Сидеть обнявшись под звёздным небом у танцующего костра; слушать песню треска прогорающих дров и окружающую безмятежную тишину; впускать в себя проникающий глубоко под кожу жар пламени и неистовое желание; зарываться носом в твоё плечо и забывать дышать от переполняющей нежности; вдыхать родной запах твоего тела, твоих непослушных, играющих с ветром волос; украдкой любоваться твоим профилем…
Пока немигающим, пристальным взглядом ты приручаешь огонь…
…мой укротитель.
Екатерина Владимировна Шустхем
— Вы действуете мне на нервы. — Будь милостив, мастер. Я стараюсь не обращать внимание на твои ласки. Но, будь они неладны, всё не так уж просто. Тэхён закатывает глаза и отнимает руки от чужой руки. Точнее, не руки, в общем — культи, из которой надобно вновь сделать руку. Война отнимает не только близких, но и конечности, и души. Тэхён знает. В прошлой войне он потерял брата — последнего близкого человека в жизни. А наследный Княжич — ныне Князь — потерял и конечность, и отца. Хотя бы в горе они сошлись одной волной скорби и тоски. — Усмирите свои амбиции, ваше Величество. Они не к месту. — Амбиции или ласки? Пусть будут прокляты эти игривые светло-синие глаза и хищный разлёт тёмных бровей. Не отвести взгляд, не отмахнуться. Статус, сила, чувства — лишь верх огромного айсберга. Тэхён чем больше боится собственных реакций, тем сильнее отталкивает, вызывая на бой не просто судьбу, а законы, на которых держится мир, поучающий о том, что на каждое действие приходится своё противодействие. — На сегодня всё. — Ты не ответил на вопрос. — И что вы сделаете, ваше Величество? Посадите на цепь? Увольте, никто не сможет тогда вам помочь. Чонгук — сборище притягательности в огранке власти и загадок. Что он там думает себе, получая отказ? Молодой Князь, принявший на свои плечи целое княжество, всё играется в тяни-толкай с каким-то безымянным мастером. Что о нём сказать? Дурак и герой. Таков и есть. Мечта любой земноморской девушки или даже юноши. Но не мечта Тэхёна. Тэхён сам так решил. — Зимой я женюсь. Её зовут Ирис. Она дочь старого друга отца. — Зачем вы мне об этом говорите? — Чтобы ты знал. И смотрит, как пытает врагов и предателей родины. Господин с повадками мальчишки. Может быть, это его способ не впасть в уныние и не спиться, как делает добрая половина Земноморья? — Мне нет дела до вашей личной жизни. — А я так старался не разбить тебе сердце, — лепечет Чонгук с наигранной жалостью. Тут уже не тяни-толкай, а самый настоящий морской бой. И не Тэхёну пытаться переиграть юного Князя, которого с пелёнок учили военной тактике. Тэхёну хочется сорваться с места и убежать. Ещё тогда — в первую их встречу, он должен был отказаться. Но деньги подкупают даже совесть, что уж говорить про человека на пороге бедности? Тэхён согласился на баснословные деньги, а в итоге обзавёлся лишь проблемами. За окном громко загудела сирена, предупреждающая о новом гидрошторме. Есть причина уйти прочь, спрятать глаза, себя, свою душу, чтобы провокатор не увидел ничего, что его не касается. Нажать на кнопку затвора, отойти от окна, чтобы паровой двигатель не ошпарил кожу лица. Убедиться в герметичности и безопасности… — Вам стоит уйти. Негоже Князю рисковать собой в халупе простого мастера. Говорит и задыхается. Со спины обжигает объятием, чужим телом, как струёй пара из дырявого котла — под давлением. Сейчас слезет варёная кожа… Чонгуку не нужна вторая рука, чтобы быть сильнее. Он выше на полголовы и шире в плечах. Одна его рука — почти как две руки Тэхёна, а он — не самый миниатюрный на свете юноша. — Думаешь, я бы был тут изначально, если бы не хотел? Халупа или замок — без разницы. Ты не понимаешь? — Не понимаю. Отпустите… — Но попытка сбежать такая вялая, что остаётся скрести о чужую кожу отросшими грязными ногтями, точно дворовому лишайному и никому ненужному коту. Заслон на окне хорошо тряхнуло снаружи, что Тэхён вздрогнул и зажмурился. — Ты боишься гидрошторма? — Я боюсь вас…***
Чонгук помнит их первую встречу почти досконально. Разбудите его утром, он скажет, что Тэхён тогда был в бордовом жилете поверх водолазки, а на его длинных и стройных ногах красовались брюки с тысячью и одним карманом. Вихристые кудри собраны в короткий хвостик на затылке, а левый глаз украшает потемневший от времени золотой монокль. Как потом окажется, это — мастер ещё принарядился для вида. А вот запах дизеля не смыл. И Чонгук хуже токсикомана — повёлся на всю эту «красоту». Ему даже не стыдно. Случилось так, что знакомство с Тэхёном было своевременным. То есть, пришлось к селу и городу, и княжеству. Этот юный избретатель возбудил желание жить — в молодом Князе. И пока Чонгука искал Юнги (советник и лучший друг), он забывался в новых впечатлениях, точно кот забывался в кошачьей мяте. Сначала Тэхён казался покладистым и милым, а вежливое обращение доводило молодого Князя до щекотки под рёбрами от умиления. Одно, что мастер оказался старше Чонгука на добрых семь лет. На внешности Тэхёна эта разница практически никак не сказалась. Потом, после очевидных подколок Чонгука, Тэхён стал молчать, игнорировать, пока не сдался и не ответил. Да так дерзко ответил, что Князь до сих пор мурашки со своей кожи гроздьями собирает, если придётся вспомнить острый на этот ответ язык и взбешённый взгляд. Тогда впервые между ними вспыхнуло то самое пламя. И Чонгук поклялся себе его приручить. Общее уныние, проблемы княжества и новости с фронта, участившийся гидрошторм, потеря руки — достаточно поводов для депрессии. Но Чонгук нашёл спасение в Тэхёне, и это его действительно спасло. Пусть последний категорически не принимал ухаживания, строил из себя недотрогу и, обращаясь на «вы», посылал к чёрту — пусть. Князь не слепой, он потерял руку, но не потерял разум и зрение, и он видел, как за каменной внутренней крепостью ему уже сдаются, махая белым флагом, как знаменем. Сначала причиной встреч был только готовящийся протез, теперь же Тэхён не имел права отказать Чонгуку во встрече — уже по другой причине. Молодой Князь прекрасно анализировал чужой скудный заработок. И даже щедрые отчисления за будущий протез не могли покрыть все долги, которые мастер успел насобирать за свой неполный третий десяток лет. Поэтому, когда дело запахло жареным (Тэхён стал отказываться от денег и завершения создания протеза, чтобы только от него отстал прилипала голубых кровей), Чонгук пошёл на маленькую хитрость, и этой хитростью обрёк Тэхёна на бессрочные обязательства. Простые люди называют подобную «маленькую хитрость» лаконично, одним словом — шантаж. Прекрасно зная о том, что мастер покрывает стайку бродяжек, Чонгук однажды оставил свой кошелёк перед грязными мальчишками в обносках — прямо на столе Тэхёна. Сам мастер был слишком гордым, чтобы воровать, и точно бы отдал вещицу, полную золота, её законному хозяину. Но голодные дети гордостью ещё не успели обзавестись, потому умыкнули бархатный мешок на платиновой застёжке да помчались вниз по улице — скорее тратить сокровища на лакричные палочки и леденцы на палочке. Там их и сцапал сам Князь вместе с уже понимающим ситуацию жандармом. Так повели детей не в отделение, а прямо к их покровителю. Тэхён, конечно, понял, где то место, откуда ноги растут, но сделать ничего не мог. Чонгук тогда даже немного расстроился, что Тэхён настолько плохого мнения о нём — даже не ставит под сомнение исполнение угрозы ареста бедных и голодных детей. Но это «плохое мнение» сыграло Князю на руку, а совесть, проснувшаяся при виде перепуганных и голодных детей, заставила после, взяв с мелких ртов обещание о неразглашении тайны, накормить малышей до отвала и ещё в каждый карман по золотой монетке отдать. После этой истории Тэхён ещё больше на Чонгука взъелся, но прогонять не смел — искренне боялся за судьбы чужих ему малышей. И не знал, и даже не мог представить со стороны бедняжек подставу. В этом Чонгук его тоже жалел, но свет лить не спешил, ведь всё им желаемое теперь в его руках, а значит — свет не прольётся, пока сам Князь этого не захочет. — Чего же ты боишься? Быть укрощённым?.. Тэхён вывернулся из чужой хватки, вскинулся, как волк на охотника с ружьём, сверкнул своими нереальными глазами цвета индиго и неосознанно схватился за один из инструментов — какую-то мудрёную ручку с рычажками по бокам. — Будешь бросаться или колоть? Мы это уже проходили. Как только Чонгук стал шантажировать, Тэхён решил действовать наперекор — заставить Князя отвернуться от бедняка-мастера в отвращении. Тэхён запил, и выучился приходить на их сеансы в грязной одежде, с перегаром. Доверенные жандармы сообщали Чонгуку, как его условный ещё фаворит шляется по барам да по кабакам, иногда захаживая аж в три или четыре разных заведения — за ночь. После таких ночных кутежей, конечно, ни о каких адекватных сеансах речи не шло. Иногда, с похмелья мастер бросался в своего заказчика инструментами, материл на чём свет стоит, дрался и царапался, а Князь ему заламывал руки и просил успокоиться, прижимая к стене телом. Ещё Чонгуку нравилось впечатывать промеж стройных ног колено и мучительно жать им в пах. Тогда Тэхён смирел на глазах и краснел до ушей, забывал даже вырываться. — Уйдите, прошу. — Инструмент вернулся на стол, а Тэхён схватился за голову. — Меня от вас тошнит, ваше Величество. — Не обманывай сам себя. Снова задребезжали стены. Тэхён вздрогнул, распахнул глаза в ужасе, Чонгук в них увидел слёзы и поспешил приблизиться. — Уйдите! — Тэхён, успокойся. Ты не снаружи, а внутри. Шторм нас не тронет. — Откуда вы знаете?!.. И Чонгук опять поймал это вертлявое существо, усадил на стул и сел в коленях, положив ладонь на одну из них и пригладил ещё сверху — по шершавой джинсе. До мастера ещё не дошло, что сам Князь решил колени перед ним склонить, сесть ниже своего достоинства и посмотреть снизу-вверх, как слуга, а не правитель. — Что-то случилось, если ты так боишься? Этот шторм обещали ещё вчера, по прогнозам он выходит меньше пяти баллов. Пустяк. — Папа с мамой попали в такой, когда мне и десяти лет не было. Они не успели добежать. Брат закрыл ставни поздно. Мы видели, как их унесло этим смерчем, а потом… как разорвало на части… мы… — Дальше стало совсем неслышно из-за всхлипов. Чонгук поднялся, нашёл ещё один стул и сел рядом, приобняв за плечи. Тэхён не стал его отталкивать и заплакал в голос, ткнувшись носом в княжеский мундир.***
*** — Гидрошторм, как явление изучен мало. От предков мы знаем только то, что он появился после открытия антиматерии. А именно — после открытия антиводорода. Говорят, что его неправильно ввели в наш мир, и антиматерия, столкнувшись с материей, перестала подчиняться учёным. Вода и антиводород вступили в реакцию. Так и появились первые гидроштормы. — Учитель, но если смотреть на химическую формулу гидрошторма, то мы там не увидим воду. Тогда почему его называют «гидро»? — Ты правильно заметил, Чонгук. Воды в формуле нет, как таковой. Но в своём физическом смысле гидрошторм — нечто среднее между сгустком воды и воздуха. Поэтому его назвали «гидро». Воды нет, а название есть. Юный Княжич тогда усмехнулся со слов старца в мантии, накручивающего на костлявый палец свою седую бороду. А сейчас вот ему не до смеха было, ведь способы вывести мастера из себя он находил до этого легко, даже не заморачиваясь. А способ вернуть обратно? Не нашёл пока. Ещё и Тэхён пугает излишними откровениями, словно он забыл, кто такой Чонгук, и почему они ежедневно хуже кошки с собакой кидаются друг на друга. — Всё будет хорошо. Мы в безопасности. Знаешь, что удивительно? Гидрошторму не интересны здания, какие-то сооружения и затворы на окнах. Он ими только шумит. Его интересует всё живое. Поэтому, если мы с тобой за стеной, то всё в порядке. — Нас в школе этому не учили. Знаю только то, что это проклятье убивает. И что от него надо бежать. Как надо бежать с берега моря, когда вода начинает уходить. — И как надо бежать от огня? Забавно, что мы сами помогли природе выдумать новый способ убивать. — Природа их не ищет. Она просто есть. — Ты прав. Мы сами себя убиваем. Постепенно снаружи становится тише. Всё это время Князь прижимает к себе мастера, не отпускает. Тэхён давно уже видит девятый сон, так доверчиво прижимаясь к плечу Чонгука, будто нет между ними кровной вражды, как у тех же собак и кошек. «Всё правильно, — думает Князь. — Во сне всё забывается: и страхи, и печаль». Он дышит влажностью, затхлостью и застарелым алкоголем. Такой сладковатый запах — от волос строптивого мастера. Какой-то дешёвый ром или другая настойка, и ещё — нотка въедливого дизеля. Не то амбре, не под стать Князю. Раньше он бы сморщил нос, попросил отмыть, пока в непослушные локоны не впитается масло той же сирени. А сейчас он наслаждается тем, что есть. Нет, не так. Он просто принимает эту естественность, иначе план мастера по отвращению от себя Князя, получится с помощью самого же Чонгука — это нельзя допустить. Так и дизель станет любимым ароматом, и бензин, и многое другое противное и не очень — начало истории каждого токсикомана. Правильно говорят, что красота в глазах смотрящего. Стало быть, с носом дела обстоят также? Когда снаружи совсем затихает, Чонгук мысленно просит сирену, оглашающую конец гидрошторма, подождать и не орать во всю глотку. Он хочет ещё вот так, как сейчас сидеть и прижимать к себе Тэхёна. Большее не позволит сам себе — всё-таки его с детства учили хорошим манерам, и он возьмёт, только если ему позволят. Ну. Или если дадут понять, что у них всё взаимно (взглядом, жестом, неосторожным словом). Вредность и кровная вражда — не в счёт. Но сирена кричит. Тэхён дёргается и просыпается. И снова становится далёким, как звезда в небе. Так они и прощаются. А потом в Земноморье возвращается война…***
Мастерская должна остаться местом для их долгожданных встреч. Там всё напоминает о том прекрасном времени, пока Тэхён собирал Чонгуку протез, снимал мерки и устраивал примерки предварительных образцов. Князь выучил наизусть расположение ящиков и шкафов, стопок книг, коробок с инструментами, чертежей, раскиданных по углам и стенам. Даже привык к пыли и грязи, к стружке металла и к каплям масла, топлива, мазкам сажи и углям — иногда ими Тэхён чертил по старому картону — когда денег на новый карандаш совсем не находилось. Поэтому, для итоговой примерки и прощания (о нём Тэхён ещё не знал, но точно догадывался) Чонгук выбрал зал приёма гостей — в своём замке. Мастер среди аристократичного великолепия выглядит не к месту. Лишний элемент. Он тут всего второй раз, потому что сам Чонгук решил, что ему удобнее посещать мастерскую, чем Тэхён будет каждый день таскаться к нему с поклажей инструментов — на протяжении нескольких месяцев. Сегодня Тэхён пришёл с одним тяжёлым чемоданом. По корпусу его украшали самокляющиеся марки городов Земноморья, как бы намекая, что прежде мастер не любил сидеть на месте. Чонгук знает большинство этих историй — из других городов. В принципе, Князь знает больше, чем должен знать обычный заказчик работ. Тэхён тоже позволяет себе такое, что не может позволить обычный человек — перед лицом вышестоящим и голубокровым. Но это всё условности. На самом деле, они соблюдали их лишь первые дни знакомства, а потом процесс сближения вышел из-под контроля. — Спорим, что у вас сегодня, наконец-то, случится долгожданное соитие? — Фи, Юнги. Омерзительное слово. — Фикай псам дворовым, а если слово не нравится, то молчи. — Чимин, не обращай внимание, — вмешался в спор Князь. Его советник и помощник советника сегодня плешь проели с визитом Тэхёна. Чимин с ним не пересекался. Только Юнги видел его раньше — лично искал мастера для Князя, читая объявления в газете. — А я и так не обращаю. — Боже упаси работать с тобой, пока нет Чонгука… Князь, тем временем, на ходу поправлял мундир и причёску, уложенную специальным воском. По полу весело цокали каблуки дорогих ботинок, стража на каждом углу улыбалась, приветствуя дорогих господ. Они втроём сначала чувствовали себя не в своей тарелке — молодые среди ещё немного и стариков (совета гильдии, бывалых офицеров, несущих службу ещё с прошлого столетия, других князей соседних княжеств). Но отец Чонгука своевременно помог сыну и его доверенным друзьям освоить дело управленцев, поэтому они быстро справились и теперь держали под своим контролем замок вместе с Земноморьем. Так старшее поколение не обращало внимание на возраст, ведь Чонгук и его советник с помощником просто не давали повода прибегать к стороне эйджизма. Молодой юноша возглавил княжество и среди дорогих гобеленов, ковров и золотых канделябров — не выглядел птенцом без перьев, птенцом, который ещё не выучился летать… — Придётся, милый советник. У тебя нет выбора. На этих словах перед Чонгуком, Юнги и Чимином распахнули двери, явив их взорам застывшего у широкого стола мастера. Хвостик, монокль, а вот штаны другие — в обтяжку, но жилетка с водолазкой были те же, что в первую встречу. Так утянулся, что не скрыть притягательных изгибов фигуры… — Доброго дня, милсдарь! Приятно познакомиться. Меня все здесь Чимином зовут, а по должности я помощник советника. Но для тебя просто Чимин. — И разулыбался (как идиот — по описанию советника), протянул руку. Тэхён тоже ответил улыбкой и руку пожал. Он, как видно, всегда строит из себя душку, когда ему выгодно таковым быть. — Вам не обязательно здесь быть, — решил вмешаться Князь. Ему рахотелось дружеской компании, и он посмотрел на Чимина говорящим взглядом, мол, познакомился — пора и честь знать. — Как будет угодно вашему Величеству, — хмыкнул вместо Чимина Юнги. И они вдвоём послушно удалились. Правда, помощник советника ещё успел гостю глазки построить, как идиот. Чонгука обрадовал облегчённый вздох мастера, когда за шумным дуэтом закрылась дверь. — Ваши друзья, совсем как вы, Князь. Такие же приставучие. — Не думаю, что это комплимент, — усмехнулся Чонгук, подходя ближе к Тэхёну. — Правильно думаете. — Скучал? — перевёл тему, как жонглёр перекинул мячик из одной руки в другую. Тэхёна выдал взгляд — он растерялся, не ожидал такого, не подготовил ответ заранее. Они не виделись несколько дней. Князь успел сыграть свадьбу, обзавестись делами и начать сборы на фронт — на границу Земноморья, где во всю горит пламя войны и наступает пограничное по морю княжество. — Закатайте рукав. — Хотел сказать: «Губу». — Не мешайте работать. Думаю, у вас мало времени. Свадьба, война… А к людям надо уже с рукой выйти — в добром здравии. Чонгук перевёл взгляд с милого лица напротив — на искусственную руку в чемодане. Марки пёстрые — снаружи, а изнутри — красный потёртый бархат. Но изделие в чемодане — важнее самого чемодана. Пальцы, запястье, предплечье — всё из металла и какого-то материала, заменяющего связки и сухожилия. Под оболочкой, в свою очередь, спрятан заумный механизм, умеющий считывать нервные импульсы в культе и передавать их в протез, заставлять его двигаться (так Чонгук понял после нескольких месяцев, которые он провёл в мастерской)… Вот почему они из множества претендентов выбрали Тэхёна, пусть Юнги и говорил, что есть много других вариантов — только протез, сделанный руками Тэхёна мог быть таким изящным и мудрёным — одновременно. Ну и, в любом случае, выбор Князя пал именно на этого мастера. И даже Юнги не мог этому выбору возразить. — Поможешь? Для того, чтобы надеть на руку протез им приходится действовать вместе. Тэхён предупреждает, что, скорее всего, Чонгуку будет больно и непривычно — первое время. Чтобы считывать нервные импульсы изнутри стоят датчики и эти датчики впиваются в кожу — для лучшей синхронизации тела и машины внутри протеза. И Чонгук, правда, морщится от боли, когда последний ремень надёжно фиксирует положение протеза на плече. К такому стоит привыкнуть, чтобы не выдать при подчинённых кислую мину на лице — не к месту и времени. — Попробуйте согнуть её в локте. Как если бы… у вас была своя рука. Говорят, что при потере конечности люди продолжают их чувствовать так что… — Я знаю. Это всё-таки у меня здесь руки нет. Мастер больше не говорит, только наблюдает. Обиделся? А Чонгук слушает совет и пытается на примере руки здоровой вспомнить, как это — чувствовать пальцы, запястье, предплечье. И протез со скрипом но сгибается, а металлические пальцы сжимаются в кулак со страшной силой. — Перестаньте! — Тэхён вздрагивает, когда буквально слышит, как скрежещет металл. — Пальцы сломаются! Чонгук расслабляется с мыслью, что эта сила в его новых пальцах не может навредить Тэхёну, даже если хозяин этой, новой для него, силы потерял над собой и своими эмоциями контроль. Мастер берёт металлический кулак в руки, а потом поднимает взгляд на Князя и видит слёзы в прежде игривых, нахальных, но точно не печальных синих глазах. — Вы… Накал страстей. Когда-то подавляемые Чонгуком эмоции должны были вырваться наружу. И они вырвались. Ему едва ли двадцать лет, а у него уже целое княжество в руках (руке?), без двух минут война, смерть отца и навязанная происхождением женитьба на девушке, которая в нём абсолютно не нуждается, как и он сам в ней. А ещё у него есть мастер, который сотворил своими руками настоящее чудо, но всё ещё не признал тот факт, что все его колкие фразы и шипы — фарс, прикрывающий ранимое начало тёплых чувств. Вот Чонгук заплакал, как ребёнок, сжимая новые пальцы и разжимая их, а Тэхён замер, не зная, абсолютно не понимая, как он должен на это реагировать! Обнять — решение в порыве успокоить. Тэхён вдруг увидел в Чонгуке того же потерянного сиротку с улицы. Одинокий и будто… беспомощный. Чонгук обнял в ответ — двумя руками. Протез спокоен, как хозяин, и больше не сжимаются с силой пальцы. Только слёзы льются без остановки. — Ваше Величество, прошу, успокойтесь. Всё будет хорошо. — Других слов нет, изо рта лезет какая-то чушь. Забавно получается у мастера утешать детину, который его выше и шире. Но об этом сейчас не думается. А Чонгук тем временем становится всё тише и прижимает ближе к себе, пока жертва не осознает, что она в ловушке. По закону жанра на этом моменте ловушка схлопывается — руки кольцом. Не выкрутиться, а металл протеза ещё и давит больно на поясницу. — Всё будет хорошо, — хрипло соглашается Князь. И не сиротка больше — взрослый мужчина с определёнными желаниями и намерениями. Тэхён замер в ожидании и весь встрепенулся, когда затишье стало ладонью в волосах, на затылке, вниз по шее до седьмого позвонка. Чонгук на пробу коснулся чужой шеи губами, а Тэхён уже с жизнью простился — так много чувств в нём вспыхнуло от переизбытка близостью. — Вы… — Моё желание перед отъездом — ты. Тэхён, не дай мне уйти без твоей любви в сердце. — В сердце? — У Тэхёна воздух выходит истеричным смешком. — Ваши руки… Ах! Говорят совсем не о сердце. — Но ты не отталкиваешь. — Чонгук сильнее вжимается в Тэхёна. — И ты тоже хочешь. Не меньше моего. — Уже знакомо мастера зажимают, но теперь приходится облокотиться не о стену, а о стол. И между ног снова колено Князя, многозначительно надавливая на явственный стояк, скрытый под узкими брюками. — Посмотри. Я знаю, что тебе раньше было не до этого. И сейчас. Даже странно, что тебя не затащила в постель любая симпатичная дамочка или юноша. — Вы не можете знать всё, лезть в чужую постель! У вас есть своя и в ней… Перебивают, не дают договорить: — Я могу знать всё, Тэхён, если я захочу. Да и, если честно, с тобой всё было ясно в самый первый раз. Для опытного мальчика ты слишком бурно реагируешь на ласки. Не переводи внимание на мою жену. Мы оба знаем, что она меня не интересует так, как интересуешь ты. — Вы считаете, что с опытом проходит чувственность? — Просто девственники ведут себя особенно, — плотоядно ухмыляется Князь. Тэхён поджимает губы, отворачивается. — И много вы в своей жизни видели девственников, Князь? Видать молоко матери ещё на губах не обсохло, как… Договорить мастеру не дали — схватили за шею, так, что потом точно останутся следы от пальцев. Чонгук за секунды разогнался от слёз, до возбуждения, а теперь вот загорелся злостью. — Не смей говорить что-то о моей матери. — И отпустил, но не отошёл, выжидающе смотрел, пока Тэхён кашлял и пытался восстановить дыхание, держась за своё пострадавшее горло. — Опыт у меня есть и, как мне доложили, он весьма больше твоего. Возраст не добавил тебе очков секс-гиганта, Тэхён. Это так не работает. Не строй из себя больше, чем ты есть. И не обманывай меня. — Оставьте меня, ваше Величество. Я не хочу вас. — Тогда уходи. — Чонгук неожиданно сдаёт позиции. Правда — отпускает. Как птицу из клетки, открывая перед её клювом позолоченную дверь. — Больше не приходи, если решишь уйти. Я отправлю к тебе Чимина, чтобы он отнёс гонорар. И лучше уезжай, как делал всегда. Не хочу тебя видеть и помнить. Слова, как грохот затворов на окнах — от потоков гидрошторма. А у Тэхёна на плече ещё не высохло пятно, оставленное там слезами Князя.***
— Я так понимаю, что страстного соития не случилось? — спросил у Князя советник, когда тот вернулся в свой кабинет. Хмурый Чонгук на него даже не посмотрел, сел в своё кресло и отвернулся к окну, сложив руки на груди. — Можно не отвечать, да. А что ты хотел? Нам же про него рассказали. Весь из себя работяга, а всё человеческое ему чуждо. Один после смерти брата… Интересную ты себе игрушку выбрал, конечно. — Он — не игрушка. — Да ладно?! А кто? Тебе они вечно надоедают, как только отвечают взаимностью. Так себя и ведут дети со своими игрушками. Только куклы вообще ничем не отвечают. А тут люди. И мне каждый раз приходится смотреть в глаза девиц и юношей, которым ты разбил сердце. Вот только твой мастер — уже не в той возрастной категории, чтобы вестись на манипуляции малолетки. — Это не манипуляции. Так вышло, что Юнги всё же старше Чонгука, но немного младше Тэхёна, при этом ему всю жизнь приходилось играть для Княжича старшего брата. Как раз сейчас они друг с другом так и говорят, как разобидившийся младший и старший, смотрящий на проблемы младшего свысока. — Чонгук, забудь. Ты сам его отпустил, раз ничего не случилось. В стенах замка он бы не посмел тебе противостоять. А ты отпустил. В этот раз твоё тяни-толкай точно не сработает. А послезавтра уже отбывать на фронт. — Юнги, оставь меня, пожалуйста. — Как вежливо, — подметил советник, но просьбу исполнил, оставив Князя одного. Постигать сложную природу человека? Впервые думать о чужих чувствах… Огонь и пламя — по законам физики противоположны. Но по этим же законам вода всегда поглощает пламя. И чтобы огонь вновь вспыхнул, всю влагу надо иссушить до последней капли. Огонь. И пламя. А ещё есть антиматерия. И гидрошторм. Природа забавнее людей — в своём многообразии. Отношения элементов, как отношения разных человек. И кто-то обязательно должен сдаться… Аннигиляция, или мокрые угли, которые снова начнут гореть только после того, как полностью просохнут — всё одно. И потому Чонгук добьётся своего. Ведь у него даже кровь — и та! — голубая, как вода. Князь трогает макет вселенной на столе, и десять орбит начинают крутиться со своими планетами, как бусинами — вокруг ясноликого Солнца. Подарок отца лучше всего намекает на нерушимость вселенского постоянства. Однако, даже огонь можно приручить, если знать его слабые места и способы укрощения — и вот об этом в учебниках физики, к сожалению, не написано. Зато старая сказка утверждает, что мы в ответе за тех, кого приручили. И стоит нести ответственность — даже за огонь укрощённый, ведь в любой момент этот огонь может стать пожаром, что просто так не потушить, залив ведром воды. Но ведь и у Чонгука — не ведро воды. Да? Справится ли крохотный костёр в камине мастерской да с целым синеглазым океаном?***
Тэхён застревает в своём любимом баре, слушая грустную балладу бродячего барда. Молодой парень перебирает струны своей лютни, как ласкает любимую девушку. И поёт так тихо, так знакомо, словно они с Тэхёном сейчас на одной и той же печальной волне — качаются в одинокой лодке, смотря друг на друга с пониманием. А потом песня внезапно начинает набирать громкость, слова поэмы окрашиваются тёмной краской, становятся злыми. Бард подходит ближе к барной стойке, где нашёл своё место Тэхён, потягивая медовуху из большой резной кружки. Бард ему подмигнул, продолжил петь, с особым удовольствием растягивая припев, почти полностью состоящий из одного слова: — …Сгорай! Сгорай! Сгорай! Потом песня меняется, бард уходит петь другому постояльцу, и Тэхён теряет к нему интерес. Вспышка единения душ, а потом ничего, как оборвали нитку. Но люди искусства для того и нужны, чтобы, как любимая книга, оказаться рядом в трудный час и унести хотя бы душу — дальше от реальности. Вот и грустная песня унесла Тэхёна на миг. Допивая кружку, он просит у бармена повысить градус и с удовольствием наблюдает, как пузатая рюмка полнится сладковатым ромом из бочки, который здесь лакают моряки и бедняки — такие же, как сам мастер. Мир вокруг начинает приятно плыть, и всё идёт хорошо, и даже не вспоминаются синие глаза… (Кому ты врёшь?) Тэхён просит повторить рюмку рома. Бармен смотрит на него с усмешкой, но наливает, а потом спрашивает: — Мне надо отойти. Последишь тут за всем? Тэхён от такой ответственности охает, потом глупо смеётся, но соглашается. Бармен уходит, заканчивается в рюмке ром. И снова на заднем плане чудятся синие глаза — в блеске бутылок, до краев полных алкоголя. Со своим пристрастием Тэхён то борется, то мирится. Раньше они с братом кутили вместе, потом Тэхён кутил один, попутно не забывая нести траур по брату, а потом всё стало налаживаться — алкоголизм отодвинулся в сторону, позволив вернуться на законное место желанию изобретать и творить. Но Чонгук всё сломал. И если этому голубокровому придурку хочется выбить из мастера настоящие чувства, то сейчас самое время, ведь нет ничего откровеннее пьяного Тэхёна, желающего не думать о том, кого пришлось так неосторожно… подпустить ближе некуда… — Отдыхаешь? — Запах застоявшегося перегара внезапно окутывает мастера со спины, и на плечо ложится чья-то большая рука. — Нужна компания? Тэхён поднимает голову. Внезапный незнакомец не один — за его спиной ещё несколько таких же — с пеленой в глазах. Тэхён часто бывает здесь и, разглядывая незнакомые лица, начинает нервничать, даже повышенный градус ему не помогает расслабиться и воспринять всё в шутку, и ответить улыбкой, чтобы никого не обидеть. Он здесь завсегдатай, он никогда раньше ни с кем опасным здесь не сталкивался, поэтому изо всех сил старается подобрать слова для ответа, пока на фоне — белым шумом — всё нутро кричит об опасности. Ещё и бармен его оставил за главного, как подставил и предал… — Нет, спасибо. — Он тянется убрать чужую руку, но его хватают за запястье и больно дёргают, едва не выбивая из сустава кость. Тэхён охает, а через миг уже находит себя идущим, как на верёвочке, за теми, кто нарушил его привычное пьяное застолье на одну персону. — Дорогие милсдари уже заскучали? Не угодила песенка? — Помощь пришла, откуда не звали. Бард возник по другую руку Тэхёна и положил руку ему на плечо. — Мой друг обещал, что останется до рассвета и будет рукоплескать моему таланту. Негоже отбирать внимание у честного работяги. — Пойди развлекать своих шлюх. А нашу оставь. Не похожи вы на друзей, — ответил тот мужик, который продолжал держать Тэхёна за запястье и сжимать в том месте до мушек перед глазами. — Мы его тут уже долго высматривали. Не заметили, чтобы вы тут вместе песни горланили. — Позвольте, горланить здесь можете только вы — дешёвый ром. А я пою, подражая соловьям. И мой друг выступает в поддержку. Каждому творцу нужен тот, кто всегда будет хлопать в первом ряду. И такие, как вы, не имеют права лишать человека искусства внимания и признания в лице этого юноши. — Пошёл к чёрту! — Мужик отпустил руку Тэхёна, но замахнулся на бесстрашного барда, словно давая сигнал и своим людям — атаковать. Так спокойный мир скромных пьянчуг был нарушен — без объявления войны, вспыхнул, как пожар и охватил собой даже тех, кто прежде никогда не знал подобного переизбытка насилием и человеческой дурной природы. Кулаки сыпались со всех сторон, барду разбили лютню, а Тэхёну — лицо. Самый главный схватил мастера за грудки и поднял над землёй, пока на фоне за барда начали заступаться другие завсегдатаи. Тэхён почувствовал, как шею удавкой сдавил воротник рубашки, и он стал хватать воздух ртом, как рыба, которую бросили на берег. — Пусть Князь отвалит за тебя деньжат, раз ты так ему приглянулся, что он сам к тебе ходит ручку лечить. А? Всё Земноморье знает, что он по мужским, а не по женским задницам, хоть и пускает пыль в глаза новой женой. Так пусть платит за задницу, которую выбрал. Если, конечно, ты ему уже не надоел. — И встряхиват так, что Тэхён уже и не слышит его. Мир стремительно чернеет… Тэхён ещё слышит ругательства, касающиеся Князя: что-то о том, какой парень ещё молодой и глупый, как тратит время на ерунду и как низко пал, предпочитая мужчин наместо женщин. И что Чонгук — позор Земноморья, Тэхён тоже успел услышать, пока удушение резко не прекратилось, а воздух не сменился твёрдым полом. Кто-то успел подхватить его под локоть — не дал пропахать носом пол. Голова звенит, точно колокол, в ушах вата, ноги точно вросли в землю и совсем не хотят двигаться. Тэхён ещё никогда не попадал в подобные ситуации и был определённо не готов попасть. Поэтому сейчас весь растерялся, как порванное колье — рассыпался бусинами во все стороны света. — За измену вам бы головы отсечь утром. — Тэхён едва успевает сконцентрироваться на знакомом голосе. Бармен вернулся. Именно он сейчас держит мастера под локоть. — Много громких слов, много свидетелей, и вашего состояния будет недостаточно, чтобы оправдаться. — Да кому нужны оправдания, Намджун?! — Этот вскрик из толпы Тэхён слышит уже чётче. — Мы — простые работяги. Как пришёл этот малец к власти, так всё по одному месту пошло. Нам жрать нечего, наши дети болеют и умирают, не доживая до семи лет! А этот ублюдский княжеский сын пирует в своём замке и бед не знает. Дерёт во все щели бедных мальчишек, и получает лучшее от жизни! — Отдай пацана, — говорит тот же мужик, чуть не убивший Тэхёна буквально мгновение назад. — Мы — не Князь. Нам задница его не нужна. Только вознаграждение за него. Чтобы прожить потом хоть немного дольше… — Я ему не нужен, — прохрипел мастер. Не смог промолчать, ведь это именно про него сейчас идёт разговор и торг. — Он со мной забавляется, но не больше. Я ему не нужен. — Вот мы и проверим это! — Никто никого не уведёт без согласия. Ясно? — Намджун всё-таки повысил голос, одновременно с этим толкнув Тэхёна себе за спину. — Пошли вон, придурки. И чтобы я вас всех здесь не видел. Удумали мне народ пугать! Барда покалечили! Теперь с вас не только шкуру бы содрать, да ещё денег на новую лютню — в придачу. Чтобы неповадно было.***
— Держи, парень. — Тэхён протягивает руку, и в его раскрытую ладонь падает холодный мешок из бечёвки. — Лёд. Приложи к скуле, а это, — Намджун сунул ещё два куска ваты поверх мешка, — чтобы кровь носом остановить. — Спасибо, — шепчет поникший мастер. На столешницу барной стойки перед ним с его носа срывается пара алых капель. — Я бы, наверное, так и сгинул, если бы ты не пришёл. — Совсем не верите в способности великого барда? — раздаётся со стороны. Тэхён затыкает ватой нос и послушно прикладывает к скуле лёд, потом переводит взгляд на подсевшего к нему юношу. Пострадавшую лютню бард тоже опускает на стол. — Между прочим, меня зовут Хьёр, приятно познакомиться, господа. — Приятно-приятно, — хмыкает Намджун, передразнивая, и кивает на переломанный корпус инструмента. — Как теперь будешь тренькать? — Стрясу с твоего бара возмещение ущерба. Или подам в суд на этих остолопов. В сущности, когда рядом обижают слабых, разве может мужчина пройти мимо? Так ли уж важна в этом случае лютня? — А ты так — сильный? Необязательно было махать инструментом, как битой. Коль не слабый, так махай кулаками. — Спасибо вам обоим, — перебивает забавный диалог Тэхён. Заметка про слабого — мимо ушей. А может быть, он с ней абсолютно согласен. Утирая кровь из носа, Тэхён улыбается чему-то своему, смотрит на двух новых знакомых и впервые со смерти брата считает, что он не один. Хотя… то не совсем правда. Ведь есть ещё один человек, благодаря которому скорбь и боль на время отступают, пусть Тэхён не позволяет себе это признать. — Да что там. Кодекс чести. Постоянные клиенты — всё равно, что друзья, — улыбается Намджун, ему вторит и Хьёр. Где-то на фоне вновь начинают болтать другие посетители. Кроме Намджуна с Хьёром за Тэхёна никто не спешил заступиться. Ну и пусть. Не все готовы жертвовать своей жизнью ради без пяти минут незнакомца. Хватит и двух человек. Их даже много для такого, как Тэхён… — Кстати! — Намджун не успевает договорить. Опять Тэхёна берут за плечо, заставляя вздрогнуть. Но теперь берут иначе — мягко. Намджун смотрит за спину мастера и ухмыляется, а бард пучит от удивления глаза. — К-князь?! — чуть не кричит Хьёр. — Тихо! — шикает на него Намджун. Из-за широкого капюшон чёрного плаща выглядывает только часть лица, в частности — плотно сжатые губы. Как только Чонгук узнал, где искать? И почему пришёл так поздно? — Пойдём. — И тянет прочь со стула, из-за барной стойки — куда-то далеко, наверное. Хотя совсем недавно гордый Князь отослал своего мастера на все четыре стороны и посоветовал не возвращаться. — Вы сказали мне уйти. — Пойдём. — Обычно Князья не повторяют свои приказы. Но Чонгук не приказывает. Просит? Что-то между тем и этим. Попрощаться со своими спасителями Тэхён не забывает. Те смотрят на него, на Князя, потом кивают. Мастер не сразу замечает, что Намджун кивает Чонгуку второй раз. Что? Куда уходил этот бармен за мгновения до неприятностей?..***
Кэб на паровой тяге несёт двух пассажиров и водителя по ночным безлюдным улочкам Земноморья. Тэхён успевает достать и сунуть в карман промокшую от крови вату, лёд он оставил таять на барной стойке… Где-то на полпути к замку начинается дождь, а у ворот уже ливень заливает переднее стекло. За два шага ветхая одежда мастера промокает, на третьем его плечи обнимает нагретая чужим телом ткань плаща, а на четвёртом за спиной раздаётся гром и всё пространство озаряет вспышка молнии. Сирена начинает завывать на пятом шаге. — Гидрошторм! Тэхён, иди быстрее! До замка ещё больше половины из того, что они успели пройти, а мастер застывает на месте от страха. Чонгук сделал ошибку, что закричал это проклятое слово. Обычно у жителей есть несколько минут, чтобы спрятаться в помещении и закрыть ставни на окнах. Поэтому пока бояться нечего — время есть. Вот только Тэхён сегодня и так растерял запас прочности. Его нервы сдают, ноги подкашиваются. На ступенях замка, ведомый рукой Князя, мастер запинается и падает, теряя драгоценное время. Чонгука тащат внутрь замка слуги, но тот противится, возвращается, хватает на руки недотёпу мастера и бежит под спасительный навес, а потом и под потолок. Двери за спиной закрываются автомптически. Оглушительно щёлкает затвор замка. Всё смешивается между собой, дрожат руки, ноги, Тэхён не отдаёт отчёт происходящему, а когда приходит в себя, то чувствует явно, как с него снимают плащ, курточку… — Пусти, — просит мастер, неожиданно заменяя «вы» на «ты», хватая Князя за запястья. Одно живое, другое — лично им (Тэхёном) сделанное. — Пусти!.. — Голос срывается на крик, а потом приходят слёзы. И вот уже не оттолкнуть, только обнять. Чонгук растерянно водит здоровой ладонью по вздрагивающей от всхлипов спине. — …ты. Это ты. Прогнал меня. Сказал уйти. Из-за тебя меня чуть не… и гидрошторм опять. Ты их… специально? Чонгук… ненавижу тебя… — Тебе надо отдохнуть и протрезветь, Тэхён. Ночью гидрошторм не так пугает, как днём. Давай снимем всё мокрое, а потом отогреем тебя, обещаю, что не буду приставать. — Грош — цена вашим обещаниям. — Ты ко мне слишком жесток. Они смотрят друг на друга. Сколько прошло с того момента, как они разругались и разбежались? Не вспомнить, даже если постараться. Тэхён вздыхает, потом отворачивается, отталкивает от себя руки и спешит встать. Узнаёт спальню Князя, ведь однажды его сюда уже затаскивали, откровенно домогаясь. Чонгук держит руки при себе, но одного его присутствия хватает, чтобы начать паниковать. Но по сути — бояться не Чонгука, а самого себя. Особенно под градусом, когда синие глаза… не мерещатся. — Прости меня, — шепчет Князь, поймав мастера в охапку на полу, у изножья кровати. Голос ласковый, тихий — прямо в ухо. И всё тело — в чужих руках. Одной рукой тёплой, а другой твёрдой и щёлкающей металлом при каждом движении. — Ты так отчаянно доказываешь свою любовь к одиночеству, свою ненависть ко мне и свой страх к гидрошторму, что вот-вот сам всё перепутаешь. Я хочу помочь. Но сначала — согреть. Не сопротивляйся. — Вы меня сами прогнали, Князь. А теперь таскаете, как куклу. Вы… всё в своей жизни получаете на блюдце. Позвольте хоть немного гордости сохранить — простому мастеру с улицы. Чонгук обнимает со спины, дышит в затылок, не отпускает. Набегались, хватит. Гордыня — порок. А Тэхён — тот, кого хочется рядом. И всё. Но хочет ли того же Тэхён? Приходится немного сменить позиции. Глаза цвета индиго все заплканные, красные вокруг радужки, болезненные. От последствий драки — только следы крови под носом да несколько ссадин — повезло ничего не сломать, не повредить привлекательные глазу черты. — Скажи мне в лицо, что ненавидишь и не хочешь видеть. Скажи. Тогда я тебя оставлю. Запрашиваемые слова почти срываются с губ, но Тэхён понимает, что сказать их у него нет сил. Будто если он их скажет, то против него взбунтуется не мир даже, а его собственное тело. И он умрёт на месте — в руках того, кого… пытается ненавидеть. Шантаж — способ видеться. Чонгук ловко придумал его, но Тэхён раскрыл карты почти сразу, просто делал вид, что не знает ничего. И это — то, что никому лучше не знать. Вот только от самого себя убежать невозможно. И Тэхён может сколь угодно прогонять, кричать обидные слова, но стоит Чонгуку стать серьёзным, решить слушать, а не закрывать глаза — и мастер пугается того, что все его проклятья и пожелания вдруг возьмут и исполнятся. И Князь, правда, уйдёт навсегда. Снаружи гремит шторм, Тэхён снова чувствует, как мокнут его глаза. Страшно до чёртиков, темно, интимно, тепло — от чужого тела. Хочется поддаться на уговоры — позволить себя укротить, подчинить, познать что-то новое, привязаться, привыкнуть, перестать убегать. — Поцелуйте меня, — говорит вместо слов о ненависти. В нём осталось только это желание. А ненависть сама себя сожгла, раздавая пламя, как подарок — душе и телу. Только бы от сердца остались хотя бы угольки…***
Губы к губам — так почти без перерыва, что давно сбилось дыхание и помутнело в глазах. Чонгука стоило только попросить, и он сорвался в омут с головой, пробуя на вкус сухие и тёплые губы мастера. В порыве Князь думал, что хочет вот так — навсегда. Контакт тела и антитела, ведь соприкасаясь, они порождают тот же гидрошторм. Чего только не было в спальне Чонгука, но душевая комната оказалась кстати, как и горячая вода — пикантное дополнение. Одежда — прочь, как и все здравые мысли. Тэхён не замечает, как с него постепенно исчезают предметы его скромного гардероба. А когда мастер осознаёт собственную оплошность — уже поздно. И льётся с потолка вода, избавляющая от холода, но не избавляющая от дрожи. — Хорошо, что рука покрыта нержавейкой, да? — Вы уже мастерски ей обращаетесь. Князь подтянул мастера к себе за ягодицы, вжался пахом в пах и засмеялся в чужие губы. — Ты пытаешься возбудить меня ещё больше, когда обращаешься на «вы»? Так уже и так достаточно. От металлического протеза по коже всё равно мурашки, хоть постепенно металл и впитывает в себя тепло. Чонгук водит здоровой рукой по бедру, резко поднимает его, оставляя Тэхёна искать равновесие на одной ноге и паниковать, кусая княжеские губы. — Тише. Я с тобой. Держись за меня. Расслабиться и отдаться — главное задание. Тело Тэхёна давно уже готово его исполнить. Он и сам водит пальцами по крепким плечам, ключицам, груди, а когда Чонгук прижимает его к стене душевой, то руки сами собой обхватывают шею, а пальцы ложатся на спину, острые лопатки, изгиб позвоночника. Чонгук тоже не промах — уже пробирается вниз от поясницы — к копчику, запинаясь об него, ныряет ниже. Тэхён резко выдыхает, чувствуя у тугого входа в своё тело, осторожное прикосновение подушечек твёрдых и длинных пальцев. — Я не сделаю больно. Только хорошо. Не бойся. — Скольким ещё вы об этом говорили? Записывая этот вопрос в столбец под названием «ревность», Чонгук усмехается и кусает Тэхёна за мочку уха, чтобы тот просто забыл на время умение говорить. И давит на анус, проникая лишь кончиком пальца, но уже точно взрывая крепость — первым пушечным ядром. Тэхён скребёт целые борозды — вдоль княжеской спины и не знает, что только ему из всех пассий Чонгука дозволено так вымещать на драгоценном теле правителя свои чувства. Палец проникает глубже, горячая плоть расходится под давлением. Тэхён стонет, неосознанно сжимаясь изнутри. — Тише, — повторяется Чонгук. Он вынимает палец и одним движением поднимает Тэхёна над землёй, заставляя его обхватить свой торс ногами и позволить донести до более удобного ложа. — Держись… Мокрые и распаренные, они падают на кровать, где их буквально проглатывает воздушное постельное бельё с пышными одеялами, подушками и матрацами. Тэхён весь вертится, неосторожно подставляясь спиной, выгибает позвоночник едва ли не до хруста. Он абсолютно потерялся. Думал, что жизнь для него — уже просто дорога до конечного пункта, но в пути, как оказалось, может ещё ждать не одно приключение. Ставить на себе крест — смехотворно, ведь мастер совсем не выглядит стариком. И Чонгук это ему доказывает, находя на чужом теле точки, для которых одно касание — уже аннигиляция, гидрошторм, падение звёзды… Тэхён думает на миг, что ради такого он готов проснуться утром и узнать, что больше не нужен. Этот миг, это время в руках Князя стоят жизни — не меньше. А если такое значение кто-то чему-то придаёт, значит это «что-то» — уж точно идёт без пометки «вечность». Потому что всё хорошее однажды неизменно кончается… Наверное? Протез успел нагреться и теперь реакцию вызывает неизменная твёрдость пальцев, их невозможная, нереальная для человеческой кожи гладкость. Металлические пластинки щёлкают друг о друга, отвлекают от мысли, затягивают в водоворот. Князь уже научился обходиться новой рукой так, будто она у него с рождения, а не появилась лишь намедни, точно первый и пока единственный экземпляр. Вдох. Выдох. Грохочет снаружи или внутри? Из-за того, что ставни сдвинуты и единственный источник света — догорающая свеча, Тэхён чувствует себя слепым и учится изучать заново — руками. И Чонгук занимается тем же: в шторме их постельного представления теряется щелчок крышки от самодельного лекарского масла. Так льётся меж телами жидкая и горячая субстанция, помогающая коже сделаться такой же скользкой, как металл. И снова: один палец, два. О собственном теле за это время — лишь новые познания. И кажется, что Князь знает его лучше всех — даже лучше самого мастера, как бы комично это не звучало. — Расслабься, Тэ. Тише. Металл по коже живота, по груди, потом резко вниз — к раздвинутым бёдрам, нежной коже на их внутренней стороне. Тэхён уже теряет связь с пространством, а Чонгук вместе с руками опускается вниз, целуя на границе, на внутреннем стыке бедра и паха, прихватив зубами — разве что подразнив, но не сделав больно. Два пальца всё ещё внутри и так плавно двигаются, что от случайного давления на простату, тело неожиданно само себя подкидывает на кровати. Но руки Князя возвращают на место, губы Князя что-то снова шепчут, а потом смыкаются на твёрдой плоти мастера. Тэхён от неожиданности чуть не сводит вместе ноги. Но Чонгук и это ему сделать не даёт, удерживая, как бабочку — часть энтомологической коллекции — за крылья, не даёт закрыться и спрятаться, сковывает не булавками, но руками и берёт глубже, благо размер не велик и позволяет заглотить полностью — без рвотных рефлексов. И если бы голос не охрип, Тэхён бы закричал, перебивая шум за пределами замка. Слишком хорошо, слишком плохо, слишком — слова этого часа. И что же мастер так долго бегал от Князя? Даже если завтра всё закончится — сегодня останется в памяти одним из самых ярких воспоминаний в жизни и будет стоить того, чтобы потом страдать от нехватки, от досады и новой боли. Кажется, об этом мы уже говорили… Но повторить — не сложно, как и доказать, что данный факт постоянен — даже с течением времени. — Чонгук, Чонгук, Чонгук, — повторяет в бреду Тэхён. Князь выпускает твёрдый член мастера изо рта, чтобы поцеловать в живот, снова подняться, укусить за кадык, сильнее задвигать пальцами внутри. Глаза привыкли к темноте, и теперь Чонгук наслаждается видом возбуждённого до предела Тэхёна, который кроме имени Князя, кажется позабыл все другие слова. Опытный любовник — не по возрасту. Чонгук бы сказал, что сожалеет о своих предыдущих пассиях, что все они, по сравнению с Тэхёном, блёклые замены, что он сам (Чонгук) растратил на них себя — зря. Но обратил бы тогда на него внимание Тэхён? Условно они бы познакомились, а дальше? Что было бы дальше, не будь Князь таким, каков он есть? Вот и всё. Вопрос риторики. А мастер уже кончает от умелых и знающих рук… Чонгук касается губами щеки, оставляя отчётливый влажный след, а потом поднимается до лба, целует и тянет на себя за плечи, чтобы мастер лёг сверху безвольной куколкой. Залюбленное тело, как влажная глина — поддаётся любому воздействию, а самое главное — тело не думает о плохом. Вот так нежно, как сейчас не было, наверное, никогда. Князь не признавал лишних объятий и поцелуев, встречаний рассветов и романтики… без любви. А сейчас хотел растянуть мгновение. И это значит… — А ты? — Робкий вопрос. Тэхён ткнулся носом в широкую шею Князя, и получалось, что шептал почти на ухо. Они так слиплись друг с другом, что возбуждение Чонгука невозможно было не чувствовать — откровенно твёрдое и горячее между ними. — У нас впереди целая ночь, — ответил с улыбкой. За пределами замка особенно сильно громыхнуло. Тэхён даже не вздрогнул. Забыл? Перепутал. Как и сказал недавно Князь. Металл защёлкал, поймал волну на изгибе позвоночника. Чонгук позволял отдохнуть, выжидал, как хищник. Тэхён то дремал, то постанывал, когда между ягодиц чувствовал пальцы не руки, а протеза, ёрзал, постепенно возбуждаясь сызнова. Переворот случился неожиданно. Чонгук быстро подмял Тэхёна под себя, проехавшись своим членом по плоскому животу, заставил выдохнуть и замереть в ожидании. — Вот теперь интереснее, — хитро шепчет Князь, прикусывая нижнюю губу мастера. И берёт снова в ладонь вновь твердеющий член. — Первый раз всегда быстрый. Неужели, ты до этого не пробовал. — Пусти! — Опять проснулись обиды, ведь Чонгук снова стал дразниться. Но то — секундное помутнение. Уже в следующий миг Тэхён готов просить обо всём, кроме того, чтобы его сейчас же отпустили. — Ты ещё до самого главного не дошёл, милый. — Чонгук заглаживает вину лаской, нежностью, поцелуями. У самого уже в низу живота скрутило от желания сто узлов, но он вытерпел, выждал. Теперь дело за малым. Масло не успело высохнуть, и вот — в Тэхёне уже три пальца, как продолжение банкета. И мастер от такого действа выгибается, стонет, морщится от беспарядка в голове и теле, которые не знают, что они должны чувствовать. Боль? Удовольствие? Какое-то мракобесие… А между тем, Чонгук меняет пальцы и член местами. Тэхён от резкого толчка уже хочет соскочить и оттолкнуть, но против него выступает разница в размерах и силе. Где-то в промежутках, между тем, как громыхало за окном, и как внутрь толкался Чонгук, Тэхён заплакал, получая бесконечность поцелуев и благодарности. А потом забылся совсем, даже двигался навстречу. И кончили они в унисон. Когда уснули, даже на улице всё стихло.***
Что там дни? Недели?! Тэхён не хотел знать всё, что его окружало. После отбытия Князя на фронт, он сбежал из замка, не обращая внимание на просьбы советника и его помощника остаться. Вернувшись в мастерскую, отвлёкся делами и не читал газеты, которые продавали напротив его дома. Не слушал сплетен и новостей. Помогал сиротам и изобретал новые паровые двигатели. Один раз к нему пришли с просьбой сделать человеку новую ногу, и Тэхён согласился. Заказчиком оказался молодой господин — не голубых, но очень обеспеченных кровей. Точно кто-то сверху решил дать мастеру проверить самого себя на искренность… Но чуда не случилось. И молодой господин, хоть и был симпатичным, но совсем уж не напомнил Чонгука, даже любой повседневной мелочью. С такими мыслями Тэхён однажды застал себя за желанием найти и побить в ответ тех пьяниц, напавших на него в баре Намджуна. Потому что они даже думать о Чонгуке плохо — не имели права. А что уж осуждать — так вообще. Ведь с Чонгуком, как бы не было досадно признавать, мало кто мог сравниться в принципе. Ногу Тэхён всё-таки сделал. Так прошёл месяц. А за ним ещё один. Тэхён заметил, что гидрошторм сдал позиции, и с отбытия Чонгука на фронт он приходил всего дважды, в то время, как после их знакомства, странное погодное явление случалось едва ли не каждый день. На третьем месяце Тэхён заболел. Врач диагностировал ему лёгочную хворь, которая однажды настигает каждого в Земноморье — из-за постоянного смога над городом и близости промышленных районов к жилым домам. Обычно, такая хворь держится неделю и спадает к концу второй. Не сказать, что смерть от неё гарантирована. Но кому-то везёт, а кому-то — нет. И сейчас Тэхён не знал, куда заведёт его жизнь. Из-за болезни у мастера появилось много свободного времени, и он стал часто смотреть в окно. Однажды он застал взлёт дирижабля, даже разглядел его сквозь смог. Мимо дома пролетели кэбы, омнибусы. Иногда его одиночество нарушал приставучий помощник советника. Вместе с Чимином всегда было весело — пусть тот и «надоедал» с разговорами — Тэхён радовался тому, что он не один. Чимин приносил с собой блюда с княжеского стола, и Тэхён с удивлением замечал, что у него с Чонгуком схожие вкусы в еде, в напитках и людях. Когда-то мастер мечтал о таком друге, как помощник советника, а Чонгук вот его нашёл и теперь, получается, что делился. Спасибо? Только возвращайся скорее… Кроме Чимина приходил и Намджун. У бармена отлично получались настойки от дерущего горло кашля. Но эти встречи тоже не могли заменить того, по кому так сильно стал скучать Тэхён. Бывало, мастер даже в бреду сидел у окна и ждал, надеялся увидеть знакомый плащ, скрывающий лицо милого Князя — от посторонних глаз. В очередной гидрошторм, звук сирены застал Тэхёна с жаром и слабостью. У него не было сил подняться, не было того, кто закрыл бы за него ставни, потому пришлось ползти самому. На полпути Тэхён упал, поднялся, нашарил пульт, нажал, ставни, как назло, заело. — Чёрт. — Безысходность. Значит, так? Так? Он же, правда, ждал и надеялся на новую встречу. Сознание покинуло тело, и Тэхён не услышал, как ставни щёлкнули ещё раз и всё-таки закрылись.***
Тэхёну снится тёмная ночь, чьи-то руки, тело. Много всего и вся. Потом тьма внезапно становится светом. Чонгук смотрит своими невозможными светло-синими, улыбается, что-то говорит-говорит. Потом сцена событий меняется снова. Как называется этот акт? Тэхён отчётливо помнит свой крик, когда гидрошторм поглотил его родителей. Но теперь на месте родителей был Чонгук, и кричать хотелось не меньше, но голоса не было. И Тэхён во сне почти сошёл с ума… — Тэхён, проснись! Нет, нет, нет!!! — Тэхён! Веки открываются через силу. Сон будто повторяется — опять светло-синие. Чонгук. Чонгук?! Руки тянутся проверить на автомате. — Боже! Мне больно, Тэ. Отпусти. Ты не спишь. Успокойся… Но Тэхён его не слышит, он крепко обнимает Князя за шею и чувствует, как по горячим от высокой температуры щекам катятся крупные капли солёных слёз. — Признаться, я был не готов к такой встрече. — Заткнись. — Мой дорогой укрощённый лис, обещаю, что никогда больше не дам тебе плакать… Так грянул их новый гидрошторм.