***
- Cемь лет спустя - Майки готов был поставить свой новый СВ250Т, месяц назад подаренный ему на тринадцатилетие, на то, что это именно Сора подговорила Шина притащить к ним этого «родственничка». Около года тому назад Шиничиро и его невеста переехали в Осаку, как и планировали. Майки показательно бурчал, что брат безбожно ведется на любые «хотелки» своей девушки — стоило Соре надеть свою полицейскую форму, и мозг Шина моментально плавился в податливое и на все согласное желе. Но бурчал Манджиро все же не всерьез: он был искренне рад за старшего брата, нашедшего свою идеальную девушку — с Сорой сбылась даже его подростковая мечта об униформе. Майки же и под пытками не признался бы, насколько он сам привязался к невесте Шина, ставшей для него по-настоящему близким человеком. Но мягкотелость Соры ко всяким отбросам Манджиро бесила. Наверняка идея «влить в семью» названного брата, пока они с Шином гостили у деда Сано, принадлежала ей. Хотя, Шиничиро тоже хорош. Скормил Майки сказку о том, какой хороший у него сводный брат, с которым им наконец-то пришла пора познакомиться — а на деле этот тип оказался мерзким и напыщенным мудаком. И вот теперь Майки был вынужден терпеть в их доме этого белобрысого хмыря, потому что Шину и Соре, видите ли, взбрело в голову, что они все смогут сблизиться, пожив под одной крышей во время их недельного отпуска с семьей. Изана Курокава объявился в их доме с максимально высокомерной рожей, высветленными до белизны патлами и зачехленной гитарой за спиной — и Майки с первого же взгляда на него стало ясно: не выйдет у них никакой «семейной близости». «Братец» какое-то время назад пытался управлять Черными драконами, полученными по наследству от Шина, пока не загремел в исправительную колонию на несколько месяцев. От него группировка перешла в руки совершеннейшего отморозка — Шион Мадараме умудрился схлестнуться с Казуторой, после чего Майки с друзьями в порыве запального энтузиазма организовали собственную банду и не оставили от Драконов даже мокрого места. Давно отошедший от хулиганских дел, Шиничиро на неприятную ситуацию со своей бывшей группировкой смотрел философски, сказав Майки поступать так, как он посчитает нужным. Так что, вот уже почти год Манджиро руководил Токийской Свастикой, Шиничиро с невестой переехали в Осаку, а Изана Курокава несколько месяцев назад вышел из колонии. Майки был в курсе, что Шин даже из другого города помогает этому парню — брат нашел ему дешевое жилье и поручился за него перед органами опеки, — но знакомить младшего брата с потенциальным родственником не торопился. Ситуация начала меняться чуть больше месяца назад, когда перед самым днем рождения Майки в магазин Шиничиро вломились какие-то уебки. Инупи, приятель Шина, присматривавший за магазином в отсутствие хозяина, вовремя настоял на установке сигнализации — так что полиция спугнула воришек, не дав им украсть ни один из мотоциклов. Кем были горе-грабители — до сих пор никто не знал, но этот инцидент заставил Шина пересмотреть свою политику ведения бизнеса. Пока он обдумывал, что делать, Майки тихо радовался, что брата той ночью не то что в магазине — даже в городе не было. Шин ранее имел привычку засиживаться в магазине допоздна — кто знает, что могло бы с ним случиться, наткнись он на тех взломщиков. И тут на сцену вновь вышел Изана Курокава — именно ему Шиничиро решил доверить управление магазином и, по его словам, сводный брат отлично справлялся с задачей. Возможно, этот факт, впридачу к бесконечным лекциям Соры, стал для Шиничиро еще одним аргументом в пользу того, что младших братьев пора знакомить. Правда, восторга от этого знакомства ни один из них не испытал. Майки мог поклясться, что Курокава недолюбливал его задолго до их первой встречи — слишком уж обидными и злыми были его насмешки, как и его явное нежелание идти на контакт. Шиничиро настоял, чтобы всю неделю, пока они с Сорой будут гостить у деда, Изана тоже провел вместе с ними — ему даже выделили отдельную комнату, предварительно очистив ее от всякого хлама, который вся семья привыкла хранить там вместо кладовки. Курокава на сближение шел плохо и тепло общался с одним лишь только Шином. Впрочем, на второй день его пребывания под одной крышей с семьей Сано, он, казалось, немного оттаял к Эмме. Эта дурочка вздумала разреветься перед ним и, хлюпая носом, извиняться за то, что ни разу не пошла с Шином, когда тот навещал Курокаву в приюте. Манджиро во время этой сцены показательно кривился, закатывая глаза к потолку. Если этот хмырь всю жизнь был такой ехидной язвой, то Майки согласен был и дальше не иметь с ним ничего общего. Но, видимо, Эмма смогла тронуть что-то в его сердце своими словами, потому что хамить ей он перестал. Как бы то ни было, к середине этой непростой для всех недели Манджиро оказался единственным, к кому Изана продолжал оставаться крайне враждебно настроенным. Майки даже перед самим собой не признавал, как сильно его уязвило поведение этого придурка. Когда Шин впервые рассказал ему о том, что у него есть еще один брат, Манджиро действительно был счастлив. Он искренне хотел подружиться с ним. Вот только у мудака Курокавы явно были другие планы. Первый же его пренебрежительный взгляд в сторону Майки и обидные подколы очень быстро вызвали в младшем мальчике ответную агрессию. Поэтому все три дня, что они вынужденно сосуществовали под одной крышей, парни бесконечно собачились, заставляя Эмму плакать, а деда и Шина с Сорой поочередно гавкать на обоих, чтобы успокоились. А потом их взаимная вражда разразилась давно назревавшей кульминацией. В порыве отчаянного любопытства, Манджиро забрел в выделенную для Изаны комнату, пока того внутри не было, чтобы поближе рассмотреть давно интересовавшую его гитару. Майки был уверен, что играть на ней этот хмырь ни черта не умеет, а просто выпендривается. Но инструмент его привлекал, и ему ужасно хотелось как следует разглядеть его. За этим занятием его и застал неожиданно вернувшийся в комнату Изана, тут же поднявший страшный ор, обвиняя Майки в посягательстве на его личные вещи. Майки же, само собой, эту херню терпеть не стал, и в итоге дело закончилось дракой. Шин растащил не на шутку разошедшихся пацанов, едва сам не получив тумаков в процессе, и разогнал обоих по их комнатам, обдумывать свое отвратительное поведение. А теперь Майки, бесконечно сетуя на свою нелегкую долю, нехотя плелся к временной комнате Изаны, чтобы извиниться перед этим уебком. Никакой своей вины в произошедшем между ними конфликте Манджиро упорно не видел: в конце-то концов, он ведь просто потрогал его гитару. Курокава что, вообще конченый, если так реагирует на подобные мелочи? Но Шиничиро оставался непреклонен. «Пойми, Изана рос в детском приюте, и у него всю жизнь не было почти ничего, что он мог бы назвать действительно своим. Поэтому он очень ревностно относится к своим вещам, — непривычно серьезным тоном отчитывал Майки старший брат. — К тому же ты и сам дурак: зачем полез без разрешения в его комнату? Изане очень сложно, он с детства чувствовал себя одиноким, а оттого ожесточился. Помоги ему понять, что ты ему не враг. Помнишь, что ты мне сказал, когда я спросил тебя, как бы ты отреагировал на появление еще одного брата? Ты тогда сказал, что обязательно полюбишь его. Так давай же, Манджиро, помоги мне выстроить этот мост». Майки скептически хмыкнул, прокручивая в голове этот разговор с Шином, пока мучительно медленно брел по коридору к комнате Курокавы. Сейчас ему было неудобно и немного стыдно за те сопливые глупости, которые он наболтал Шиничиро год назад на набережной. Спрашивается, кто его за язык тянул? Но тогда он искренне верил, что если бы у него появился еще один брат, то он изо всех сил постарался бы подружиться с ним. Кто ж мог предположить, что братом окажется отморозок вроде Изаны Курокавы? Недовольно цокнув языком, Манджиро тихо зашипел от боли в разбитой губе и досадливо поморщился. Ладно, он сделает это ради Шина и только ради него. Хотя он по-прежнему не считал себя виноватым во вчерашней ссоре. Главное, сделать это максимально быстро, чтобы не… Уже почти дойдя до комнаты Изаны, Майки замер, удивленный доносившимися оттуда звуками. Мелодия, лившаяся из-за закрытой двери, была красивой и грустной — а Курокава, похоже, и впрямь умел играть на гитаре. Вот только вовсе не его мастерство заставило Манджиро окаменеть напротив закрытой двери. Он знал эту мелодию. В детстве Майки почти каждую ночь слышал ее во сне — слова и мотив печальной колыбельной проросли в его сердце и навсегда переплелись с невидимыми струнами его души. Как и девушка, которая пела ему эту колыбельную. С возрастом она стала сниться ему все реже, но даже так — Манджиро продолжал из раза в раз видеть во сне эту знакомую незнакомку. Ее образ, ее голос, бесконечная печаль в разноцветных глазах — девушка манила его, будоражила, волновала. Майки упорно искал ее черты в лицах случайных прохожих на улице — безуспешно. Возможно, она и впрямь жила лишь в его воображении, но… Но ведь Курокава сейчас играл на гитаре именно ту колыбельную, из его сна. Машинально ощупав пальцами простенький браслет из черных бусин-четок, который продолжал носить с тех самых пор, как сплел его много лет назад, Майки взволнованно облизнул губы, почувствовав на них привычную горечь — он каждый раз ощущал ее, эту горечь на своих губах, словно испачканных пеплом, после каждого пробуждения. Потому что, просыпаясь, Манджиро возвращался в реальность, а она оставалась там, в туманном и загадочном мире снов, все такая же неуловимая и эфемерная. Потрясенный тем, что сейчас наяву услышал мелодию, преследовавшую его во сне столько лет, Майки даже не сразу осознал, что музыка затихла. — Может, хватит уже торчать за дверью? — донесся из комнаты раздраженный голос Курокавы. — Либо заходите, либо проваливайте. Мазнув кулаком по губам в попытке стереть с них призрачный пепел, Майки сухо шмыгнул носом, настраиваясь на нелегкий разговор, и решительно провернул дверную ручку. — А, это ты, — невпечатленно хмыкнул Курокава, скользнув по нему пренебрежительным взглядом. Не сказав больше ни слова, он вновь склонился над гитарой и принялся поочередно касаться пальцем струн, отлаживая их звучание. Майки хмуро поджал губы, неуклюже топчась на пороге и чувствуя себя совершенно по-дурацки, но теперь у него появилась куда более сильная мотивация хотя бы попробовать завязать разговор с Курокавой. — Я пришел извиниться за то, что зашел к тебе без спроса вчера, — через силу, монотонным голосом протарахтел Майки, выдавливая из себя упирающиеся слова. Курокава насмешливо фыркнул, и Майки, скользнув взглядом по распухшей и посиневшей после его кулака скуле парня, не сдержался, добавил мстительно: — И за то, что так сильно отделал тебя. Майки просто не мог перестать упиваться тем фактом, что вчера смог-таки вломить Курокаве, который был старше на три года и в драках явно знал толк. Изана перестал бренчать на гитаре и бросил на мальчика недовольный взгляд исподлобья. А следом растянул тонкие губы в приторно-ехидной улыбочке. — Ну, тогда я тоже извинюсь за то, что так красочно расписал твою малолетнюю морду, и что чуть не сломал тебе ногу. Раздраженный и уязвленный ответным выпадом, Майки машинально дернул покрытой ссадинами щекой и, облизнув разбитую нижнюю губу, осторожно перенес вес на здоровую ногу. Вчера Курокава с дьявольской ловкостью заблокировал его коронный удар ногой, при этом провернув какой-то дикий трюк, из-за которого Майки до сих пор казалось, что кость в его голени может раскрошиться на кусочки от любого неосторожного движения. Козел белобрысый. — Поизвинялись, теперь вали давай, — прохладно бросил Изана, вновь отворачиваясь к своей гитаре и всем своим видом давая понять, что разговор окончен. И Майки понял, что тянуть дальше нет смысла. Они никогда не подружатся с этим говнюком, но он обязан выяснить, откуда Курокава знает эту колыбельную, даже если придется выбить из него это признание. — Откуда ты знаешь ту песню, которую играл сейчас? — на одном дыхании выпалил Майки, невольно сжимая кулаки в ожидании очередной агрессивной отповеди от «братца». Но Изана уставился на него с нескрываемым удивлением, и под этим его взглядом Манджиро вдруг почувствовал себя очень неуютно и уязвимо. Он ждал презрительного хмыканья, насмешек, требования свалить к чертовой матери, но Курокава лишь нахмурился и с легким недоумением спросил, забыв подсыпать в голос привычной язвительности: — Тебе-то какое дело? Майки недовольно засопел себе под нос, переминаясь с ноги на ногу. Курокава, конечно, не излучал дружелюбие, задавая встречный вопрос, но в его голосе слышалась искренняя заинтересованность. Если начать грубить ему сейчас, белобрысый точно закусит удила и выставит его вон, так ничего и не объяснив. А Майки позарез нужно было узнать, откуда эта мелодия. Поэтому он решил сказать Изане правду. Ну, почти правду. — Мне пел эту колыбельную человек, которого я очень хочу найти, — нехотя пробормотал он, уставившись в пол. — Может быть, если я узнаю, откуда взялась эта колыбельная, то пойму, где искать. О том, что слышал эту песню исключительно во сне от взрослой девушки, которую никогда не видел наяву, Майки благоразумно умолчал. Он долгое время пытался разузнать, что это за колыбельная, но кого бы ни спрашивал о ней, все только руками разводили: никто никогда ее не слышал. До этих пор. Потому что Курокава знал ее. — Иногда люди, которых ты очень хочешь найти, совершенно не стоят того, чтобы их находили, мелкий. Голос Изаны звучал очень серьезно, без привычного налета высокомерия и ехидства, наоборот — в нем сквозила какая-то странная грусть. Удивленный тоном сидящего перед ним парня, Майки даже проигнорировал это обидное «мелкий» в конце. — Я лучше найду и разочаруюсь, чем буду всю жизнь жалеть, что даже не попробовал, — так же серьезно ответил ему Майки, впервые прямо глядя Изане в лицо. Тот молча глядел на него какое-то время с абсолютно нечитаемым выражением на лице, и раздосадованный (и немного — смущенный) Майки уже подумал было, что Курокава не собирается ему отвечать, когда он вдруг заговорил: — Ну, если этот человек не жил в приюте, где я вырос, то ума не приложу, откуда еще он мог бы знать эту колыбельную. Майки уставился на него, вытаращив глаза, моргнул раз, другой. — Че? — оторопело выдал он результат полуминутного анализа услышанного. Изана нетерпеливо цокнул языком и отвернулся, вновь беря в руки гитару. — Эту колыбельную частенько пела нам одна пожилая нянечка, в мой последний год в приюте, — с показным безразличием проговорил он, делая вид, что сосредоточенно настраивает что-то в гитаре, но легкая дрожь его голоса выдавала тщательно подавляемые эмоции. — Она сама ее сочинила. Когда-то давно она пела эту колыбельную своей дочери, которая выросла и пошла в армию, где и погибла. По крайней мере, так сказали тетушке Акимару — тела ее Рен военные старушке так и не отдали, так что она даже похоронить дочь не смогла. — Изана помолчал пару секунд, еще ниже склоняясь к гитаре. Затем добавил тише: — Нянечка умерла, когда мне тринадцать исполнилось, как тебе сейчас. В приюте она была единственным человеком, который относился с теплотой к нам, мелким отбросам. Так что, — он развернулся к притихшему от услышанного Майки и с наигранной бодростью закончил: — человек, которого ты ищешь, мог слышать эту колыбельную либо от дочери старушки Акимару, что вряд ли, потому что она погибла совсем молодой, либо от самой няни в приюте. Майки неуклюже застыл на пороге, смущенный — не хотелось признавать, что его тронуло услышанное. Но происхождение колыбельной совсем не пролило света на то, где ему искать незнакомку из его снов. Ему ведь снилась взрослая девушка. Вряд ли она росла в приюте вместе с Изаной — тому было только шестнадцать. Могла ли она работать в приюте с их няней? А может, эта девушка все-таки знала Рен, погибшую дочь старушки Акимару? Нет, все эти версии казались притянутыми за уши… Хоть Майки и не узнал ничего, что могло бы помочь ему в поисках, но все же сейчас он действительно услышал нечто важное. И не только услышал — увидел это в лице парня напротив, что сейчас так упорно прятал любые проблески эмоций в глазах. — Слушай, — неловко начал Майки, с досадой чувствуя, как начинают предательски теплеть щеки. — Ты, конечно, тот еще мудак, — Изана фыркнул, стрельнув в него негодующим взглядом, — но это хорошо, что Шин забрал тебя из приюта. На сей раз пришел черед Изаны таращиться на Майки в немом изумлении. — Кончай пиздеть, мелкий, — недоверчиво протянул он, разглядывая слегка покрасневшего мальчика. — Реально хочешь, чтоб я поверил, будто ты этому рад? Майки громко фыркнул, демонстративно закатывая глаза и мысленно злясь на охватившее его дурацкое волнение. Это был первый раз, когда они вроде как… действительно разговаривали с Изаной. И это ощущалось на удивление… не так уж плохо. — Конечно, я не рад, что ты оказался таким гондоном, — хмыкнул Манджиро, отчаянно пытаясь спрятать свою нервозность под наигранной бравадой. — Но когда Шин впервые рассказал, что у меня есть еще один брат, я… — он запнулся, но все же смазанно, на одной ноте выпалил скороговоркой: — я обрадовался, понял? — Изана молча пялился на него с каким-то непонятным выражением на лице, и Майки, слегка запаниковав от собственной внезапной откровенности, тут же пригрозил: — И если еще раз назовешь меня мелким, я тебя угандошу! Его щеки горели, и он ненавидел себя за этот охреневший румянец. Майки ждал, что Изана с минуты на минуту заметит его волнение и не преминет высмеять его, однако тот продолжал пялиться на него все так же молча, и в его фиолетовых глазах промелькнула рябь какой-то новой эмоции, которую Манджиро не смог распознать. А затем Изана вдруг ухмыльнулся ему — как всегда ехидно и насмешливо, но эта улыбка не была такой озлобленной, как прежде. Насмехаться над ним Курокава не стал. Вместо этого… — Можно подумать, у тебя силенок хватит, — протянул он, позабавленно щурясь на мигом нахохлившегося Майки. — Хотя, ножками ты пиздато машешь, — и почти по слогам добавил ехидное: — м е л к и й. — Уебище белобрысое! — сердито гавкнул в ответ возмущенный Манджиро. От всей души ткнув Изане в рожу средний палец, он вылетел из комнаты, громогласно хлопнув дверью — и мог поклясться, что услышал, как этот гондон заржал. Шиничиро настоящий придурок, если думает, что с таким козлом вообще можно поладить. Да ни-ког-да они с этим хмырем не подружатся!***
- Шесть лет спустя - — И все-таки, не пойму, какая муха тебя укусила: так резко подрываться и ехать домой? — в который раз уже проворчал Изана, вяло поднимаясь по лестнице вслед за младшим братом. Манджиро лишь тряхнул головой, на миг возводя глаза к потолку, и не удостоил идущего сзади парня даже мимолетным взглядом через плечо, продолжая уверенно пересчитывать ногами бесконечные ступеньки. Угораздило же Баджи с Рейей забраться аж на десятый этаж, а лифт в их доме — так невовремя сломаться. — Ты сам за мной увязался, мог бы остаться у Шина с Сорой еще на пару дней, — отмахнулся Майки от надоедливого брюзжания Изаны. — Прикалываешься? — фыркнул тот сзади, ткнув сводного брата пальцем между лопаток. — Черта с два я бы остался с этими двумя наедине — Сора заставила бы меня в тысячный раз восхищаться детской кроваткой и одежками. — Изана не сдержал широкий зевок — несколько часов в поезде знатно его утомили. Затем цокнул языком. — И куда они так торопятся скупать абсолютно всё в детских магазинах? Только на прошлой неделе узнали ведь. — На очередной ступеньке Изана споткнулся, тихо выругался себе под нос, и недовольно пробурчал: — А вообще, какого хрена ты так рвался домой, если в итоге мы премся на тусовку к Баджи? Манджиро раздосадованно вздохнул, выходя на нужный этаж. Изана всю дорогу из Осаки продолжал допытываться, отчего ему так приспичило раньше времени вернуться в Токио — но у Майки не было внятного ответа на этот вопрос. Просто он проснулся этим утром, впервые за долгое время ощутив позабытый уже вкус горечи на губах — потому что этой ночью ему снова приснилась она, — и понял, что должен вернуться. Его тянуло в Токио с такой непреодолимой силой, что любое сопротивление было заранее обречено на провал. Манджиро чувствовал, что именно сегодня должен вернуться домой. Именно сегодня должен пойти на вечеринку к Баджи, куда тот звал его еще пару недель назад. Он должен был. Это было даже не желанием — жизненной необходимостью, первобытной потребностью, сокрушительной, будто природная стихия, сносящая все на своем пути. — Я тебя за собой не тянул, ты сам захотел, — бросил он через плечо, обращаясь к плетущемуся позади сводному брату. Изана в ответ лишь хмыкнул снисходительно. — Еще бы, я захотел — у меня дома пожрать нихуя нет, а Эмма гарантированно притарабанила на эту сходку кучу домашней еды. Майки даже хрюкнул от смеха, одаривая поравнявшегося с ним парня насмешливым взглядом. — Тебе лишь бы пожрать. Изана попытался отвесить ему подзатыльник, от которого Манджиро ловко увернулся, и с достоинством ответил: — Кто бы говорил! Но это ж не я весь буфет в поезде сегодня обнес, как саранча. Продолжая препираться, они подошли к нужной двери. Из квартиры доносились приглушенная музыка и голоса — Майки ухмыльнулся, отчетливо различив недовольные вопли Такемичи. Руки отчего-то вспотели, и он даже не с первого раза смог попасть пальцем в кнопку звонка. Необъяснимое волнение расползалось по коже колючими мурашками и оседало холодком внизу живота. Майки не мог понять, откуда оно взялось, это волнение — он не нервничал так ни в тот день, когда объявлял Токийской Свастике о роспуске, ни даже перед своей первой официальной мотогонкой, которую транслировали по национальному телевидению. Но сейчас ему казалось, что он стоит не просто у двери квартиры давнего друга, а на пороге самого важного, самого переломного момента всей своей жизни. Голос невнятно бормочущего что-то Баджи зазвучал ближе, и через миг он распахнул дверь, в удивлении вытаращившись на нежданных гостей. — Нихуя себе! — громогласно выдал он, подтверждая подозрение Майки, что друг уже успел изрядно принять на грудь. — Вы ж только на следующей неделе должны были вернуться из Осаки! Что, Сора с Шином вас выперли раньше времени? Изана нетерпеливо цокнул языком, проталкивая Манджиро внутрь квартиры и сам бесцеремонно протискиваясь мимо не сразу посторонившегося хозяина дома. — Мелкий с какого-то перепугу захотел вернуться пораньше, — проворчал он, разуваясь. — В штанах у тебя мелкий, Изана, завались уже, — машинально огрызнулся Майки, ткнув брату под нос средний палец, но говорил и действовал на автомате, не задумываясь. Мысли кружились в его голове беспокойными птицами, во рту отчего-то пересохло, а сердце спотыкалось в груди, внезапно ускорившись. Откуда это волнение? Манджиро понятия не имел, но отчего-то знал наверняка: сейчас он получит ответ. Уверенность в том, что он должен был оказаться здесь именно сегодня, именно в этот момент, цементировалась вокруг его сердца, превращаясь в глубинное, нерушимое знание. — Весь алкоголь на кухне, у нас самообслуживание, — вещал тем временем Баджи, возвращаясь в гостиную. — Если жрать хотите, то Эмма притащила с собой кучу еды — Дракен был похож на верблюда, обвешанного поклажей. — Нахуй иди! — пробасил откуда-то из глубины квартиры упомянутый парень, а Изана победно хмыкнул при упоминании принесенной младшей сестрой провизии. Но Майки не слушал их. Весь мир остановился и выцвел перед его глазами, стоило ему переступить порог заполненной людьми маленькой гостиной. С ним здоровались и окликали по имени, но он совершенно выпал из реальности, перестал слышать и воспринимать происходящее вокруг, лица друзей смазались, став туманными и расплывчатыми. Она осталась единственной, не потерявшей четкость своего образа в море этого растекающегося и размазывающегося по краям мира. Разноцветные глаза, устремившие на него такой испуганный, наполненный чем-то невыносимо важным и невысказанным взгляд, были единственным в этой заполнившейся туманом комнате, что не потеряло свои краски. Буквально прошлой ночью он видел эти глаза во сне. Одуряющая, оглушающая уверенность в том, что вся жизнь вела его к этому моменту, буквально пригвоздила Манджиро к месту, не давая пошевелиться. Он смотрел и смотрел в эти незнакомо-знакомые глаза, и понимание чего-то сокровенно важного, почти трансцендентного, танцевало полыхающими искрами в его душе. Все прожитые девятнадцать лет развернулись перед внутренним взором трехмерным пазлом, щелкая идеально совпадающими гранями, и Майки видел это все сейчас так ясно. Простенький черный браслет на его руке. Грустная колыбельная из вновь и вновь повторяющегося сна. Игрушечный «Конкорд», оставшийся целым много лет назад и добровольно отданный им самим в руки взволнованного и благодарного до слез Харучиё. Целый год, который они с Изаной потратили, чтобы все-таки понять и принять друг друга. Роспуск Токийской Свастики после победы над Кровавой Зарей. Откуда-то Манджиро знал, что все это было правильно — наконец-то правильно, — и должно было случиться именно так, ради того, чтобы сейчас он стоял застывшим истуканом на пороге гостиной, залитой приглушенным светом от гирлянды, и бесконечно тонул в разноцветной глубине обращенных к нему глаз. Баджи, протиснувшийся мимо него, задев плечом, сам того не ведая вытолкнул Манджиро из почти потустороннего транса, в который тот погрузился, глядя на сидящую на диване напряженную девушку. Майки моргнул несколько раз, пытаясь уцепиться за уплывающую от него реальность. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Чувства и мысли взбунтовались, не давая ему понять, о чем, собственно, он думает и что чувствует. Взгляд то и дело возвращался к незнакомой (знакомой, знакомой, знакомой!) девушке на диване. Совсем молоденькая, явно моложе его самого и моложе девушки, которая являлась ему во снах, но это совершенно точно была именно она. Ее каштановые волосы были собраны в растрепанный хвост, отдельные пряди, выбившиеся из прически, хаотично обрамляли бледное лицо, в которое Манджиро не мог перестать вглядываться, ища в призрачно знакомых чертах ответы на мучившие его вопросы. На ней была растянутая зеленая рубаха в клетку, под которой пряталась старая футболка с принтом из фильма «Назад в будущее» — и почему-то даже это в ней было таким правильным. Девушка продолжала смотреть на Майки, будто околдованная тем же самым волшебством, под чары которого попал и он сам. — В ванную, если что, никому не соваться — там Казутора с Изуми, и… — Баджи многозначительно повысил голос на следующих словах: — и им уже давно пора оттуда вылезти, вообще-то! У нас тут не лав-отель! Эй, — вернул он свое внимание к зависшему Майки и резко провел ладонью у него перед лицом, заставив невольно моргнуть. — Прием, ты куда улетел? — А… — только и смог выдавить Манджиро, продолжая пялиться на незнакомую девушку и с неожиданным удовольствием отмечая приятный румянец, расцветающий на ее гладких щеках. — М-м? — недоуменно промычал Баджи, проследив за его взглядом, и тут же оживился, поняв, в чем загвоздка. — А, точно, вы ж не знакомы. Это соседка наша, Мирай. — Мирай, как будущее? — вырвалось у Манджиро прежде, чем его мозг успел подключиться к придумыванию подходящего ответа. Слова вылетели изо рта сами собой. И, наверное, они тоже были правильными, потому что в разноцветных глазах Мирай мелькнуло что-то, искрящееся и знакомое, а румянец загорелся еще ярче на ее щеках. — Майки, тебе девятнадцать, а нормально знакомиться с людьми так и не научился, — закатила глаза Рейя, сидящая рядом с Мирай на диване. — Как ты интервью после заездов давать собираешься, когда станешь знаменитым? Это Манджиро, — представила она его притихшей девушке, сжавшей пальцы на коленях до побеления костяшек, — но все зовут его просто Майки. А это Изана, его старший брат. Манджиро, слишком увлекшийся разглядыванием удивительной девушки, только сейчас заметил подошедшего к ним Изану. Брат смотрел на соседку Баджи внимательно и задумчиво, с каким-то странным выражением на лице. — Мирай, значит, да? — протянул он, прищуривая один глаз и отпивая из волшебным образом оказавшегося в его руке стакана с каким-то алкоголем. Майки нахмурился, сам не понимая, отчего внимание Изаны к этой девушке внезапно вызвало в нем глухое раздражение и неуместное желание увести ее отсюда, чтобы никто из парней не вздумал даже просто смотреть на нее. Ему хотелось пообщаться с ней, спросить у нее… да он и сам не понимал, что именно хотел бы у нее спросить — но ему даже не представилось возможности это понять, потому что Дракен и Баджи насели на него сокрушительным дуэтом, выпытывая последние новости о Харучиё, буквально пару дней назад улетевшем в Лондон по университетской программе обмена. Когда Майки наконец смог от них отделаться, Мирай уже сидела в окружении весело щебечущих Рейи, Эммы и Юзухи, и подступиться к ней не было никакой возможности. Ему показалось, или она и правда то и дело бросала на него взгляды украдкой? Досадуя на приставучесть девчонок, Майки решил дождаться более подходящего момента, чтобы попробовать заговорить с ней, и ушел на кухню, добыть себе обещанное Баджи спиртное. Прошерстив все бутылки, он остановил свой выбор на роме со специями, и, наливая его в самый чистый на вид стакан, рассеянно облизнул губы, вновь чувствуя на них ту самую необъяснимую горечь, что каждый раз преследовала его после тех снов. Мирай… Ее имя всколыхнуло что-то в его душе, перевернуло вверх дном, растревожило. Майки был уверен, что именно эта девушка являлась ему во снах с самого детства. Но как такое возможно? Он ведь никогда прежде не встречался с ней! Наяву. — И мне плесни, — зевнул у него над ухом незаметно подкравшийся сзади Изана, подталкивая ему под руки свой стакан. Майки мимолетно закатил глаза, но все же обновил выпивку брата. — Что, зацепила девчонка? Глаз с нее не сводишь. Рука Манджиро дрогнула, и он пролил немного рома на столешницу. Зыркнул на Изану колюче и недовольно. — Ты тоже на нее пялился. — Майки даже сам удивился неожиданной агрессии в собственном голосе. Но Изана лишь расплылся в понимающей, нагловатой ухмылке, лениво забирая свой стакан. — Расслабься, герой-любовник, я ни на что не претендую: девчушка для меня еще слишком маленькая. Но, — Изана сделал паузу, заставляя Манджиро еще сильнее нахмуриться, и пригубил свою выпивку, задумчиво глядя куда-то поверх плеча брата. — Мне кажется, я ее знаю. Был я однажды знаком с одной Мирай вот с такими же глазами разноцветными. — Продолжая глядеть ему за спину, Изана вдруг ухмыльнулся хитро, по-лисьему, и загадочно добавил: — Вот только рыжий дружок у нее в то время был другой, — а следом шепнул Манджиро совсем уж странное: — Смотри, не опозорься, мелкий. Сказав это, Изана с неожиданной поспешностью ретировался из кухни, а Майки слегка вздрогнул, вдруг ощутив прикосновение к своей щиколотке. Опустив голову, он обнаружил внизу пушистого рыжего котенка, с тонким мявчанием принявшегося потираться о его черные джинсы, оставляя шерстинки на ткани. Улыбнувшись, Манджиро присел на корточки и осторожно почесал котенка за крохотным ушком. — Персик, ну куда ты… — девичий голос резко оборвался, оставляя фразу беспомощно висеть в воздухе. Чувствуя, как его кидает то в жар, то в холод, Майки поднял голову и уперся взглядом в почти испуганное лицо Мирай, застывшей на пороге кухни. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, и в их глубине плескалось какое-то неназванное чувство, которое Манджиро не смог разгадать, но моментально почувствовал его отголоски в себе самом. Котенок с радостным мявом вприпрыжку поскакал к девушке и уперся передними лапками в ее штанину, просясь на руки. Мирай машинально подняла его, молча глядя на Майки этими огромными глазищами и отчаянно краснея. Он и сам чувствовал, как жаркий румянец начинает заливать его щеки. С девушками у Манджиро было… не очень. Нельзя сказать, что он не пользовался у них популярностью, скорее, все было как раз наоборот — особенно после того, как он начал официально участвовать в мотогонках, и его имя стало набирать все большую известность. Но всякий раз, пытаясь сблизиться с девушкой, Майки чувствовал себя как-то… неправильно. Каждая девушка, желавшая попытать с ним счастья, тоже казалась ему именно такой — неправильной. Манджиро не мог найти этому объяснения, не мог понять, почему именно это ощущение давящей неправильности заполняет его до краев с каждой девушкой, которую он подпускал к себе. Все его друзья давно уже познали все прелести романтической и интимной близости, даже Дракен с Эммой (но о личной жизни сестры и друга Майки предпочитал знать как можно меньше, спасибо большое), а вот он до сих пор ни с одной девушкой не продвинулся дальше поцелуев. Из-за этого он все больше начинал подозревать, что с ним попросту что-то не так. Но сейчас, утопая в разноцветной яркости глаз напротив, Манджиро неожиданно почувствовал себя так упоительно правильно. Наконец-то правильно. Вот только… что ей сказать? Не мог же он вот так сходу вывалить на Мирай все те странные чувства, что она в нем вызывала. Не хватало еще испугать ее… — Твой, да? — наконец нашелся он хоть с какими-то словами, чтобы прервать повисшую между ними неловкую тишину. Мирай притиснула к себе мурчащего кота и медленно кивнула, продолжая неотрывно смотреть на Манджиро. — Мой, — едва слышно подтвердила она слегка дрожащим голосом. Каким же он был знакомым, ее голос. Майки чувствовал, как все быстрее разгоняется сердце в его груди, отбиваясь ударами крови в ушах и заливая щеки таким же горячим румянцем, какой вовсю полыхал сейчас на лице стоящей перед ним девушки. Она переступила с ноги на ногу, явно чувствуя те же самые неловкость и смущение, что одолевали в этот миг и его самого. Волнение всплыло пузырем вверх по горлу Манджиро и вывалилось изо рта сбивчивым потоком слов: — А как зовут? Кота в смысле, не тебя, — смутился он, поняв, как неопределенно прозвучал его вопрос. — Твое имя я ведь уже знаю. — Чувствуя себя все более глупо и неловко, он торопливо добавил: — А, блин, точно, Персик — ты ведь его звала, заходя сюда. Я, кстати, Майки. Манджиро. Не, лучше просто Майки. Да. Хотя, Рейя ведь и так уже тебе сказала. — Майки с ужасом понял, что не может остановить этот водопад идиотизма, что сейчас вылетал из его рта, и готов был провалиться сквозь землю от смущения. Что за бред он несет? Она же сейчас решит, что он полный кретин! «Смотри, не опозорься, мелкий», прозвучало в голове недавнее наставление Изаны. Блять! В панике пытаясь исправить свой пошедший не туда монолог, в который он пока что не дал Мирай даже шанса вставить хоть слово, Майки дерганно развернулся к столешнице и схватился за открытую бутылку рома. — М-м, налить тебе выпить, Мирай? — слишком поздно осознав, что именно спросил, Манджиро зажмурился, беззвучно чертыхаясь себе под нос, и запоздало уточнил: — Тебе, кстати, можно уже пить? — Майки… — ее голос был тише шепота, но его имя, сорвавшееся с ее губ, наконец-то заставило его заткнуться, огладив своим звучанием его слух. Оно звучало так… хорошо на ее губах. Его имя. Пытаясь выровнять дыхание, Манджиро развернулся к ней и тут же застыл, с легким испугом вглядываясь в глаза Мирай, оказавшиеся неожиданно влажными от слез. Она смотрела на него с таким отчаянием во взгляде, ее пересохшие губы приоткрылись, будто Мирай пыталась сказать что-то, но слова ни в какую не желали выходить наружу. Увидев одинокую слезинку, медленно покатившуюся по ее щеке, Майки совсем всполошился. Она же не из-за него плачет? Почему она плачет? Почему ему так больно смотреть на ее слезы? — Чего вы тут торчите? — веселый голос Рейи разорвал это заряженное чем-то невысказанным и неназванным напряжение, протянувшееся между ними. Ничего не заметив, она обхватила за плечи Мирай, которая украдкой поспешно вытерла влагу со своей щеки, и потянула младшую девушку за собой. — Давайте назад, будем играть в «бутылочку»! Через несколько минут Майки, раздраженный тем, как неуклюже и по-дурацки повел себя с ней на кухне, уже сидел на полу в гостиной, прямо напротив Мирай, на которую старательно пытался не смотреть, но строптивый взгляд то и дело возвращался к ее напряженному лицу. Приглушенный свет гирлянды разукрашивал ее кожу разноцветными красками, скрывая разлившуюся на ее щеках бледность, отражался огоньками в ее глазах. Чтобы заглушить эту дурацкую нервозность, Манджиро сделал большой глоток захваченного из кухни рома и поморщился: фантомная горечь, осевшая на его губах, даже не думала убираться, и ему ужасно хотелось избавиться от этого привкуса пепла, но он не понимал, как. Баджи и Рейя прилипли друг к другу сбоку от Мирай, держась за руки, пока сидевший в круге вместе с ними Мицуя что-то рассказывал Кейске, обнимая Юзуху. Майки не вслушивался в разговор, бесконечно гоняя в мыслях свое смущение, и чувствуя въевшееся в саму его кожу колючее волнение. Он согласился на игру в «бутылочку» только потому, что Рейя чуть ли не насильно усадила Мирай в круг вместе с ними. Никогда прежде его не тянуло с такой необоримой силой ни к одной девушке, не жгло так невыносимо кожу от всепоглощающего желания прикоснуться к ней, и Майки корыстно надеялся, что участие в дурацкой игре даст ему законный повод это сделать. Откуда только взялось это одуряющее притяжение, ведь он даже не знал ее… Не знал ее. Или, все-таки, знал? Тычок в плечо заставил его вздрогнуть от неожиданности, и Майки недовольно уставился на Изану, невозмутимо втиснувшегося в круг рядом с ним, бесцеремонно подвинув его в сторону. Брат бросил ему многозначительный взгляд, в котором явственно читалось, что он в курсе позорного провала младшего на кухне — и Майки сердито засопел, раздраженный едва слышным хмыканьем Курокавы. — Слышь, старпер, с тобой нечетное количество получается, — мстительно проворчал он, пиная своим коленом колено сводного брата. — Какая разница, дурья твоя башка, для «бутылочки» четное количество народу неважно, — хмыкнул Изана, делая вид, что вообще не замечает раздражение младшего брата. Вот хмырь. Специально же влез, чтобы его позлить. Майки поджал губы, обещая себе, что еще припомнит говнюку эту выходку. — Ану-ка, подвиньтесь! — прозвучал сверху звонкий голос Казуторы. Ханемия беспечально втиснулся в круг, утаскивая следом за собой Изуми — его девушку, которая все никак не соглашалась стать ею официально. С ней Казутора познакомился в весьма темный период своей жизни: он тогда опасно подсел на психотропные вещества, разругался в пух и прах с Тосвой, и ушел в другую банду, будучи в которой ввязался в очень неприятное дело. В результате погиб человек, Казутора загремел в колонию, откуда вышел с целым букетом психологических проблем. Друзья все же приняли назад блудного товарища, а Рейя даже свела его со своей подругой психологом. У Изуми получилось сотворить чудо: дать другое название радикальной перемене Ханемии в лучшую сторону с ее появлением в его жизни было сложно. Насмешливо глядя на раскрасневшихся и слишком довольных Тору с Изуми, Майки прищурился и бросил невинное: — Что, снова зажимались в чужой ванной? Он не понаслышке знал о страсти этой парочки к чужим ванным комнатам: после последнего сборища всей тусовки в его собственной квартире Майки пару дней опасался заходить в свою же ванную. — Нет, — моментально отозвалась Изуми, сохраняя на лице идеальный покерфейс, пока Казутора украдкой вытирал следы помады с шеи. Манджиро снисходительно закатил глаза, а следом его взгляд вновь, как магнитом, притянуло к тихо сидевшей напротив него Мирай. Она, будто чувствуя, что он смотрит на нее, упорно не поднимала глаз, и Майки ощутил легкий укол разочарования в груди. Ему невыносимо сильно хотелось, чтобы она посмотрела на него. — Ну, начнем, что ли? — зевнул Баджи, выкатывая на пол пустую пивную бутылку. — Может, Хаккая позовем? — предложил Мицуя, кивая головой в сторону младшего Шиба в другом конце комнаты, как раз в этот момент пытавшегося оттолкнуть от себя порно-журнал, который настойчиво совал ему в лицо Нахоя Кавата. — Его пора спасать от Злюки с Улыбашкой. — Здесь девушки, его ж заклинит моментально, — ухмыльнулся Казутора, собирая длинные волосы в пучок на затылке. Баджи неожиданно встрепенулся и оживленно щелкнул пальцами. — Если заснимем нашего стесняшку и выложим видос на Youtube, можем нехило срубить бабла! — сверкнул он острыми клыками и тут же сдавленно охнул, когда раздраженно цыкнувшая Рейя ткнула его в бок острым локтем. — Кей, ну ты и дятел! — фыркнула она, возводя к потолку зеленые глаза. — Мне проценты с видоса, как его менеджеру, — максимально деловым тоном вклинилась в разговор Юзуха. — С каких пор ты его менеджер? — скептически поднял светлые брови Изана. — С этих? — невозмутимо пожала плечами Юзуха, задорно усмехнувшись. — Нахуя Хаккаю менеджер? — пробормотал себе под нос Баджи, и Юзуха с лукавым видом подмигнула ему. — Скоро узнаешь, — загадочно ухмыльнулась она. Эффект таинственности от ее слов подпортил Дракен, который как раз в этот момент не слишком аккуратно решил впихнуть свои внушительные метр восемьдесят пять между Майки и Казуторой, бесцеремонно подвинув обоих. — Что вы тут телитесь и никак не начнете? — добродушно пробасил он. — Кен-чин, а тебе Эмма вообще разрешила участвовать? — пробурчал Майки, потирая плечо после ощутимого тычка от нахально сдвинувшего его друга. — Тут же целоваться надо будет, ты в курсе? Пока он говорил, взгляд его сам собою вновь скользнул к притихшей Мирай, которая сидела, закусив губу и разглядывая свои крепко сжатые на коленях пальцы. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке. Майки буквально кожей ощущал исходившее от нее напряжение, и ему вдруг ужасно захотелось встать и увести ее отсюда, но он не мог этого сделать. Она же его совсем не знает, он бы только напугал ее своим неадекватным поведением, которому сам не мог найти объяснения. — Отпустила с условием, что целовать я буду только тебя, — тем временем, ответил ему Дракен и, протянув руку, бесцеремонно взъерошил его волосы. — Фу, бля, отвали! — состроил гримасу Майки, отпихивая наглую руку засмеявшегося Кена. Ему показалось, или по губам Мирай действительно скользнула легкая, едва заметная улыбка от их шутливой перепалки? — Вообще, этот прикол уже даже и не прикол, — проворчал Изана, слегка откидываясь назад и опираясь на вытянутые за спиной руки. — Тут что-то мужиков слишком много собралось, ведь по-любому бутылка на кого-то из нас укажет и придется друг с другом засосаться. — У-ля-ля, — протянула Рейя, многозначительно передернув бровями и получив ответные смешки от Изуми с Юзухой. — Эй! — возмущенно одернул ее Кейске, на что Рейя лишь невинно пожала плечами, продолжая усмехаться. — Ладно, я первый, давай сюда бутылку, — зевнул Изана, снова садясь прямо. Он протянул руку к Рейе, которая до этого забрала бутылку у Баджи, и подмигнул ей. Кейске тут же недовольно напыжился и сдвинулся в сторону, чтобы заслонить собой Рейю, которая уже протягивала бутылку Изане. — Так, дед, смотри, только не забывай, что Рейя — моя пара! — воинственно предупредил Кейске, заслужив обреченно-усталый вздох от своей девушки. Изана лишь смерил его невпечатленным взглядом, пренебрежительно заломив одну светлую бровь. — Здесь же не только Рейя, — небрежно пожал он плечами, ловко проворачивая бутылку в длинных пальцах. — Изуми — моя девушка! — тут же встрял Казутора, демонстративно хватая ее за руку. Изуми возвела глаза к потолку и сдула лезущую в них фиолетовую челку, качая головой. — У нас же с тобой ничего официального, солнце, — хмыкнула она, переплетая его пальцы со своими. — Пока что, — уверенно пробормотал себе под нос Казутора, сжимая ее ладонь. Изана раздраженно цокнул языком, так сильно закатывая глаза, что должен был увидеть изнанку своей головы, и указал горлышком бутылки на Мирай, под его взглядом замершую на месте, будто перепуганный кролик. Манджиро моментально напрягся от его движения в ее сторону. — Ну, вот же еще девушка сидит, — лениво протянул Изана, и Майки едва сдержался, чтобы не пнуть его. Он готов был поклясться, что белобрысый говнюк делает это специально, видя его волнение и пытаясь разнервировать еще сильнее. Сама же Мирай вспыхнула новым румянцем, явно сконфуженная внезапным вниманием к ней. — Ах ты педофилина престарелая, ей шестнадцать! — возмутилась Рейя, защитным родительским жестом притягивая к себе растерявшуюся девушку и обнимая ее, чтобы закрыть от Изаны. Тот в расстройстве хлопнул себя по лбу ладонью, невнятно бормоча едва слышное «Что я вообще тут делаю?» Шумно выпустив воздух из легких, Изана раздраженно махнул зажатой в пальцах бутылкой. — Нахуя вообще вы все уселись играть, если каждая девушка тут — чья-то девушка? — проворчал он, возводя глаза к потолку. — Мирай — ничья девушка, — вдруг стрельнул в ее сторону Баджи хитрющим взглядом. Она ощутимо напряглась от его слов, подняла голову — и неожиданно посмотрела прямо на Майки. Внезапный зрительный контакт заставил дыхание сбиться в его груди, а сердце — взволнованно споткнуться. — Угомонитесь, балбесы, вы ее напугали! — отчитывала парней Рейя, но Майки не слушал ее. Он вообще ничего не видел перед собой в этот момент, кроме разноцветных глаз напротив, впервые глядевших на него так прямо и открыто. Самодельный браслет на его запястье, скрытый длинным рукавом лонгслива, словно потеплел, согревая кожу. Манджиро облизнул губы, вновь ощущая на них знакомую фантомную горечь. Мирай продолжала смотреть на него с каким-то неопределенным, уязвимым выражением на лице, и он вдруг понял, что просто не может больше ждать. Не разрывая этот заряженный эфемерным электричеством зрительный контакт, Майки молча выхватил бутылку из расслабленных пальцев возмущенно фыркнувшего Изаны и, не дожидаясь согласия на начало игры от остальных участников, одним решительным движением раскрутил ее на полу по центру созданного ими круга. Он даже не удивился, когда горлышко бутылки указало четко на Мирай. Откуда-то Майки знал, что так и будет. Что так должно быть. Время замедлило свой бег, и он отсчитывал секунды лишь по взбудораженным ударам крови в его ушах. Глядя только на Мирай, застывшую с почти испуганным выражением в донельзя расширенных глазах, Майки приподнялся и, не обращая ни на кого внимания, потянулся к ней. В этот миг для него не существовало никого и ничего, кроме девушки, чье лицо он видел во снах, сколько себя помнил. Губы покалывало, будто невидимым током, знакомая горечь на них ощущалась все явственнее, и Манджиро вдруг понял, сразу и наверняка, что именно — кто именно — сможет раз и навсегда стереть этот преследовавший его призрачный пепел. Ее лицо было все ближе, румянец с новой силой вспыхнул на бледных щеках, губы приоткрылись, маня его такой необоримой, почти первобытной нуждой прикоснуться к ним. Манджиро протянул руку и опустил ладонь на ее плечо, с удивившей его самого властностью притягивая ее к себе. Но в этот же миг что-то мелькнуло в глазах Мирай, что-то близкое к панике, и, прежде чем Майки успел коснуться ее губ, она вдруг вскочила на ноги, выскользнув из его рук и с трудом удержав равновесие, затем развернулась и стремительно выбежала из комнаты. Майки застыл, недоуменно моргая и пытаясь понять, что только что произошло. А потом его будто окатило горячей волной чего-то невыразимого, обжигающего. Он не мог, просто не мог отпустить ее вот так. Эта девушка разбередила что-то глубинное, сокровенное, до сих пор дремлющее в его сознании, в самой его душе. Манджиро позабыл обо всем и всех на свете, зная лишь одно: нужно догнать ее. Ему нельзя ее отпускать. Не слушая окликавших его встревоженных друзей, Майки вскочил на ноги и бросился вон из комнаты, а поняв, что в квартире Мирай уже нет, вылетел в общий коридор, с безумным видом оглядываясь по сторонам и задыхаясь от нехватки кислорода. Сердце переполошенно колотилось где-то в горле, сбивая дыхание, мысли слипались в вязкую жижу в его горящей голове. В коридоре было пусто, и Майки понятия не имел, куда убежала Мирай. Баджи ведь сказал, что она их соседка? В этом лихорадочном полупьяном тумане Манджиро ринулся назад в квартиру и, моментально выцепив взглядом ошарашенного Кейске, подлетел к нему, хватая за плечи. — Где она живет? — рявкнул Майки, ничего не объясняя. — В какой квартире? — Майки, какого черта? — нахмурился Баджи. — Успокойся, брат, ты чег… — Скажи мне, где ее искать?! — едва ли не прорычал Манджиро, взбешенный несговорчивостью друга, еще крепче сдавливая его плечи. В карих глазах Баджи мелькнула суровая тень, и он отточенным за долгие годы использования приемом стряхнул руки Майки со своих плеч. — Так, Майки, я тебе ни хера не скажу, пока ты не успокоишься. Мужик, какая муха тебя укусила? Или ты с бухлом перебрал? Пока ты такой невменяемый, я тебе не скажу где она живет. — Должно быть, гнев слишком отчетливо проступил на лице раздраженного Манджиро, потому что Кейске нахмурился еще более встревоженно. — Чего вообще ты так прицепился к Мирай? Погоди, ты, может, знаком уже с ней? Или… — Баджи бросил неуверенно-обеспокоенный взгляд на Изану. — Он же не под чем-то сейчас, не? Майки не стал слушать ответ сводного брата, лишь цокнул языком возмущенно и, круто развернувшись на пятках, ушел на кухню. Нарастающая ярость испепеляла его изнутри; Майки бесило то, как все вылупились на него в пугливом изумлении, будто на полоумного, бесило то, какую сильную злость и негодование он чувствовал сейчас, до скрипа сжимая кулаки. Будто такие чувства были когда-то нормой в его жизни, да вот только — не были ведь никогда. Не в этой жизни. И он, черт побери, не понимал, откуда эта последняя мысль вообще взялась в его голове. Майки необходимо было побыть одному и успокоиться. Собственные взбесившиеся чувства, их неконтролируемая интенсивность, испугали даже его самого. Должно быть, друзья подумали, что он совсем рехнулся — удивление и испуг на их потрясенных лицах говорили красноречивее любых слов. А что подумала о нем Мирай? Что, если он испугал ее так же, как и собственных друзей пару минут назад? Возможно, Кейске был прав, и ему не следует искать ее прямо сейчас. Возможно, если он хотя бы попробует осознать и проанализировать все произошедшее этим вечером, само ее появление в его жизни, наяву, тогда… — Порядок, Майки? — позвал его знакомый голос. Манджиро только тогда осознал, что стоит, оперевшись локтями на кухонную столешницу и исступленно запустив пальцы в растрепанные волосы. Тщательно контролируя каждое движение, он медленно распрямился и осторожно положил руки на столешницу, надеясь показать этим, что полностью владеет собой. — Все ок, — пробурчал Майки, избегая глядеть на подошедшего к нему Такемичи. — Со мной все хорошо. Ханагаки, растрепанный и чуть косящий правым глазом от выпивки — со спиртным у него никогда отношения не складывались, — кивнул ему, не сводя с его лица мягкого и понимающего, нехарактерно взрослого для него взгляда. — Да, я знаю, — улыбнулся Такемичи, тряхнув головой, и от этого движения ему тут же пришлось ухватиться за стул, потому что пол явно поплыл у него под ногами. — Это ведь самое главное, Майки. Что с тобой все хорошо. Манджиро моргнул недоуменно, переводя на друга озадаченный взгляд. Такемичи смотрел на него с какой-то непривычной грустью в расфокусированных от выпивки глазах, и Майки мысленно еще раз подтвердил для себя, что Ханагаки пить нельзя: развозит его от алкоголя неслабо. А Такемичи, наконец восстановив равновесие, развернулся и засеменил прочь из кухни, бросив на ходу: — Ну, ты не торчи тут долго, возвращайся в гостиную. Я тебя уделаю в новой игре на приставке, вот увидишь. Майки хмыкнул, снисходительно качая головой, но через миг с удивлением понял, что от этого короткого разговора ни о чем буря внутри него и впрямь немного успокоилась. Такемичи всегда благотворно на него действовал. А Ханагаки, уже почти вышедший из кухни, вдруг остановился в дверях и, не оборачиваясь к Майки, спокойно проговорил: — Ты не переживай насчет Мирай. Вот увидишь, ты ее найдешь. Ну, или она — тебя. — Он добавил после этого еще кое-что, едва слышно, очень невнятно, и, слегка покачиваясь, ушел назад в гостиную. Озадаченный Манджиро продолжал в недоумении глядеть ему вслед, прокручивая в голове странные последние слова друга, которые он все-таки умудрился расслышать: «Вы всегда друг друга находите».***
Майки спешился с мотоцикла и снял с головы шлем, тут же проводя по взмокшим волосам пальцами и попутно стаскивая с них резинку. — В моторе что-то барахлит, — буркнул он подошедшему Дракену, попутно расстегивая ворот красно-черной гоночной куртки в надежде пропустить немного свежего воздуха к вспотевшей коже. — Это у тебя в башке что-то барахлит, — уязвленно цокнул языком Рюгуджи, забирая у Майки шлем и устремляя на друга обеспокоенно-укоризненный взгляд. — Ты сам не свой, а заезд уже через неделю. Коко тебя сожрет, если провалишься — он столько бабла вложил в рекламную кампанию. — Со мной все в порядке, — отмахнулся Манджиро, отворачиваясь к заполненным редкими зрителями трибунам. Они с Дракеном полдня провели на тренировочной трассе — через неделю действительно был большой заезд, результаты которого определят, кто из гонщиков отправится на национальные соревнования в следующем году. Смотреть на тренировки гонщиков приходило мало народу — в основном, их друзья и родственники, да редкие фотографы, желающие урвать фото возможной восходящей звезды. Доля правды в словах Кена была — Манджиро действительно был сам не свой вот уже второй день после того вечера у Баджи. С которым он, к слову, едва не разругался в пух и прах буквально вчера, потому что тот до сих пор так и не признался, в какой квартире живет Мирай, аргументируя свое нежелание рассекречивать ее адрес чересчур нездоровым интересом Майки к их с Рейей соседке. Манджиро и сам понимал, что повел себя не слишком адекватно. Тем вечером он очень быстро ушел домой, но за всю ночь так и не смог сомкнуть глаз, думая, думая, думая… Пальцы его то и дело тянулись к браслету на запястье, который почему-то теперь все время ощущался странно-теплым, покалывал его кожу, будто ему надоело находиться на его руке. Ведь в каждом сне Майки видел этот браслет на ее, а не на своем запястье… На следующий день он с самого утра насел на Баджи, пытаясь вытянуть из него адрес или телефон Мирай, но Кейске, не на шутку встревоженный странным поведением друга и явно беспокоившийся за свою юную соседку, остался непреклонен: контакты Мирай он даст Манджиро только после того, как убедится, что мозги у того встали на место. Майки угрюмо хмыкнул себе под нос, вспоминая телефонный разговор с Баджи, едва не окончившийся крупной ссорой. Дракен уже вовсю ковырялся в его мотоцикле, недовольно бурча себе под нос что-то неразборчивое про «галлюцинации» и «да все в порядке же с мотором». Манджиро развернулся лицом к пустым трибунам, скользя рассеянным взглядом по лицам редких зрителей. Ему обязательно нужно найти Мирай и поговорить с ней по-человечески, попытаться объяснить свое поведение — она, должно быть, сочла его настоящим маньяком после того, как он с таким рвением полез к ней за поцелуем, — и, возможно… … и, возможно, Дракен был абсолютно прав, говоря, что у него галлюцинации. Именно на них оторопевший Манджиро и списал появление знакомого лица на трибунах, на которое упал его потрясенный взгляд. Он замер на месте, забывая дышать от волнения, и с силой зажмурился пару раз — но видение не исчезало. Мирай действительно стояла на нижнем ярусе трибун: бледная и слегка осунувшаяся, и неотрывно смотрела на него. Даже на этом расстоянии Майки видел, как сменяются эмоции на ее взволнованном лице. Она заметила, что он смотрит на нее, но не отвела взгляд, продолжая прямо и открыто глядеть в его глаза. Манджиро все еще пытался уложить в голове тот факт, что Мирай сама выяснила, где его искать и пришла сюда, а значит… а значит, ему вовсе не показалось. Что-то действительно было между ними, что-то странное и не поддающееся логическому объяснению, загадочная связь, протянувшаяся через года, в течение которых она снилась ему снова, снова, и снова. И она тоже это чувствовала, он был уверен. Лицо Мирай вдруг приняло решительное, почти отчаянное выражение, будто она только что решилась на очень пугающий ее шаг — и она сдвинулась с места, направляясь к выходу с трибун, ведущему на поле перед трассой, где отдыхали гонщики. Понимание заполнило Манджиро до кончиков пальцев: он был уверен, что Мирай хочет поговорить с ним. И все еще не верил такой невероятной удаче. — Я сейчас вернусь, — бросил он через плечо Кену и двинулся было навстречу Мирай, но на его пути неожиданно возникла непредвиденная преграда. А точнее, не то чтобы возникла — врезалась в него вихрем густых рыжих волос и насыщенного парфюма. C оглушительным «Я так соскучилась, малыш!», девушка влетела в Манджиро, беспардонно обвивая руками его шею и впечатываясь в его губы звонким поцелуем. Оторопевший от этой внезапной атаки, Майки даже не сразу смог шевельнуться, чтобы отцепить ее от себя. Ему показалось, что в минутной тишине на поле он различил щелчок затвора фотоаппарата со стороны трибун, и это вмиг помогло ему стряхнуть накатившую растерянность. Не слишком вежливо отцепив от себя девушку, Манджиро неприязненно процедил: — Какого хрена ты здесь делаешь, Рико? Рико была его крайней попыткой завязать отношения, но ее назойливость и настойчивость слишком быстро начали его отталкивать, и Манджиро порвал с ней, получив в отместку настоящую истерику. Да вот только девушка, похоже, оказалась слишком твердолобой, чтобы понять отказ с первого раза. Или же, возможно, он была, наоборот, хорошим стратегом — если щелчок фотоаппарата на трибунах ему не послышался, то не хватало еще неуместных фотографий с Рико в новостях о его персоне перед предстоящим заездом. — Что же ты такой неприветливый, Майки? — надула губы девушка, но он даже не взглянул на нее. Грубовато сдвинув Рико с дороги, Манджиро лихорадочно обыскал глазами трибуны — но там было пусто. Мирай ушла. — Твою мать, — с досадой прошипел он себе под нос. Она видела? Черт… Конечно же, она точно увидела, как эта девица вешается на него с поцелуями. Мирай увидела это и ушла. Проклятье! Она ведь специально пришла сюда, должно быть, надеясь поговорить с ним, но теперь… В расстройстве запустив руку в спутанные волосы, Майки исступленно обдумывал ситуацию, не обращая внимания на возмущения Рико, которую ворчащий Дракен уже выпроваживал с поля. Нет, так просто не может дальше продолжаться. Подойдя к стоявшей на земле сумке, в которой Дракен принес все нужные ему инструменты, Майки неуклюжими пальцами выудил оттуда свой телефон и поспешно набрал знакомый номер. Когда абонент принял звонок, он тут же выпалил в трубку вместо приветствия: — Баджи, мне действительно нужен номер квартиры Мирай и ее телефон. Это важно, поэтому перестань выебываться. — Майки, — с сомнением завел было свою песню Кейске, но Манджиро не дал ему продолжить, гаркнув в трубку мстительное: — Говори сейчас же, или я расскажу Шину, что это вы с Ханемией были теми самыми взломщиками, что влезли в его магазин шесть лет назад! — Раз он не хочет по-хорошему, значит, пришло время пускать в ход тяжелую артиллерию. Баджи как-то смешно крякнул на том конце, и Майки буквально наяву видел, как друг стыдливо чешет затылок, переминаясь с ноги на ногу. — Ну ты и гондон! — резюмировал Кейске свое отношение к этому шантажу. — Тору пожалей, он только недавно башку вылечил, и… — Баджи, — процедил Майки, едва сдерживаясь и до треска сжимая в пальцах мобильный. — Номер. Телефона. И номер. Квартиры. Через несколько минут Майки, даже не переодевшись и оставив на поле бурчащего Дракена, вынужденного забирать все его вещи, включая гоночный мотоцикл, уже с ревом выводил свой верный СВ250Т с парковки тренировочного комплекса на проспект. Надежно спрятанный во внутреннем кармане куртки мобильный хранил новый драгоценный контакт и точный адрес. На полпути к дому Баджи горячечная эйфория слегка отпустила Майки, и он впервые подумал о том, что будет как-то не очень заявиться к Мирай без приглашения в таком виде: потным и пропахшим бензином. Следовало все-таки привести себя в порядок для начала, поэтому на первом же нужном повороте он развернулся и погнал мотоцикл к своему дому. Квартира встретила его срачем, оставленным после его спешных утренних сборов на тренировку, но Майки бардак в его доме сейчас не волновал. Наскоро приняв душ, он решил вначале позвонить Мирай и договориться о встрече. Что ей сказать? «Привет, я тот чел, который нес околесицу на посиделках у Баджи, постоянно пялился на тебя, как маньяк, а под конец вообще полез к тебе целоваться без спросу». Майки поморщился, пытаясь подобрать нужные слова. Но нервничал он напрасно — Мирай не взяла трубку. Вернее, ее номер оказался вне зоны доступа сети. Давя нахлынувшее разочарование, Майки торопливо собрался, стараясь привести себя в как можно более презентабельный вид, и через несколько минут уже снова оседлал свой байк, выруливая из подземной стоянки своего жилого комплекса на проспект, ведущий к дому Баджи. Спустя двадцать минут дороги и лавирования в локальных заторах, он наконец-то припарковал мотоцикл во дворе многоэтажного дома. Волнение Майки росло с каждым новым шагом к знакомому подъезду, а на выходе из лифта на нужном этаже его уже буквально колотило от накатившей нервозности. Он до сих пор так и не придумал, что ей сказать. Вначале, наверное, нужно объяснить, что увиденное ею на гоночной трассе было простым недоразумением. Если, конечно, Мирай вообще есть дело до того, что к нему цеплялась другая девушка. Но она же ушла, увидев выходку Рико, так ведь? Весь подрагивая от волнения, Манджиро задержал дыхание, нажимая на кнопку звонка. С другой стороны двери раздались шаги, щелкнул замок — его сердце моментально вспорхнуло в горло, истерично забившись там, а затем… … на пороге показался открывший ему дверь мужчина с темными волосами и ярко-синими глазами, с недоумением оглядывавшими его сквозь круглые очки. Майки завис, в ступоре уставившись на, вероятно, отца Мирай. Почему-то ему даже в голову не пришло, что открыть ему может не сама девушка, а кто-то из ее семьи. Сейчас же это казалось — и было, — абсолютно естественным вариантом развития событий. Отец Мирай вопросительно смотрел на Майки. Майки растерянно смотрел на отца Мирай. Секунды испуганно подталкивали друг друга, пытаясь убежать от разливающейся в воздухе неловкости. — Вы к кому, молодой человек? — наконец сделал первый шаг мужчина. Майки, наконец-то отмерев, с огромным усилием взял себя в руки и промямлил неуверенное: — А я… простите… я хотел бы поговорить с Мирай. Если она не против. — А вы, собственно, кто? — слегка нахмурился мужчина. — Я… — Майки запнулся, чувствуя, как резко пересохло в горле. Он не знал, что ответить на этот вопрос. Понятия не имел, кто он для Мирай, и кто она — для него. Пока он лихорадочно подыскивал подходящий ответ на этот каверзный вопрос, из глубины квартиры донесся женский голос: — Кто там, Йоричи? — и через миг к отцу Мирай подошла высокая темноволосая женщина. Должно быть, ее мама? Хотя внешней схожести между ними совсем не было, но всякое бывает. Они ведь с Эммой тоже были не слишком похожи. — Да вот молодой человек ищет Мирай, но не признается, кто он такой, — отрапортовал возможно-матери Мирай Йоричи. Женщина чуть сузила глубокие карие глаза, оглядывая Манджиро с ног до головы, а затем вдруг тепло улыбнулась. — Это не вы ли Майки, позвольте узнать? — спросила она. — Рен, ты знаешь этого мальчика? — удивился Йоричи, поворачиваясь к ней. Майки и сам терялся в догадках, в непонимании пялясь на женщину, а Рен улыбнулась шире и кивнула головой: — У нас с Мирай был очень интересный разговор прошлой ночью, я тебе позже расскажу, — ответила она мужчине, а затем обратилась непосредственно к Манджиро: — Мирай нет, она уехала. Майки буквально почувствовал, как уплывает пол из-под его ног, а кровь отливает от щек. — Как, «уехала»? — прохрипел он, борясь с подступившим головокружением. — На школьную олимпиаду в Сидзуоку, — пояснила Рен, и с этими ее словами мир сразу же перестал крошиться внутри Манджиро. Первой его мыслью было то, что Мирай уехала насовсем, хотя сейчас он с приливом смущения понял, насколько эта мысль была глупой. — Они с классом вернутся послезавтра, так что вы могли бы… — А куда именно в Сидзуоку? — нервно перебил ее Майки и тут же вежливо поклонился, безмолвно прося прощения за свою грубость. — Мне действительно очень нужно поговорить с ней. Поэтому, если бы вы могли сказать мне… Он, правда, не думал, что все получится. Но уже через несколько минут сбегал вниз по лестнице, не дождавшись лифта, и на ходу вбивал в навигатор на телефоне полученный адрес гостиницы, где должен был разместиться класс Мирай. До Сидзуоки было около трех часов езды. Мирай, похоже, пришла к нему на гоночную трассу почти перед самым отправлением их школьного автобуса, так что, они с классом к этому моменту уже должны были проехать больше половины пути. Если он поторопится, то успеет добраться до Сидзуоки до наступления темноты. Выбежав из подъезда, Майки решительно оседлал мотоцикл и поехал к ближайшей заправке, залить полный бак. Ему предстояла долгая дорога.***
Когда Манджиро остановил мотоцикл перед входом в нужную гостиницу, на Сидзуоку уже успел опуститься удивительно прохладный июньский вечер. Расстегнув верхние пуговицы черной куртки, Майки направился к стеклянным дверям отеля, на ходу пытаясь пригладить пальцами растрепанные волосы, немилосердно спутанные ветром за почти три часа безостановочной езды. Казалось, тот же ветер выдувал из его головы все связные мысли, пока верный байк на шальной скорости нес его по магистрали, ведущей в Сидзуоку. И сейчас голова его оставалась все такой же пустой — Майки понятия не имел, что ему сказать Мирай, когда он разыщет ее. Предстояло как-то уговорить ресепшиониста подсказать ему, в каких номерах остановились школьники из Токио — с этим Манджиро уже предвидел сложности. Однако решение для этих еще не успевших оформиться проблем нашлось неожиданно быстро: еще даже не дойдя до ресепшена, Майки увидел троицу хихикающих девчонок, только что спустившихся в фойе и, цепляясь друг за друга, двинувшихся в сторону кафетерия. Моментально приняв решение, он резко поменял курс и пошел следом за весело щебечущими девушками. Они довольно быстро его заметили и тут же принялись взбудораженно шушукаться между собой, поэтому Манджиро решил не тянуть и сразу перейти к делу. — Прошу прощения, — обратился он к девушкам, нагоняя их в дверях кафетерия. Все трое уставились на него оценивающе-настороженными взглядами, и Майки вдруг очень четко осознал, что выглядит сейчас, пожалуй, не слишком внушающим доверие — весь взъерошенный и нервный, в своих дырявых на коленях синих джинсах, черной кожанке и со взлохмаченными ветром волосами. Тем не менее, он не дал себе времени на сомнения и тут же выпалил: — Вы же из группы токийских студентов, приехавших на олимпиаду? — Девочки вразнобой закивали, продолжая глазеть на него с равными долями заинтересованности и подозрительности в глазах. — Мне нужно найти вашу одноклассницу, ее зовут Мирай… — Майки запнулся, вдруг с ужасом осознав, что не знает ее фамилию. Он совсем забыл об этом и даже не подумал разузнать у Баджи. Но девушкам, похоже, одного ее имени оказалось достаточно — одна из них, игриво хлопая густо накрашенными ресницами, томно прищурила глаза, оглядывая его с ног до головы с явным одобрением во взгляде. — А зачем вы ее ищете? — жеманно пропищала девчонка. — И кем ей приходитесь? Манджиро, уже начинавший чувствовать покалывание разгорающегося внутри раздражения от того, что ему постоянно кто-то мешает наконец разыскать Мирай и поговорить с ней, все-таки смог сдержать свое недовольство и вежливо ответил: — Я ее друг, — это утверждение сорвалось с его губ так категорично, будто иначе и быть не могло. Но правда была в том, что Манджиро понятия не имел, кем он ей приходится. Он даже не был с ней знаком еще пару дней назад, но при этом — знал ее всю свою жизнь. Какой ярлык можно было навесить на такие отношения, которые и отношениями-то называть ни у кого язык бы не повернулся? Он терпеливо ждал, пока девушки вынесут свой окончательный вердикт насчет того, можно ли рассекретить ему местонахождение их одноклассницы, и отчаянно пытался напустить на лицо самое безобидное выражение, чтобы не дать проскользнуть в своих чертах ни капле того горячечного нетерпения, которое сейчас буквально пожирало его изнутри. — Мирай захотела остаться на пляже, — наконец соизволила ответить одна из девушек. — Мы всем классом жгли там костер, и, когда все уходили, она сказала, что задержится еще немного на берегу. Выяснив у девушек, в каком именно месте длиннющего пляжа Сидзуоки они оставили Мирай, Манджиро выбежал на улицу и в который раз за день оседлал мотоцикл. Бурлящий в крови адреналин сводил на нет одолевающую тело усталость после бесконечного дня и нескольких часов за рулем. На улице уже совсем стемнело, и, выезжая на проезжую часть, Майки боролся с подступающей к сердцу тревогой. Его беспокоило, что Мирай осталась на пляже совсем одна в позднее время. Беспокоило, что он мог разминуться с ней, приехав к заливу, когда она уже уйдет обратно в гостиницу. Беспокоило, что он все еще не придумал, что сказать ей, когда, наконец, найдет. Припарковав мотоцикл возле пешеходной зоны вдоль пляжа, Манджиро стащил с ног тяжелые ботинки и носки и, перемахнув через ограждение, босиком зашагал по еще не остывшему песку. Сердце взволнованно екнуло, когда он различил вдалеке мерцающее оранжевое пятнышко — это явно был костер, и, значит, он не ошибся с местом. А самое главное: это значило, что Мирай все еще здесь. Подкатив джинсы, чтобы не мешались, Майки решительно двинулся к манящему своим теплом пляжному костру; шершавый песок забивался между пальцами, приятно покалывая ступни; мерный рокот прибоя успокаивающе действовал на его раздерганные нервы. Вскоре он смог различить одинокую фигурку возле костра — во рту моментально пересохло, а сердце привычно уже подскочило в горло, отдаваясь лихорадочными ударами крови в пульсирующих висках. Мирай сидела на песке у костра, в потертых джинсах и растянутой футболке, подтянув колени к груди и зябко обхватив их руками, будто ей было холодно, даже несмотря на близость открытого огня. Ее каштановые волосы, которые игривое пламя разукрасило рыжеватыми бликами, были собраны в растрепанный хвост, и хаотично выбивающиеся из него пряди беспорядочно обрамляли ее лицо. Ее остекленевший взгляд был неотрывно устремлен в потрескивающий огонь, и казалось, что она не замечает ничего вокруг, полностью уйдя в свои мысли. Манджиро ощутил странное покалывание в кончиках пальцев и сдавленно сглотнул, пытаясь загнать ополоумевшее сердце назад в грудную клетку. Мирай выглядела грустной, даже какой-то потерянной, и от этого у него больно кольнуло где-то глубоко внутри. Майки вдруг ужасно захотелось взять ее за руку. Прикоснуться к ее волосам. Услышать ее голос. Притяжение было почти невыносимым, и он с трудом мог уложить в голове тот факт, что еще два дня назад даже не был по-настоящему знаком с ней. Вот только, Манджиро уже перестал удивляться своим чувствам. Он просто принял их, сдавшись чему-то глубинному и неназванному, что дремало у него внутри все эти долгие годы, проведенные в неясном душевном томлении. Майки подошел ближе, не особо скрываясь, но Мирай была так погружена в себя, что, похоже, даже не почувствовала его приближения. Остановившись сбоку от нее, Манджиро набрал в грудь побольше воздуха, чувствуя, как распирает от волнения его грудь. — Не боишься сидеть тут совсем одна? — выдал он неожиданно охрипшим голосом, так и не придумав ничего более достойного, что можно было бы сказать ей в этот момент. Мирай испуганно дернулась от звука его голоса, подняла голову и потрясенно уставилась на него снизу вверх. Пламя костра отражалось в ее расширившихся глазах, танцуя в разноцветных радужках; растерянность и изумление комично смешались на ее вытянувшемся от удивления лице. Мирай выглядела так, будто вот-вот по-мультяшному потянется кулаками к глазам, чтобы недоверчиво протереть их. Майки же вдруг в полной мере осознал, каким странным для нее должно было показаться его внезапное появление здесь и сейчас. Немудрено, что она решила, будто он ей мерещится. А еще в этом теплом свете от костра он различил непросохшие дорожки слез на ее щеках, и от этого у него болезненно защемило в груди. Она что, плакала? Из-за чего? Из-за… — М-майки? — с потрясенным недоверием в голосе пролепетала Мирай, во все глаза глядя на него, и его имя, слетевшее с ее пересохших губ, музыкой огладило его слух. Манджиро переступил с ноги на ногу, зарываясь пальцами в остывающий песок, и нервно облизнул губы, снова ощущая на них знакомую горечь, пока Мирай в растерянности моргала, продолжая изумленно вглядываться в его лицо. Пора бы ему уже наконец-то раскрыть свой дурацкий рот и сказать что-то еще, желательно, что-то толковое, что смогло бы объяснить для нее его внезапное появление здесь, рядом с ней, на пляже в другом городе. — Как ты… откуда ты тут взялся? — пробормотала Мирай дрожащим голосом и вдруг поспешно отвернулась, украдкой вытирая щеки, будто только сейчас вспомнила о не высохших следах слез на них. Майки в волнении закусил губу, вдруг подумав, что вполне мог сойти за чокнутого сталкера в глазах Мирай. Нужно было срочно спасать положение, и он с досадой подумал, как ему пригодился бы сейчас какой-нибудь дельный совет от Эммы, всегда знавшей, какие слова нужно подобрать для любой, даже самой непростой ситуации. Ладно, можно начать с малого. — Я, ну это… приехал, — исчерпывающе ответил на ее вопрос Майки и зачем-то уточнил: — Из Токио. Пиздец какой-то. Он поморщился, мысленно матеря себя на чем свет стоит. Удивительно, что Мирай все еще не сбежала сломя голову, спасаясь от его гениальных навыков социализации. Глубоко вздохнув и попытавшись все-таки вырулить в нужную сторону всю эту бестолковую ситуацию, Манджиро поспешил загладить возникшую неловкость: — Можно, я присяду с тобой? Мирай растерянно кивнула, и он аккуратно опустился на песок сбоку от нее, пристроив рядом свой рюкзак и ботинки. — Я понимаю, как это странно выглядит, — предпринял новую попытку Майки, сцепляя пальцы в замок на согнутых коленях. — Но я просто… понимаешь, мне очень нужно было поговорить с тобой, и твоя… э-э, мама сказала, что ты сейчас здесь, ну вот я и… Прости, если я тебя напугал. Мирай смотрела на него в упор несколько долгих секунд, и под ее взглядом Манджиро вдруг почувствовал, как неумолимо начинают гореть его щеки. А затем в ее глазах мелькнула едва уловимая тень, и она отвела взгляд, переводя его на мерно подкатывающие к берегу волны. — А твоя девушка не будет злиться, что ты уехал? — прошептала Мирай едва различимо и еще крепче обняла руками прижатые к груди колени. Майки болезненно поморщился от ее слов. Теперь сомнений точно не было: Мирай видела, как Рико напрыгнула на него там, на гоночной трассе, и расценила это зрелище именно так, как он и боялся. Но, с другой стороны… если ее это задело, значит, ей было не все равно? От этого сердце в его груди сделало дикий, взволнованный кульбит. — Да не девушка она мне никакая, — проворчал Майки, разворачиваясь на песке так, чтобы сесть лицом к Мирай. — Представляю, как это выглядело, но клянусь, это совсем не то, что ты могла подумать. — Ты вовсе не обязан передо мной отчитываться, — прошептала Мирай, поворачивая к нему лицо и глядя в его глаза с какой-то затаенной грустью во взгляде. Закусив губу, она пожала плечами, и добавила: — Мы же ведь… я для тебя никто. — Ты правда так думаешь? — несдержанно выпалил Майки, подаваясь к ней всем корпусом. Мирай испуганно моргнула, и он поспешно отодвинулся, усилием воли беря себя в руки. Только напугать ее своей вспыльчивостью ему и не хватало. Особенно с учетом того, что он собирался ей рассказать. Смущенно прокашлявшись, Манджиро уже тише произнес: — На самом деле… Я ведь именно об этом и хотел поговорить с тобой. Понимаешь… — говоря это, он сконфуженно опустил глаза, скользя взглядом по ее рукам, обхватывающим колени, и вдруг запнулся, хмурясь на свежую царапину на ее локте. — У тебя кровь. Мирай нервно дернула рукой, затем развернула ее и тоже уставилась на порез с таким видом, будто впервые его видела. — А… — рассеянно протянула она. — Это ерунда, поранилась, когда разводили костер. — Царапина выглядит довольно глубокой, — нахмурился Майки. — Подожди-ка секунду. Под ее недоуменным взглядом он подтянул к себе свой рюкзак и, порывшись во внешнем кармашке, выудил оттуда упаковку пластырей. Это были совершенно дурацкие, детские пластыри с нарисованными на них мультяшными динозаврами, но почему-то с тех пор, как еще в детстве Шиничиро заклеил такими его порезанный палец, Майки регулярно продолжал покупать в аптеке именно их. Сам он, конечно, никогда не пользовался ими, но слова брата о том, что они еще могут ему пригодиться, по какой-то причине прочно засели в его голове. И, похоже, Шин тогда каким-то чудом смог заглянуть одним глазом в будущее, потому что смешные детские пластыри и впрямь ему пригодились — причем, в ситуации, какую он в последнюю очередь мог бы себе вообразить. Манджиро кивнул на пластыри в своих пальцах, будто спрашивая у Мирай разрешения, и, когда она не пошевелилась, так и не проронив ни слова, с великой аккуратностью принялся заклеивать порез на ее локте. — Я знаю, что это прозвучит очень… сумасшедше, но скажи, Мирай, может, тебе когда-нибудь… — Майки нервно облизнул губы, волнуясь, и не зная, как правильно подступиться к разговору, который пытался завести. — Тебе когда-нибудь снились странные сны? Бросив быстрый и осторожный взгляд на ее лицо, Манджиро увидел, что она неотрывно смотрит на пластырь с динозаврами с каким-то неопределенным, нечитаемым выражением в глазах. Наконец, Мирай встряхнула головой, будто выталкивая себя из охватившего ее оцепенения, и глухо прошептала: — Иногда мне кажется, что вся моя жизнь — один сплошной странный сон. Майки нахмурился, не до конца понимая, как ему следует воспринять и отреагировать на эти ее слова. Ему упорно казалось, что за ними скрывалось что-то, огромное и необъятное, к чему он имел непосредственное отношение, да только вот понимание ускользало от него, не даваясь в руки. Подушечками пальцев ощутив мурашки на коже Мирай, Майки вдруг понял, что продолжает прикасаться к ней — и ему очень не хотелось прерывать это касание. Она слегка подрагивала, даже несмотря на то, что в такой близости к костру было совсем не холодно. — Ты замерзла? — обеспокоенно спросил Манджиро. Моментально приняв решение, он стащил с себя легкую кожанку, оставаясь в одной лишь черной майке, и осторожно накинул куртку на ее ссутулившиеся плечи. — Вот, надень. Он вздрогнул, почувствовав неожиданное прикосновение к своей руке. Опустив глаза, Манджиро с очередным замиранием сердца увидел, что Мирай вдруг перехватила его ладонь, невесомо касаясь пальцами простенького браслета на его запястье. Ее губы приоткрылись, выпуская прерывистый вздох, а подрагивающие пальцы с почти благоговейной осторожностью прошлись по гладким бусинам. Ее странная реакция на сплетенный им еще в детстве браслет внезапно запустила взбудораженную дрожь по его позвоночнику. От ее прикосновения кожа Майки тотчас покрылась взволнованными мурашками, приподнимая все тонкие волоски, а Мирай, вдруг спохватившись, смущенно отняла пальцы. Манджиро разочарованно выдохнул, а она неловко потянула полы его одолженной куртки друг к другу, укутываясь в нее глубже, и осторожно перевела на него неуверенный взгляд. — Тебе не будет холодно? — уточнила Мирай, и Майки улыбнулся, наблюдая, как жаркий румянец начинает расцветать на ее переносице. Ему до зуда в пальцах хотелось прикоснуться к ее разрумянившейся коже, поэтому он вновь крепко сцепил ладони в замок и беспечно пожал одним плечом. — Не, все отлично. Мирай облизнула губы, тут же притягивая к ним его взгляд. Ее собственный взгляд опустился ниже, блуждая по его шее и открытым майкой плечам, и Манджиро мог поклясться, что ощутил его на своей коже, как физическое прикосновение. — Так ты… — Мирай неловко прокашлялась, слегка порозовев и торопливо возвращая взгляд на его лицо, — ты хотел поговорить со мной? Спохватившись, Майки сдавленно сглотнул, борясь с усилившейся нервозностью, и тоже неуверенно прочистил горло. Как же начать-то… — Я… ну, да, — слабо промямлил он, запуская ладонь во взъерошенные волосы и пытаясь зачесать их назад, но пальцы тут же застряли в спутанных прядях. Черт, ну и видок же у него сейчас, наверное! Нервно облизнув губы, Майки на миг закусил нижнюю, и снова бросил на Мирай нерешительный взгляд. — А ты ведь, наверно, тоже… в смысле, ты ведь приходила сегодня днем на гоночную трассу. Я подумал, что… «Что ты пришла туда из-за меня. Для меня. Ко мне», пронеслось в горящей голове Манджиро, но он не смог выдавить эти слова наружу. Не слишком ли самонадеянно с его стороны было думать так? Он ведь не мог быть уверен, что Мирай пришла туда, надеясь разыскать именно его. Но, с другой стороны, какие еще у нее могли быть причины оказаться на гоночной трассе, где проводили тренировочные заезды мотогонщики? А что, если… Кроме него там ведь были и другие участники предстоящей гонки. Вдруг, Мирай знакома с кем-то из них и пришла именно к нему, а Майки уже успел вообразить себе невесть что. Вдруг, у нее уже есть парень, который ей нравится, и… — Да. Думаю… — тихо прошептала Мирай, одним махом обрывая его свернувшие не туда, обеспокоенные мысли. — Думаю, я тоже хотела с тобой поговорить. Поезд растревоженных домыслов в голове Майки с грохотом сошел с колеи, распугивая все мысли, которые он с таким трудом собирал в кучу для этого разговора. Он просто сидел и смотрел на Мирай, наблюдал, как свет от костра разукрашивает ее кожу оранжевой теплотой. Она смотрела на него в ответ, прямо, больше не таясь, и Майки казалось, что если он придвинется ближе, то сможет разглядеть свое отражение в ее заполненных какой-то невысказанной тоской глазах. Он готов был целую вечность провести, просто вглядываясь в свое отражение в ее глазах. С усилием вытолкнув себя из этого транса, пропитанного треском костра и шепотом прибоя, Майки снова облизнул губы, мимолетно поморщившись от несходящего привкуса горечи на них. Раньше эта призрачная горькость оседала на его губах только после тех необъяснимых снов — последние же пару дней она не покидала его ни на миг. — Я сейчас расскажу тебе что-то, ладно? — наконец, решился Майки. Сердце в груди разрослось до огромных размеров, грозя вот-вот проломить ребра. Он одновременно до безумия боялся и хотел рассказать ей все, что варилось в его мыслях каждую минуту каждого дня, прошедшего с момента их первой, настоящей встречи. — Ты можешь посчитать меня сумасшедшим, это нормально, я и сам уже сомневаюсь, в своем ли я уме. Но если вдруг… если вдруг что-то из того, что я расскажу, будет тебе… не знаю, знакомо, то… И он заговорил. Сбиваясь и начиная сначала, теряясь, преодолевая волнение и неловкость — но продолжал говорить, рассказывал о снах, одолевавших его с самого детства, о ней в каждом из этих сновидений, о неизвестной колыбельной, о простеньком браслете из черных бусин, об отблесках огня, о бесконечной боли в груди, о тоске по чему-то неведомому, о фантомном пепле, кружившемся мертвым снегом в той чужой, но такой знакомой жизни, что являлась ему в призрачных снах, сколько он себя помнил. Когда Манджиро замолчал, Мирай не произнесла ни слова. Просто сидела, замерев каменным изваянием, и смотрела в его глаза, надрывно, почти с отчаянием. На ее побледневшем лице танцевали голые, ничем не прикрытые эмоции, делавшие его выражение почти болезненно уязвимым. — Ну и вот… — хрипло подвел итог Майки, с трудом заставляя себя дышать. — Наверно, ты думаешь теперь, что я больной на голову. Смущение и неловкость накатили на него с той же неумолимостью, с какой прибой омывал волнами притихший в вечерней тишине берег. Опустив голову, Майки уткнулся плывущим взглядом в подрагивающие пальцы Мирай, вцепившиеся в ткань его куртки на ней до побеления костяшек. Она все еще молчала. Что, если сейчас она просто покрутит пальцем у виска и велит ему никогда больше не приближаться к ней? Что, если... — Я никогда так о тебе не думала. Ее тихий, охрипший от волнения голос заполнил эту гулкую тишину, а слова бесконечным эхом отдавались внутри его разума. Никогда? Но ведь они знакомы всего-то пару дней… Не так ли? Подняв голову, Манджиро нерешительно посмотрел на Мирай и замер, увидев новые слезы на ее щеках. Но она больше не пыталась их скрыть. Глаза ее блестели, подсвеченные теплым мерцанием костра, и в их глубине Майки вдруг увидел что-то такое, от чего у него мигом пересохло в горле, а к его собственным глазам тоже подступила неожиданная влага. — Почему ты… — хрипло прошептал он, не узнавая собственный голос. — Мирай, почему ты плачешь? Она качнула головой, и от этого движения мокрые дорожки сверкнули на ее покрасневших щеках, ловя отблески весело потрескивающего пламени. А затем она вдруг улыбнулась, так мягко — и в этой улыбке было столько обнаженных эмоций, что Манджиро на миг даже стало трудно дышать. Потому что он слышал в себе эхо каждой из них. — Я не уверена, что смогу это объяснить тебе, — прошептала Мирай. — Сейчас. — А в будущем? — тут же уточнил Майки. Она нервно рассмеялась, поднося к губам дрожащие пальцы, а потом вновь прямо посмотрела в его лицо, и теплота ее взгляда согрела Манджиро сильнее, чем жар игриво мерцавшего рядом с ними костра. — А в будущем… — Мирай помедлила, закусив губу, а затем снова улыбнулась ему, и эта улыбка сама собою нашла несмелое отражение на его губах. — Я все больше убеждаюсь, что в будущем возможно все. Майки усмехнулся шире, невольно вспоминая очень похожие слова, сказанные ему Шином в детстве, много-много лет назад. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, глаза в глаза, но тишина между ними больше не была напряженной или неловкой. Она была правильной. Рядом с ней все казалось Манджиро таким упоительно правильным. Не совладав с собой, он осторожно протянул руку, помедлив у ее лица, и, когда Мирай не отстранилась, осторожно коснулся пальцами ее щеки. Ее кожа была прохладной и гладкой, и кончики его пальцев приятно покалывало от одного лишь этого касания. Большим пальцем Майки бережно вытер слезы с ее щеки, да так и не отнял ладонь, наслаждаясь ощущением ее кожи под своими пальцами. — Прости, если я напугал тебя тогда, у Баджи, — прошептал Майки, не осознавая, что наклоняется все ближе к ней, но Мирай даже не думала отстраняться, глядя на него с затаенным, наэлектризованным ожиданием в блестящих глазах. — Ну, с этой дурацкой «бутылочкой». — Это не ты, это… — так же тихо прошептала она, накрывая своей ладонью его пальцы на ее щеке, огладила его кожу, задев бусины браслета. — Я сама себя тогда напугала. Но… — Мирай посмотрела в его глаза, и Майки удивился тому, как близко вдруг оказалось ее лицо. Она облизнула губы, и его взгляд моментально приклеился к ним, а внутри разгоралось необузданное, первобытное желание наконец-то коснуться их своими. И, будто прочитав его мысли, ее губы шевельнулись, вместе с теплом дыхания отдавая ему слова, которых он так ждал от нее: — Я больше не боюсь. Майки не знал, кто из них сделал первое движение. Голова его была пустой и одновременно переполненной до краев пугающе сильными эмоциями, для которых человечество еще не изобрело подходящих слов. Время замедлило свой бег, когда он ощутил мягкость ее губ, когда поймал своими губами ее трепетный, взволнованный выдох — и полностью отдался той необоримой силе, что так влекла, так властно тянула его к этой девушке, одним своим появлением в его жизни окрасившей весь окружающий мир в краски, которых ему так не доставало. Ее губы были мягкими под его губами, податливыми и теплыми, слегка солеными от слез — и такими знакомыми. И Манджиро сцеловывал с ее губ каждый вздох, ловил исходящее от нее тепло, задыхался от ощущения ее рук в его волосах, притягивавших его ближе, ближе, еще ближе к ней. Всю свою жизнь Манджиро будто гнался за чем-то — неуловимым, призрачным, но таким фундаментально важным для его души. И сейчас он нашел это — в прикосновении ее рук, в биении ее сердца, в разноцветной глубине ее глаз. Майки не знал, что ждет его в будущем, но готов был вынести любые удары судьбы, если это пропитанное ароматом земляники, его личное будущее останется в его руках. Она так упоительно пахла земляникой. Пепельная горечь на его губах наконец-то отступила, изгнанная с них ее губами, спугнувшими призраки всех былых сомнений и страхов. Ее губы на вкус были как лето в разгаре зимы, как тепло посреди холода, как радость в пучине горя. Должно быть, именно таким на вкус и было счастье. Должно быть, таким на вкус было будущее.