На прицеле

      Он впервые замечает Рабастана Лестрейнджа на своем шестом курсе. Разумеется, Сириус всегда знал лучшего друга брата, но до тех пор он называл его "мерзким, самовлюбленным, двуличным и склизким уродом". Последнее, к своему ужасу понял Сириус, неправда. Потому что Рабастан Лестрейндж очень даже ничего.       Конечно же, это не влюбленность. Это отвратная, но относительно объяснимая хрень, которая может произойти с любым подростком, и должна пройти в этот же день. неделю. месяц. год. Чертов год. Ладно, пора называть вещи своими именами. Да, Сириус влюблен в мерзкого, самовлюбленного, двуличного и склизкого неурода.       Ему плохо от одной мысли, что это каким-то образом раскроется, хотя Сириус даже с самим собой это не обсуждает, что уж говорить о друзьях. Но еще хуже ему от синих-синих глаз, порой смотрящих на него со слизеринского стола. Потому что неумолимо тянет посмотреть в ответ и так и остаться в этой синеве навечно. Зарыться в чуть кудрявые волосы, которые пахнут цитрусом (нет, Сириус вовсе не маньяк, просто Лестрейнджу стоит прекратить выливать весь факультетский шампунь на свою шевелюру и дать хоть каплю Нюниусу), захлебнуться в его слишком синих глазах и умереть от заливистого смеха, который слышен даже в Большом зале посреди гула остальных учеников.       Признаться честно, в такие моменты хочется, чтобы все остальные застыли, замолкли и исчезли, потому что в ушах переливается уже отзвучавший смех Лестрейнджа. Но Сириус каждый раз так и сидит спиной к нему, улыбается на шутки однокурсников, которых не слышит, потому что Р а б а с т а н. И ему хочется думать, что за слизеринским столом происходит то же самое. Посмотреть, что там происходит в самом деле, ему не хватает… Нет, разумеется, не смелости, он же Гриффиндорец. Места не хватает за скамейкой, вот и всё.       Пожалуй, нет никого в мире магов наивнее их преподавателя по ЗОТИ. Потому что ставить слизеринца и гриффиндорца с разных курсов в дуэль — не самый продуманный ход.       Сириус входит в импровизированный круг для сражений следом за невозмутимым Рабастаном и понимает, что уже проиграл, потому что он готов сдохнуть хоть сейчас, лишь бы втянуть в себя больше запаха блядского цитруса. Скрещивание палочек, расход по разным углам и снова сближение, чтобы поклониться сопернику. Рабастан стоит напротив, смотрит слишком откровенно, чуть кривя уголок губ, и будто выжидает.       Звенит от раздражения голос преподавателя: поклон! Сириус сцепляет зубы и смотрит в синеву в ответ, чуть приподнимая бровь. Рабастан, будь он неладен, беспечно улыбается и чуть наклоняется вперед. Сириус кланяется в ответ и даже в таком положении не прерывает зрительный контакт. Не в его силах. Рабастан хорошо подготовлен физически, что редкость для чистокровки, Сириус помнит это еще с тех времен, когда они с братом разговаривали.       Сириус уверен в себе абсолютно — всё же воспитание в роду Блэк не прошло даром. Рабастан уверен в себе, потому что он мерзкий, самовлюбленный, двуличный и склизкий неурод. От их палочек разлетаются искры, стрекочут щиты, рикошетят в барьер вспышки. И как-то стирается условие не использовать заклинания выше второго ранга.       Оно стирается вместе с предостерегающими выкриками учителя и безликой взбудораженной толпой, стоящей за границей круга. Потому что они — там, а Лестрейндж, до сих пор криво улыбающийся, будто всё под контролем (а на деле нихрена это не так) — здесь, в кругу, смотрит с прищуром и кусает губы до крови.       В какой-то момент они сближаются слишком сильно, и Сириус, до сих пор абсолютно спокойный и без особых усилий имеющий преимущество, стремительно его теряет. Вести дуэль, стоя в паре метров от соперника — сложно, стоя в паре метров от Рабастана — и того тяжелее. Лестрейндж кривит истерзанные им же самим губы в улыбке-оскале, будто всё понимает, делает шаг ближе и если протянуть руку, то сможет коснуться его. Сириуса от этого осознания встряхивает, и он резко швыряет красную вспышку. Наконец попадает, но особого удовлетворения не чувствует.       У Рабастана теперь из губы к подбородку ползет кровь, вот-вот капнет на белоснежную рубашку, и желание стереть ее подушечками пальцев, проводя по его губам и окрашивая их в алый, слишком отвлекает. Сириус напряженно хмыкает, в глаза упрямо не смотря — чревато последствиями.       Выпрямляет руку, с губ срывается заклятие, но чужая рука банально отталкивает его, и вспышка летит мимо. Сириус настолько удивляется, что едва не получает Оглушающее, но быстро ориентируется и, поразмыслив, не блокирует его, а уворачивается и ныряет под вытянутую руку соперника, оказываясь в нескольких сантиметрах от Лестрейнджа, сбоку, и прижимает кончик палочки к его артерии. — Убит, — почти урчит он на ухо, прижимая палочку сильнее, и чувствует, как Лестрейндж мелко вздрагивает, но тут же расслабляется.       Профиль поверженного выдает его улыбку. Рабастан поворачивает голову (блядство, он видит себя в его глазах, и это са-а-амую малость завораживает) и выразительно смотрит на его грудь. Сириус с трудом опускает глаза и понимает, что он тоже на прицеле.       Чертов Лестрейндж.       Чертов, сука, Лестрейндж!       Они отшатываются друг от друга только тогда, когда побледневший от злости преподаватель поднимается в круг и взмахом руки отталкивает их по разным углам сцены, вопя о том, что они нарушают все установленные традиции, что поубивали бы уж тогда друг друга, сделали бы ему одолжение, что это извращение магических дуэлей и им, как наследникам знатных родов, должно быть пиздец, до чего стыдно.       Сириус тихо фыркает и искоса глядит на Рабастана, на которого как раз и обрушился весь гнев. Наверное, от него профессор такого не ожидал, вот и бесится. Рабастан невозмутимо достал из кармана белый платок с вышитым гербом и вытер кровь со рта, будто орали вовсе не на него.       Чувствуя на себе его взгляд, Рабастан косит глаза и подмигивает, и Сириус не может понять, чего в этом больше — вызова или бахвальства. Он также не может понять, чего хочется сильнее — устроить еще одну дуэль, только уже без посторонних, потому что ничья для него хуже поражения, или пройти эти несчастные два метра, вышвырнуть брюзжащего учителя из предназначенного только для них двоих круга и втянуть Лестрейнджа в поцелуй с металлическим привкусом. Сириус поспешно отводит взгляд и, не дожидаясь разрешения, садится на свое место. Джеймс почему-то молчит.       Но стоит им выйти из кабинета, Сохатый вроде шутливо, а вроде и не очень выдает: — Вы как будто пососались бы, если бы вас препод не разнял.       Сириус хмыкает и думает, что препод действительно всё испортил. А потом, за обедом бросает Рабастану вызов, засунув руки в карманы, потому что они вдруг его предают и подрагивают, как у девчонки перед свиданием. Лестрейндж предложение принимает, снова кривит губы в снисходительной усмешке и смотрит, будто ничего другого и не ожидал.       Сириус добавляет условие быть без секундантов как бы вскользь, и впервые со странным удовольствием видит на лице Рабастана растерянность, которая, впрочем, тут же сменяется равнодушное миной, и он жмет плечами, качая головой на сведенные брови Регулуса.       Тем же вечером они пролезают в пустой актовый зал, не обмолвившись ни словом. Сириус почти не уверен, и это состояние выводит даже больше, чем усмешка Лестрейнджа, но тот сегодня без нее. И вообще он какой-то непривычный, думает Сириус. Не лыбится по-идиотски, не раздражает его, не пытается поддеть и даже не смотрит надменно. Никак не смотрит.       Сириус достает палочку, Рабастан — нет. Сириус отходит на свою половину сцены, Рабастан — стоит на месте, засунув руки в карманы. Сириус хочет дуэли, Рабастан… — Не хочу, — отвечает он на вопрос в глазах Сириуса и морщится, словно от боли. — Автоматическое поражение, если тебе угодно. Мои поздравления, Блэк. — Такая победа… — выплевывает Сириус, подходя вплотную. — Мне и даром не сдалась!       Рабастан пожимает плечами, как бы говоря — не мои проблемы. Сириус вспыхивает от раздражения. — Да ладно, Блэк, может хватит?       В его голосе едва заметная горечь, в глазах — бесконечная усталость. — Что «хватит», Лестрейндж? — Скрывать, что тоже влюблен.