когда ты сам без памяти влюбишься в какого-нибудь гладиатора, приходи, я с радостью с тобой это обсужу. — сказала я со стервозной улыбкой. - Ну ладно, Августа, не начинай. — Лабель пошёл на попятную. - Просто понимаешь… это не так просто, как ты себе вообразил, — взять, найти нужного тебе человека, с которым ты хочешь жить оставшуюся жизнь, и начать воплощать это. — скандировала я. — К тому же, наша благородная кровь диктует определённые критерии в таких деликатных вопросах. - К черту кровь, к черту критерии! — он был возмущен, но не моими словами, а реальностью. - Мы мало что можем изменить. Но даю слово, если ты однажды влюбишься в гладиатора и захочешь быть с ним, я побуду хорошей сестрой и отмажу твой зад от папочкиного гнева. Лабель поднял на меня свои серые глаза, в которых читалось уважение. - Спасибо. — коротко ответил он. Снова повисло молчание. - А по-моему, Лабель заинтересованно смотрел на того кудрявого гладиатора. Афия, кажется. — робко вставила Паулина. - Знаешь, это здесь совершенно не причём. — ответил Лабель, нахмурив брови. - А может она права? — тут уж я не выдержала и вступила в игру. — Ты, братик, слишком нервничаешь, когда разговор заходит о нем. Интересно, какие мысли посещают твой разум, когда ты его видишь?.. — закончила я с хитрецой в глазах. - Августа, Паулина! Ваши догадки беспочвенны. Я… Нет, все совершенно не так. — Лабель попал в сети, начал оправдываться, и я это видела. — В конце концов, я уже достаточно взрослый, и не должен отчитываться перед вами. - Но ты именно это сейчас и делаешь. - Августа! — он поднял руки от безысходности. Я усмехнулась. Не могу отказать себе в удовольствии доводить этого чудика, он такой милый, когда злится. Люблю его. Добавила: - Ладно, Лабель, не принимай близко к сердцу. В конце концов, тебе самому решать, как распоряжаться своей жизнью и с кем ее связывать. - Но все-таки дозволено ли нам быть не просто с гладиаторами, а… с рабами? — спросила Паулина, которую явно терзали сомнения от этого разговора. Меня словно окатили ледяной водой. Своим вопросом сестра попала в мишень моих теперь постоянных рассуждений, которые я пыталась гнать из головы прочь. - Как ты думаешь, Августа? — теперь она обратилась прямо ко мне. Подумав, ответила: - Конечно, отец будет не в восторге, однако в конечном счёте это решать нам, а не ему. - Неужели кого-то приметила? — Лабель не то пытался взять реванш за мою шутку, не то искренне интересовался. Скорее, последнее. - Кто? Я? У меня хватает своих дел. — официозно отчеканила я. - Но ты какая-то отрешённая в последние дни. — заметила Паулина. - Отец уехал, лудус остался на нас, нужно всем управлять и решать ежедневные дела. Какой мне быть после этого? - Спасибо, что помогаешь, сестра. Я ценю это. — Лабель улыбнулся. - Надеюсь, так ты научишься быстрее. — и, чтобы смягчить фразу, добавила. — Не всё ведь тебе за гладиаторами нежно наблюдать. Он рассмеялся: - Ты судишь обо мне, но ведь ничего не видела. - Когда тебе было пять, я купала тебя в ванне голышом. Думаешь, я ещё чего-то не видела? Лабель смутился, Паулина хихикнула. - Августа… — Лабель улыбнулся, щёки его порозовели. — Это ведь было так давно. Хотя, признаться, я помню эти моменты. Особенно, после того, как не стало мамы… Мы втроём замолчали. С открытой террасы был слышен стрекот сверчков. Легкий сквозняк по полу добирался до наших ног, предупреждая о надвигающейся ночи. Паулина смотрела на нас с братом понимающим и поддерживающим взглядом, лицо ее выражало сочувствие. - Как бы я хотел, чтобы она была с нами. — медленно продолжил Лабель. — Как бы я хотел этого… - Может, когда-нибудь вы сможете… — начала Паулина, но замялась. - Нет. — ответила я. — Ничего не будет, как прежде. Всё идёт своим чередом. Вместо того, чтобы грезить, обратите внимание на реальные вещи. Спокойной ночи. Закончив фразу, я поднялась с кресла и пошла прочь, чтобы они не видели, как меня задели слова Лабеля. Мне было больно снова вспоминать о матери. Едва сдерживала некстати подступившие слёзы. - Спокойной ночи, Августа. — промолвил мне вслед Лабель. Из гостиной я пришла в западную галерею. Среди мраморных колонн раскинулись небольшой фонтан и пруд. Потолка не было, так что ночью можно было любоваться звёздами. Около небольшой скамьи стояло несколько горшков с фикусами и фиалками. Рядом был стеллаж, куда мы клали принесённые из библиотеки книги. Прекрасное место для чтения. Сев на скамью, я бесцельно уставилась на брызги от фонтана и просидела так какое-то время, снова и снова прогоняя в голове разговор с братом и сестрой. Я уже не понимала, что происходит со мной, с этим миром, ничего не понимала. И что мне нужно было делать? Все эти разговоры про мать, про гладиаторскую любовь снова выбили меня из равновесия. Ещё и Паулина со своими вопросами. Не знаю, как там сложится, но для себя я решила точно: если кто из них вдруг свяжется с гладиаторами, и отношения эти будут серьёзными, то я сделаю всё, чтобы отец не вмешался и не попытался разрушить их. Хотя, конечно, сомневаюсь, что он вообще это сделает. Это ведь не я, а брат и сестра — им можно всё. Паулина и Лабель… Я очень люблю их, они — частички моей души, но я не могу позволить им приблизиться ко мне. Когда отца не станет, а такое неминуемо произойдёт, я должна быть готова принять власть не только над лудусом, но и над теми аспектами, что простираются дальше него, тщательно скрываемые отцом. Брат и сестра не смогут противостоять нашим врагам, они слишком другие. Так я хотя бы смогу их защитить, даже если придётся пожертвовать собой. Но пока пусть они будут на расстоянии, чтобы, если настанет такой день, они были от меня далеко и не пострадали, а вдали я смогу их укрыть. Ведь несмотря ни на что, мы все дети одного отца, одна семья. Хоть Паулина и от другой женщины, мне никогда это не мешало и не ставило между нами барьер. Наша же с Лабелем мать осталась в памяти светлым духом, который всегда, я знаю, рядом с нами — поддерживает, оберегает. Я очень люблю отца, хоть и воспитывал он меня жёстче остальных, однако теперь вижу, насколько это было оправдано. Битва с клириками только предстоит, и я обязана быть готовой не только обороняться, но и наносить удары. Однако иногда так хочется побыть просто маленькой девочкой, сидеть с папой на лошади, чувствуя, как его сильные руки страхуют меня сзади, читать книги о приключениях космических пиратов ночи напролёт. Ну и конечно же хочется каждое утро видеть лицо матери и обнимать ее. Мама, как же нам с Лабелем тебя не хватает… Как мне тебя не хватает!..***
Той ночью мне снились мои гортензии, стоявшие в саду посреди снежной бури. Я пыталась подойти к ним, чтобы заслонить собой от ветра и спасти хотя бы один куст, но не могла: ноги были закованы в кандалы. Пытаясь сделать шаг, упала. Начала ползти, но всё было тщетно. Изодранные в кровь ноги стали словно ватными, не слушались. Из тьмы бури показался мужской силуэт, приближающийся ко мне. Ещё не видя его лица, я знала, что это — мой спаситель, которому я буду рада, кто бы это ни был. И вот я наконец смогла рассмотреть его. Это был Рикс. Не говоря ни слова, он подошёл ко мне, достал ключ и освободил от кандалов. Глядя в глаза, протянул руку и помог подняться. Ноги подкашивались… Рикс заметил это, взял меня на руки и понёс оттуда прочь — в безопасность. Я крепко держалась за него и смотрела на алые гортензии, качающиеся на ветру. И чем больше я от них отдалялась, тем меньше над ними сгущалась буря. - Я — это ключ, госпожа. — сказал Рикс. Проснулась. Но почему именно сейчас?.. Лежала и смотрела в окно, гадая над тем, что бы мог значить этот сон. Одно было ясно: все мои мысли и вся моя жизнь в последнее время вращаются вокруг Рикса. И отрицать это бесполезно. Абсолютно бесполезно. Попыталась уснуть дальше, но бессонница взяла верх. До утра оставалось всего несколько часов. Я встала, налила стакан воды и села за стол, чтобы поработать с бумагами, связанными с управлением лудуса. Во время занятости минуты идут быстро, и я не заметила, как взошло солнце. К моему счастью, день выдался не таким жарким, как до этого, так что после завтрака я решила прогуляться вдоль обрыва и подышать морским воздухом. Гладиаторы совершали пробежку от казармы до гор. С места, где я стояла, было очень хорошо их видно. Жадно начала всматриваться, ища глазами моего гладиатора. И вот же он — бежит вместе с Орвоном и Афием в середине колонны. Время, подчинившись этому прекрасному моменту, замедлило свой ход. Я видела Рикса словно в замедленной съемке. Плавные движения. Могучие мышцы, обтянутые костюмом, вызывающе играли с моими глазами. Рукой он непринуждённо заправляет за ухо выбившийся золотой локон, поворачивается в сторону Орвона и улыбается. Как же он прекрасен! Эти точёные черты лица, эти будоражащие глаза цвета океана, эти брови, эти длинные волосы! Если бы он улыбался мне так, как и им, о, какой бы счастливой я была! Почему я наблюдаю за ним лишь с расстояния ста метров, а не с расстояния вытянутой руки? И почему так бьется сердце? С нашей последней встречи прошло семь дней, но казалось, будто миновало семь долгих лет. Я чувствовала потребность видеть его, говорить с ним, касаться, вдыхать аромат его кожи. И почему же так бьется сердце?!.. Проиграв внутреннюю борьбу, я капитулировала от самой себя и ушла в свои покои, дожидаясь, когда доставят новые украшения и наряды, сшитые на заказ лучшими неоримскими портными. Когда я примеряла платья, в комнату вошла Паулина. - Августа, какие изящные браслеты! Никогда таких не видела. - В коробке лежат ещё и ожерелья. — ответила я, пытаясь застегнуть молнию на платье. Сестра начала с детским интересом их рассматривать. - Ну как тебе? — я покрутилась в бежевом платье. - Ты такая… Ты такая красивая. Не припомню, когда в последний раз видела тебя, одетую в светлые тона. Тебе очень идёт! - Вкусы меняются, Паули. Она подошла ко мне и надела на меня одно из новых ожерелий. Я подошла к зеркалу и взглянула на себя. Первая мысль, промелькнувшая в голове: «Вот если бы Рикс видел меня!». Смутилась и отвела взгляд от зеркала. - Ой, вот это ещё очень красивое. — сестра продолжила разглядывать ожерелья. - Если нравится, забирай. - Но оно ведь твоё… - Куплю ещё лучше. - Спасибо, Августа! Она подошла ко мне, раздвинув руки для объятия. Немного стушевавшись, я все-таки развела свои в ответ, и мы обнялись. Странное чувство. Не хватало Лабеля, который сказал бы какую-нибудь тривиальщину вроде «Девочки, какие вы у меня прекрасные!». Старалась не показывать этого, но я была рада, что она пришла ко мне. - Ну все, ступай к себе. Мне ещё нужно все это разложить в гардеробе. — сказала я. Убрав покупки, я вышла на террасу и прилегла на стоявший там шезлонг. Видимо, накопившаяся усталость решила дать о себе знать, так что я провалилась в сон и проснулась лишь спустя часа два. Благо все это время я была в тени. Переодевшись, спустилась на ужин. Паулина сидела в подаренном мною ожерелье. - Сестра, какое оно красивое! — восхищался Лабель. — Новое? - Августа подарила! - Правда?.. — он посмотрел на меня, ища подтверждение. Я кивнула. - Очень красивое. — повторил он, видимо удивившись. Сегодня во время и после ужина разговор с ними, как и обычно, не клеился. Оставив Лабеля и Паулину вдвоём болтать по душам, я удалилась. Вот вроде бы бывают между нами моменты просветления, и я чувствую, как они тянутся ко мне, но либо я сама их отталкиваю, либо они останавливаются сами, боясь в очередной раз быть отвергнутыми. Презирала себя за это, но ничего не могла поделать. Мне так хочется быть с ними одной семьей. Может, однажды я смогу. Да… когда это всё закончится, мы будем одной семьей. Так хочу верить в это… Пусть же эта мысль станет моей путеводной звездой. В тот вечер я сидела в своих покоях и читала древний роман, написанный ещё во времена процветания Старой Земли. Его главный герой, дабы проверить свою теорию превосходства человеческого разума и предназначения, убивает женщину, а затем лицезрит, как эта самая теория терпит полный крах, не выдерживая натиска мук совести. Печально… Я всегда полагала, что мы, наше существо, — это результат того, как мы мыслим, однако последние события, эта книга и нахлынувшие воспоминания из молодости — всё это упрямо доказывало мне, что я не права: мы — это не то, как мы мыслим, а то, что мы мыслим. Не столь важен процесс мысли, сколь ее результат. Хотя именно процесс определяет нашу способность делать рациональные выводы. Не столь важно, почему я в тот вечер хотела думать о Риксе, сколь факт того, что я действительно сидела и думала о нем. И чем больше я думала, тем больше становилась иррациональной в своих глазах. Поняв, что не могу сосредоточенно читать, я закрыла книгу и убрала ее. Прошла по комнате несколько кругов, прислушиваясь к собственным шагам и редкому треску тлеющих углей в камине. Мысли были где-то далеко за пределами комнаты. Я открыла дверь и вышла на террасу, залитую лунным светом. Пройдя босиком по холодному мраморному полу, я удобнее запахнула свой ночной наряд и облокотилась на каменные перила. Теперь я слышала звук ночного прибоя на Блоре, видела темно-синие воды, которые, отражая блики звёзд, омывали скалистый берег, и вдыхала тягучий аромат трав, раскалённых солнцем в течение дня. Так хорошо. Так спокойно. На минуту я закрыла глаза и почему-то снова вспомнила маму… Улыбнулась. С моей террасы очень хорошо была видна казарма гладиаторов. Присмотревшись ко второму этажу, я начала отсчитывать окна, чтобы найти то самое, его окно. И нашла. Горел тусклый свет догорающей свечи. Что он делает? Читает? Или снова устроил посиделки с Орвоном и Афием?.. Кольнула ревность. Но с чего бы это? Он вправе распоряжаться своим личным временем так, как посчитает нужным… Однако какое-то настойчивое, тянущее, даже несколько мерзкое чувство заставляло меня хотеть, чтобы свет в его окне погас, что означало бы, что он лёг спать. Позор… Я ревную своего раба к парочке других таких же рабов. Какая ирония! Но Рикс был моим рабом, я ни с кем не хотела делиться им. И тут же проклинала себя за свои мысли: этот раб тебе отчего-то дорог, милая Августа, и признай уже этот факт, вместо того чтобы раздражаться тому, что Рикс, о чудо, свободно общается со своими друзьями в то время как тебя он видит, если повезёт, пару раз в неделю с расстояния двадцати метров… Нечестно! Хотела бы я сейчас поговорить с тобой где-нибудь там, где нас никто не услышит. В твоей комнате, в моем саду или у обрыва — неважно. Главное, что рядом с тобой. Стало так грустно, что я отошла от перил и села на вышитую золотом подушку, глядя на море. Как же мне в тот момент хотелось оказаться на твоём берегу, Рикс. Я плыла изо всех сил, глядя на белый луч маяка твоего сердца, стараясь не сбиться с курса… Продрогнув от ветра, я отправилась в свою комнату и легла в тёплую постель, однако, к сожалению, не уснула, а пролежала ещё какое-то время, думая о нем и о нас. Неужели люблю его, подумала я, и провалилась в глубокий, освободительный от мыслей сон. Ничего не снилось. Утром я проснулась раньше обычного, и мне так не хотелось вставать. Чем бы заняться сегодня? И снова утренняя прогулка, завтрак, чтение книг, обед и так далее, и так далее… Как же я ненавидела свою жизнь! Чёртова золотая клетка, из которой нет выхода. Встав, я налила из хрустального графина стакан прохладной воды и выпила его. Пока пила, вспомнила вчерашние размышления перед сном, и меня посетила совершенно безумная мысль: а что, если я схожу до казармы и повидаю Рикса?.. Сумасшествие, но мне так понравилась эта идея, что я почувствовала себя окрылённой. А что скажут рабы?.. Наверное, всем будет так интересно, почему я пришла к нему, но, с другой стороны, он в числе приближённых отца, так что мой визит не должен вызвать каких-то недоумений. В конце концов, я здесь главная и мне решать, что делать. Боже, я подчинилась импульсивному желанию… Теряю хватку. Но почему бы не начать делать то, что я хочу, а не то, что от меня ждут? Не сказать, что я не делала то, что хотела, но… а впрочем, неважно. Надела любимое зелёное платье Рикса и пошла в казарму. Войдя внутрь гладиаторского дома, я неминуемо обратила на себя всеобщее внимание. Кто-то воскликнул: «Всем построиться! Домина Августа пожаловала!» Я подняла ладонь, показывая, что построение не нужно, и кивнула, разрешая продолжить заниматься своими делами. Ко мне тут же подлетела Сторция, всем своим видом показывая озабоченность моим появлением и лёгкое раздражение из-за того, что ей пришлось отвлечься от утренней трёпки новичков. - Что же Вы не предупредили о своём визите, домина Августа? Мы бы хоть подготовились, а то здесь утренний бардак, недостойный Вас. — сказала Сторция, скользя по мне ехидным взором. — Негоже нам представать перед Вами в таком виде. - Знай своё место. — протянула я, возмущённая поведением нахалки, стараясь не повышать голос. — Вздумала дерзить? Могу напомнить, что твоя ничтожная жизнь принадлежит мне, и я буду решать, как ей распоряжаться. Сторция вспыхнула, открыла было рот, чтобы что-то сказать, но, взяв себя в руки, тут же опустила глаза в пол, склонила голову и произнесла: - Извините, домина Августа. Я не хотела Вас расстроить. Полуулыбнувшись, довольная победой в неравном бою, я спросила: - Где сейчас Рикс? - Был в своей комнате, но… — гладиатрикс, явно не ожидавшая такого вопроса, замялась, — я могу сама позвать его, госпожа. - Не стоит. Я схожу сама. А ты свободна. - Но… - Не заставляй меня повторять дважды. — сказала я шёпотом и последовала на второй этаж. Поднимаясь по лестнице, я слышала перешёптывание внизу. Нагрянула к ним с проверкой, как снег на голову. Пошла по коридору и взглянула вниз через перила — все сразу отвели от меня взгляды и продолжили свои сборы на утреннюю тренировку. Сторция тут же завопила, начав подгонять остальных. Наконец найдя его дверь, я остановилась. Всего одно движение рукой, всего один шаг, и ты увидишь его, Августа. Впервые за долгое время я испытала что-то, похожее на трепет. Хотелось как можно быстрее распахнуть дверь и войти внутрь, но вместо этого я сделала глубокий вдох и выдох, поправила выбившуюся прядь волос, плавно нажала на ручку двери и вошла. Рикс уже надел тренировочный костюм и собирал свои длинные золотые волосы в пучок. Увидев меня в отражении зеркала, его лицо охватило искреннее удивление. Он развернулся ко мне. - Домина Августа?.. Простите, я не сразу Вас заметил. Чем обязан Вашему визиту? Я закрыла дверь и прошла в комнату, попутно оглядывая ее. Пахло хвойными маслами, какими гладиаторы обычно пользуются в термах. Кровать была наспех заправлена, на прикроватной стойке возле догоревшей свечи лежало руководство по использованию оружия ближнего боя. У окна стояли два горшка с огромными монстерами, гордо раскинувшими свои ветви. На сундуке у стены валялись бирюзовая тога и несколько пар трусов. Мальчишеский хаос, подумала я и улыбнулась своим мыслям. Рикс, заметивший эту улыбку, осторожно спросил: - Госпожа?.. Подняла на него свой взгляд. - Не бойся, Рикс. Нас никто не услышит. - А должен? — он не понимал, к чему я клоню. - Я не займу много времени, так что успеешь к началу тренировки. - Слушаю Вас. Я сделала несколько шагов ему навстречу. Было сложно говорить. - Захотела увидеть тебя сама, чтобы не передавать записки, которые могут прочитать все любопытные глаза. - Зря вы так, домина Августа. У нас в казарме царят честность и неприкосновенность личных дел. - Уверен в этом? — спросила я, лукаво улыбаясь и стреляя в него взглядом. - Конечно, я верю. — гордо заявил Рикс. - Славно. — и ещё один выстрел. - Зря Вы сами ко мне пришли, госпожа. Люди теперь судачить начнут. - Это их не касается. Я могу видеть тебя, когда пожелаю. - Но Вы пришли в мою комнату, и мы остались одни… Для них это повод для сплетен. — помедлив, Рикс продолжил. — Просто я переживаю за Вашу репутацию. - С моей репутацией ничего не случится, Рикс, если я просто решу наведаться в казарму гладиаторов. В конце концов, пока отец в отъезде, я здесь главная. - А как же доминус Лабель? — спросил он с не менее, чем у меня, лукавой улыбкой. - Мы оба знаем, что Лабель не годится для этого. — откровенно ответила я, глядя ему в глаза. — После той истории с посадкой на Паитруме я лишь окончательно в этом убедилась. Взять в руки власть не так сложно, как ты думаешь. Гораздо сложнее суметь ее удержать. - Но Ваш брат поразительно быстро всему учится, госпожа. Уверен, он не разочарует Вашего отца. - Да… — вымолвила я, задумавшись. — В жизни отца и так много разочарований… Но я помогаю Лабелю по мере сил. Думаю, однажды он справится. - Не сомневаюсь. — Рикс улыбался. Его улыбка меня освещала, очаровывала. Хотелось забыть о разговоре, о Лабеле, обо всех — забыть и просто любоваться этой улыбкой. - Я вижу, Вы пришли сюда не о брате говорить, домина Августа? — Рикс прервал момент моего очарования. - Ты прав, Рикс. Я пришла сказать, что жду тебя в зимнем саду через два дня в то же время, в какое мы встретились в прошлый раз. Рикс изрядно удивился. Он, кажется, боролся с собой, но в итоге спросил: - Вы проделали путь в казарму, чтобы сказать это?.. Я имею в виду… Ох, не стоило, госпожа. — он был явно ошарашен. - Да, я пришла за этим. - Зато теперь у парней будет тема для обсуждения. — он начал тихо смеяться. Я же ответила серьезно: - Я пришла, потому что это единственная возможность официально увидеть тебя и поговорить. И мне глубоко наплевать, что скажут об этом твои друзья-рабы. - Извините, просто я… — он немного смутился. — Я очень рад был видеть Вас, госпожа. Правда. Мое сердце пропустило удар. В комнате повисла тишина. Были слышны затухающие голоса с первого этажа. Я почувствовала ветерок, доносящийся от открытого окна. Приятный, но отчего-то напряжённый момент. - А я рада это слышать, Рикс. Я отвела взгляд на дверь. - Думаю, мне пора. - Стойте! — пытаясь остановить, он интуитивно взял меня за предплечье. Какое тёплое прикосновение. Какой тёплый голос… - Что? — вымолвила я. Рикс, смутившись своего жеста, отдернул руку, словно обжегся, и сказал: - Я… — он подыскивал слова, но тщетно. — Я хотел сказать… что я приду через два дня, госпожа. — закончил он, теребя затылок и опуская взгляд в пол, дабы скрыть выступивший на щеках румянец. - Славно. Я смерила его своим взглядом, подошла к двери, оглянула ещё раз комнату и вышла. На удивление внизу уже никого не было, кроме Орвона, пытающегося завязать сандалии. Должно быть, все уже ушли на тренировку. Увидев меня, парень смутился, подскочил. - Д-доброе утро, домина Августа. - И тебе, Орвон. — ответила я с улыбкой и пошла в сторону выхода. Пока шла, думала, зачем я это сделала. Ещё и улыбнулась ему… Со стороны похожа на влюблённую дурочку! А может, так оно и есть? Эта мысль, словно червь, заползла в мой разум и начала его точить. Выйдя на улицу, я вдохнула аромат лаврового дерева, растущего неподалёку, и взглянула на небо: сегодня была ясная погода, однако вдалеке виднелись серые тучи. От воды отчётливо доносился крик чаек. Скорей бы полил дождь, подумала я, и смыл бы с меня всю печаль и все раздумья. Так я и пошла на виллу, чтобы приказать слугам вынести завтрак на главную террасу, где мы с Паулиной собирались вместе почитать, пока погода не испортилась.***
Следующие два дня прошли в томительном ожидании часа нашей встречи. Своё волнение я уже приняла за данность и не пыталась делать вид, что со смело все хорошо. В голове был рой вопросов: «Придёт ли он?», «Как дожить до того момента?», «Что я ему скажу?», «А что потом?». Но в глубине души я уже всё давно решила и знала ответы. Вечером, устав сидеть в душных покоях, я решила прогуляться вдоль берега, посмотреть на вздымающиеся волны и услышать такие успокаивающие звуки прибоя. Дело было после того, как с Граутом и Сторцией я закончила дела по управлению лудусом. Спустилась по лестнице в холл и услышала какие-то звуки. Замедлив шаг, я увидела этих двух гладиаторов, расположившихся за колонной. Прислушалась. - …очень опасно, Граут. Они не должны знать. - Но сколько мы можем скрываться за колоннами? - Не знаю… Довольная своим открытием, я вальяжно прошла по коридору и произнесла: - Ну надо же! Цепной пёс нашёл себе цепную… девушку. — закончила, с ехидной улыбкой уставившись на них. Их лица озарил целый каскад эмоций: удивление сменилось страхом, который тут же испарился, оставив за собой стыд. - Давно мой дом превратился в место встречи гладиаторов? - Госпожа, я сейчас всё объясню. — начал Граут. - Не утруждай себя. — перебила я. — Какой позор! Вот так: шепотом, в коридоре, под носом у хозяев… Ради вечной славы? Они уставились друг на друга. - Но ведь разве рабы не могут быть вместе, госпожа?.. — с отчаянием спросила Сторция. - Могут. Но с разрешения хозяев. — сказала я все с той же улыбкой. - Но тогда, госпожа, позвольте поставить Вас в известность. Больше мы скрываться не можем. - Больше и не потребуется. Такие вопросы, к сожалению, не в моей компетенции. Во время отсутствия отца я здесь что-то вроде регента, поэтому ограничена в решениях касательно лудуса. Он вернётся, и тогда говорите уже с ним. В конце концов, кто я такая, чтобы вмешиваться в такие дела? Но я была возмущена тем, что это происходило вот так, втихую. - Вы… Вы ведь никому не расскажете, госпожа? — боязливо спросил Граут. - Я пока приберегу данную информацию. Они оба заметно расслабились. - Но всегда могу ее использовать. — добавила я, наслаждаясь моментом. Сторция напрягалась, вытянулась, выдохнула и наконец произнесла: - Спасибо, госпожа. Я ухмыльнулась, с огоньком глядя ей в глаза. Вы оба у меня на крючке, дорогая. Посмотрим, как ты теперь будешь перечить. - Можете идти. Поклонившись, они оба ретировались. - Августа! Это восклицание вывело меня из своих мыслей. Развернулась и увидела Лабеля, надвигающегося на меня. И что это с ним?.. - Как ты смеешь отчитывать их?! Тебя это не касается! Почему ты в это полезла? - Для начала выдохни через нос, а затем задавай вопросы. — спокойно ответила я. Он подошёл ко мне, и он был в гневе. - Ты и так практически все дела лудуса взвалила на себя, оставив мне смехотворные вопросы, так ещё решила издеваться над фрументариями отца? - Тебя огорчает это или смехотворные вопросы? - Я… — он замялся. — Но ведь мне нужно учиться, сестра. - Странно выходит: отец рьяно учит тебя, а дела веду я. - Потому что тебе обязательно нужно во всё влезть и испортить, лишь бы выставить меня посмешищем на глазах семьи и рабов! - Ты прекрасно знаешь, что это не так. Я всегда поддерживала тебя, но это воспринималось как должное. - Да что с тобой, Августа? Мы только начали общаться как брат и сестра, а не как соперники, хоть я никогда к тебе так не относился, но ты решила всё залить своим ядом. - Не смей так со мной разговаривать, Лабель. — я не сказала, а прошипела, как кобра, готовая к броску. - А ты не говори слов, о которых будешь потом жалеть! — он не унимался, глаза его были налиты гневом. — Не забывай, что именно меня отец выбрал наследником. Проглотив появившееся на языке оскорбление, я улыбнулась: - Наследник, дорогой брат, — это тот, кто получает в свои руки имущество. А с таким подходом ты получишь не золотые хоромы, а лишь камни да кости. Лабель стоял ошарашенный посреди зала. От его гнева не осталось и следа. Он был потерян. - Я очень стараюсь… — произнёс он надтреснутым голосом. - Судьба любит пытливых, братец. Старайся. Я ободряюще похлопала его по плечу и пошла на выход. У дверей развернулась: Лабель так и стоял, с грустью смотря мне вслед. Я сделала то, что должна была. Он должен научиться быть жёстче с рабами. Те немногие приятные мгновения между нами, что были в последние дни, разрушились, обнажая наши истинные с братом отношения: отстранённые, холодные, натянутые. Но именно это может помочь нам всем в будущем выжить, я уверена. Выйдя на свежий воздух, я вдохнула полной грудью. Пошла к берегу, смотря по пути на красивый закат. Дойдя до песка, я сняла туфли, отложив их в сторону. Ступая босыми ногами по начинающему остывать от дневного солнца песку, я чувствовала, как песчинки охватывают мои ступни, как мелкие осколки ракушек царапают кожу. На камнях около воды копошилось несколько крабов, деля добычу. Сверху на камне сидела большая чайка и наблюдала за ними. Здесь было очень спокойно. Надвигающиеся на берег разбитые волны нежно целовали лежащие ракушки и причудливых цветов камни. Время от времени из воды показывались мелкие рыбёшки, блестящая чешуя которых поразительно красиво отражала лучи заката, превращая тёмную водную гладь в подобие звёздного неба. Я присела на песок. «На твоём берегу» — возникло у меня в голове. Вспомнила его лицо. «Я — это ключ, госпожа». Я обязательно доплыву, Рикс…***
Час, которого я ждала и жаждала два томительных дня, почти наступил. Весь день не находившая себе места, я окрылённой походкой пошла в гардероб и надела свой бордовый бархатный плащ. Потом простояла какое-то время у зеркала, подбирая украшения. Нужно было выглядеть достойно, подобающе. И чего это я так разволновалась по этому поводу? Аккуратно вышла в холл и бесшумно прошла мимо сидевшей ко мне спиной Паулины, которая, видимо, решила повышивать. Путь лежал через тренировочную площадку гладиаторов. Благо там никого не было. Точнее, я так подумала. - Домина Августа?.. — раздался неуверенный голос, нарушивший идеальную тишину. Развернувшись, увидела Сторцию. Она была одна. - Что-то случилось? — спросила я. Девушка помялась, решаясь на вопрос, и подошла ко мне. - Госпожа… — ей было тяжело говорить, — пожалуйста, помогите. Сейчас только Вы можете сделать это. - Я так понимаю, дело в тебе и Грауте? - Да, госпожа. Поверьте, я не стала бы лишний раз беспокоить Вас… Но нам с ним действительно нужна помощь. Сторция была подавлена. Лишённая былого задора и земли под ногами, она стояла и взывала ко мне. Невольно я вспомнила конфликт с Лабелем из-за них, вспомнила о том, что в мои обязанности как домины входит ответственность за своих рабов. Да что там: вспомнила, куда и с какой целью я сама сейчас направляюсь. Всё встало на свои места. Я подошла к Сторции и положила ей руку на плечо: - Конечно, я помогу тебе. Вам обоим. Приходи утром ко мне, мы все обсудим и не будем дожидаться возвращения отца. - Госпожа, благодарю Вас! — она просияла, тут же отводя мокрые от выступивших слёз глаза. - Вытри слёзы, Сторция. Лучшей гладиатрикс лудуса они не к лицу. — тепло улыбнулась я и пошла своей дорогой дальше. С каждым метром, приближающим меня к месту встречи, мое сердце билось все сильнее. Предвкушение заставляло меня идти быстрее. Не заметив, как уже начала подниматься по тропе к саду, я в полной мере осознала, насколько же сильно сейчас хочу увидеть Рикса. Подойдя к месту встречи, я вышла из-за угла и увидела его. Он стоял спиной ко мне, повернувшись к кустам гортензий. Мое сердце норовило вылететь из груди, качая вскипевшую кровь по артериям. Стало тяжело дышать. Пытаясь совладать с собой, я медленно начала подходить, но Рикс, услышав мои шаги, повернулся. Его лицо определенно выражало облегчение и радость по поводу того, что он не зря пришёл. Как же отрадно видеть на нем именно эти эмоции… Встав от него на расстоянии десяти шагов, я остановилась. - Госпожа, — начал он, — я очень рад, что Вы пришли. Пока я ждал Вас, думал о нас, и, прежде чем Вы что-то скажете, я хочу с Вами объясниться. Моя радость была омрачена его словами: а вдруг он скажет, что, подумав, решил не связываться со мной? Не хочет? Или ничего не чувствует ко мне? А может… ещё хуже: ему нравится кто-то другой?.. Тишина. Лишь шелест листьев кустов и деревьев. Смеркалось. Среди серых облаков начал проясняться силуэт луны. Он подбирал слова. - Госпожа… Я знаю, что по своему положению Вы вольны делать то, что пожелаете. Знаю, что порой Вам бывает скучно и Вы… ищете себе игрушки для развлечения. — он говорил медленно, сдержано. — Но я… Вы выбрали меня, хотя я не хотел этого. Однако же теперь я понимаю, насколько был неправ. О, госпожа, я был таким дураком! Я потерялся в своем гневе и сомнениях и не видел главного. Не знаю, для чего Вы меня сюда позвали, но я обязан сказать это. Все последние дни Вы не выходите из моей головы, из мыслей. Мне плохо, госпожа. Я чувствую, как Вы нужны мне, но понимаю, что вряд ли мое желание когда-нибудь исполнится — мы на разных берегах. Моя жизнь ничего не стоит. Но она обретает поразительный смысл, когда я думаю о Вас — каждый день, каждую ночь. Я лишь жалкий раб для Вас, но я готов быть им, готов раздавить всю свою гордость, лишь бы быть ближе к Вам и проживать с Вами одну жизнь, видеть одними глазами этот бренный мир. У меня нет абсолютно ничего. Я ничего не могу предложить Вам. Всё, что у меня есть, — это я. И я готов отдать Вам всего себя. Всецело. Без остатка. Договорив, он встал, расправив руки и ожидая от меня какой-то реакции. Я никогда не слышала таких слов в свой адрес. Тело обхватила дрожь, и я даже не пыталась ее скрыть. В груди стало настолько тепло и светло. Нужно было что-то ответить. - Ты уверен в своих словах, Рикс? Это все, что я была способна сейчас выдать. - Да, домина Августа. Я никогда не откажусь от них. Не знаю, что сделало Вас такой. Не знаю, кого вы однажды любили и любили ли. И мне всё равно, ибо сейчас есть только я и Вы. И я всегда буду на Вашей стороне, всегда буду Вас защищать, даже ценой собственной жизни. Его слова были полны мёда. Он сказал, что будет рядом, что защитит меня. Но могу ли я верить этому мальчишке, ещё вчера желавшему другую? От волнения у меня словно бы поднялась температура. Но мыслила я предельно ясно и рационально. Я должна сделать это! Подойдя к Риксу ближе, я взглянула в его глаза. В них читалась боль. А ещё преданность. Я вытащила из рукава изящный легкий стилет. На его лице промелькнула настороженность, но он стоял. Я взяла стилет за лезвие, крепко сжав его, и повернула рукоятью к Риксу. - А сможешь ли ты защитить меня от себя? И, что более важно, от меня самой? Я сжала лезвие ещё сильнее. Несколько капель крови упали на белоснежный снег, тут же плавя его своим теплом. Пристально глядя ему в глаза, полушёпотом я спросила: - Ну?.. Чего же ты меня не защищаешь? - Госпожа… — Рикс обхватил мою руку со сжатым стилетом и рухнул коленями на мягкий снег. Аккуратно взявшись за рукоять, он вытащил из моего хвата стилет и отбросил его в снег, где он скрылся, оставив вокруг небольшое красное пятно. Стоя на коленях, Рикс поглаживал мою руку, а затем, к моему полному удивлению, без стеснения и неприязни поцеловал запятнанную кровью тыльную сторону ладони и приложил к своему лбу. Поднял глаза на меня. Они были влажными. - Я защищу Вас от всего мира. Отныне я навсегда Ваш, госпожа. Пальцами я взяла его под подбородок, приподняв голову. - Встань. Эмоции бушевали внутри меня. Адский огонь. В это мгновение я осознала всё, абсолютно всё. То, что не давало мне покоя все последние дни, наконец разрешилось. Мне хотелось кричать, разрушая окружающую тишину. Хотелось задушить себя, вонзить стилет в сердце, исчезнуть — но я, задыхаясь, наконец выдавила эти слова… - Я люблю тебя, Рикс. Он застыл. Из глаз его всё же начали тонкой струйкой стекать слёзы. Он накрыл мое лицо ладонями и поцеловал. Жизнь — это череда сменяющих друг друга мгновений, объединяющихся в события, которые откладываются в нашей памяти. Что-то забывается само, что-то мы усердно хотим забыть, но не можем, а что-то настойчиво уходит из памяти, как бы мы не пытались это запомнить. Всё произошедшее с нами ранее стало казаться глупой игрой, пустышкой, не способной описать и сотую часть того, что я начала испытывать сейчас, стоя перед ним с протянутой окровавленной ладонью и глядя в его бездонные синие глаза, в которых я тонула тем больше, чем смотрела в них. Мне было стыдно признаться самой себе в том, что я никогда так не робела перед мужчиной, перед рабом… И как я могла допустить подобное? Что за вздор?.. А он все это чувствовал, но не подавал вида. Я была благодарна ему за это. …Я почувствовала тепло его губ, тепло его души. Рикс открыл врата в свой мир, торжественно вручив мне ключи от него. Отстранился. Но мне было мало. Я снова примкнула к его губам — настойчиво, безальтернативно, властно. Теперь уже я распахивала свои каменные врата — с удовольствием, с переполняющей меня гордостью. Я дарю ключи от них тебе, мой Рикс. Сладкое долгожданное мгновение. Рикс ответил на мой поцелуй с ещё большим напором, с неистовым жаром. Казалось, мы можем растопить весь окружающий снег. Мы так долго ждали друг друга и нам так было этого мало. Не хотелось ничего — ни денег, ни власти, ни славы — только чувствовать его, касаться. Я поняла, что без сожаления променяла бы всё и всех ради того, чтобы жить рядом с ним, пусть и в самой большой глуши этого мира — мне было абсолютно всё равно, где, главное, что рядом с Риксом. Наконец мы отстранились друг от друга и молча сели на скамейку. Рикс протянул руку под падающие, дрейфующие в воздухе снежинки, которые мягко ложились на его широкие ладони и, испаряясь с горячей кожи, отправлялись на небеса, чтобы вновь стать снежинками — совершенно новыми и уникальными по форме, как и люди… как и Рикс. И в тот момент я осознала чертовски, до сумасшествия простую истину — он тут, рядом, и готов быть со мной всегда. А что я могла дать ему взамен?.. - Я готова, Рикс. - К чему, госпожа? - Августа. - Что?.. - Оставь эти формальности. Я пленница, Рикс. И только здесь, в этом саду, я чувствую себя тем, кто я есть — человеком. Без обязанностей, без титулов, без страха. И я готова принять твои чувства и ответить на них полной взаимностью. - Вы… ты заставляешь меня верить в рассвет, Августа. - Ты и есть рассвет, Рикс. — я была окончательно опьянена своей откровенностью. — Ты — луч света в моем темном царстве. - Я твой маяк, дорогая госпожа. — он взял меня за окровавленную ладонь, нежно оттирая ее белым платком, а затем поднес к губам и снова поцеловал, добавив. — Я освещу твой путь, чтобы ты могла без опаски плыть вперёд. - Знаешь, а ведь я думала о том же самом… - Наше судно выстоит любой шторм, пока мы рядом друг с другом. - Я готова уплыть прочь, Рикс. Уплыть и не вернуться. - Ещё не время. Но я обещаю, что, когда наша битва будет выиграна, мы вдвоём либо возьмём в свои руки Неоримскую Империю, либо найдём пристанище и будем жить настоящей семьей. Если бы я могла, я бы плакала. Но все слёзы вышли вместе со страхом и моими кажущимися сейчас глупыми сомнениями, которые снедали меня всё последнее время. Вместо слёз осталась улыбка, и я с удовольствием подарила ее Риксу. Взяв его уже такую родную ладонь, я поднесла ее к своим губам. - Обещай мне, что мы будем встречаться здесь. - Обещаю. Иногда мы хотим так много, что совершенно не замечаем очевидных вещей. Чего-то ждём, выжидаем и каждый раз разочаровываемся, не получив желаемого. А стоит только умерить свои желания, спуститься с небес на землю, и мы видим то, чего не замечали прежде. Я всегда интересовалась лишь своей семьей и собственным положением. Мне не было дела до чувств других. Рикс сменил мои приоритеты. Отныне нас двое. И кем бы я ни была от рождения, что бы ни делала, я знала, что люблю его. И теперь я каждую неделю с трепетом ожидаю момента, когда вновь увижу его, идущего ко мне среди кустов алых гортензий в моем зимнем саду.