Du hasst mich

      Есть много пыток, не оставляющих следов на теле — электрический ток, запрет на сон и посещение туалета, обливание водой до того момента, когда жертве начнёт казаться, будто она вот-вот захлебнётся. Райнхард знает, что сломать, превратить в жалкое подобие человека, можно любого, даже самого сильного и гордого.       И никто не найдёт следов.       Ян Вэньли сам виноват: Райнхард не раз предлагал ему чин своего адмирала. Нужно было просто перестать сопротивляться, осознать, что Рейховский мир — единственная новая реальность, и никакой иной нет. Чудотворец — всего лишь иллюзия, фальшивка. Он не так умён, как казалось. Вместо того, чтобы закончить войну, что и было главной целью Райнхарда, он сбежал на Изерлон, продолжив бессмысленное истребление. В первую очередь, собственных сторонников.       — Ян Вэньли сдал своих хозяев? — Райнхард усмехается. Изначально он считал, что Альянсовский Волшебник продолжает сопротивление ради идей, но Оберштайн убедил его, что это просто невозможно — наверняка его курирует кто-то из ушедших в подполье феззанских олигархов, не довольных тем, что теперь их заработки контролируются справедливой центральной рейховской властью. А после подлого мятежа Ройенталя он полностью уверен в этом.       Чудотворец, тьфу… а Райнхард ещё восхищался им, когда не смог победить под Вермиллионом. Он внутренне презрительно кривится. Нельзя быть таким наивным.       — Этот человек весьма упорен, — Оберштайн еле заметно качает головой. — Я полагаю, не следует более тянуть с судом над ним. Создание террористической организации из остатков армии Альянса — уже достаточное основание для смертной казни.       — Приведите его ко мне, — в Райнхарде говорят сейчас последние остатки уважения к своему сильнейшему противнику, желания понять его. — Хочу допросить его лично, наедине.

***

      На руках Яна Вэньли наручники, а на шее — ошейник с датчиком, способным дать мощный электрический разряд при резком движении или если Райнхард нажмёт на тревожную кнопку. Он сильно исхудал с их последней встречи, раньше мягкие, черты лица заострились, и весь он кажется осунувшимся. Райнхард думает, что раньше был симпатичнее, было в нём что-то такое, привлекающее людей. Теперь от прежнего Яна Вэньли осталась лишь тень.       — Я предлагал статус адмирала, надо было соглашаться, — Райнхард торжествующе, высокомерно улыбается, по крайней мере, старается, чтобы выглядело так. — Ты всё ещё можешь заслужить быструю смерть, если объяснишь, наконец, какие такие печеньки тебе обещали за бегство на Изерлон?       — Видимо, я не могу объяснить слепому, что такое красота, а глухому — зачем люди поют песни, — Ян предельно серьёзен, и без того большие чуть раскосые чёрные глаза на осунувшемся лице кажутся огромными. — Я много раз отвечал, что мои мотивы абсолютно прозрачны: сохранить остатки демократии в Галактике.       — Это ложь, — Райнхард зло усмехается. — Всем адекватным людям в Галактике нравится моя власть, они смогли найти свою нишу и просто счастливы, что наступил мир. Я знаю, что твой штаб снабжал информацией контрабандист с Феззана, Борис Конев. Это доказывает твою связь с олигархатом. А разговоров-то было — права человека, демократия…       Он хрипло смеётся.       — Судя по тому, что от меня всё ещё требуется подтверждение, вы и так прекрасно знаете, что это просто недоказанная ложь. Так бывает в любом государстве, где отсутствует разделение ветвей власти на исполнительную и судебную: из подсудимого можно выбить любой бред, а судья всегда озвучит нужный приговор.       — То есть, я должен поделиться властью с продажными судьями? — Райнхард снова смеётся. — Нет уж, я — правитель Галактики, неподкупный и справедливый, и ты подчинишься, хочешь этого или нет.       — Я сам понимаю, что меня казнят, хочу я того или нет, — пленник пожимает плечами и вдруг морщится от боли.       — Но я же не хотел тебя казнить, ты сам ошибся с выбором, — Райнхард протягивает руку. Ян хорошо владеет собой и даже не дёргается, но по тому, что плещется в тёмных глазах, ясно, что он ждал удара. Но Райнхард вместо того гладит его по щеке, проводит пальцами по губам. Просто захотелось, и Ян же в его власти, верно? Это оказывается приятно, возбуждение внезапно накатывает горячей волной. Воздержание сказывается… на самом деле, он просто никогда не пробовал заниматься сексом.       Теперь Ян пытается вырваться, но наручники и ошейник с током мешают. Райнхард раздумывает, не нажать ли на кнопку, чтобы просто вырубить его. Руки сами собой забираются под тюремную рубашку, гладят живот и худые рёбра. Райнхард валит его на холодный пол, ложится сверху, рвёт пуговицы, впивается губами в плечо. Кожа у Яна тёплая и гладкая на ощупь, он пытается отстраниться от поцелуев, сердце бьется как безумное. Сам напросился, нужно было подчиниться раньше. Райнхард не может остановиться, взгляд багровой пеленой заволокло. Хочется подчинить, сделать больно, разорвать его внутри до крови.       Он чуть-чуть отстраняется, чтобы сорвать с пленника штаны, и натыкается на его взгляд. Мёртвый, пустой. Внезапно, это действует как ушат холодной воды. Он вдруг вспоминает себя много лет назад, когда сестру уводили, а он ничего не мог сделать.       Может быть, именно тогда он разучился видеть красоту и забыл, зачем поют песни? Или это случилось потом — когда горел Вестерланд, когда умирал Кирхайс, когда предавал Ройенталь?       Райнхард встаёт и вызывает охранников, чтобы Яна Вэньли увели. Вряд ли он решится ещё раз говорить с ним. А для суда доказательств достаточно, Оберштайн как всегда прав.