Канатоходец

— Чёрт тебя побери, Марлин! Обогнав Жана Кирштайна, я вырезала из муляжа титана солидный кусок и на тросах взлетела к ближайшей ветке, картинно опираясь об неё одним из лезвий: любовь ко внешним эффектам может стоить баллов, но у меня всё равно уже есть достаточное их количество. Победно усмехаясь, будто герой-разбойник из народных сказок, я взглянула на только подоспевшего, взмокшего Жана, ощущая приятно будоражащее удовольствие от осознания идеально выполненного только что удара. — Что расселась, как мешок с картошкой? Ещё целых полчаса! — Выплюнул он, оставив неглубокую борозду на валике муляжа рядом с моей, и унёсся дальше. Действительно, за это время я могу успеть завалить ещё нескольких «титанов», набрать дополнительные баллы и попасть, наконец, в десятку лучших кадетов, обойдя Кристу и даже, может, Сашу. Вот только мне это не нужно. Я не собираюсь идти в Военную полицию или Гарнизон, а соперничество не вызывает во мне азарта, так что пускай за сытую жизнь в столице борются те, кто сможет не помереть со скуки за стеной Сина. Некий внутренний устав говорит мне, что так поступать — благородно. Надо сказать, многие в нашем 104-м отряде оценили это по достоинству, трезво глядя на мои, прямо скажем, недурные способности к военному делу: те же Саша, Криста, а вместе с ней и Имир — ни для кого не секрет, что в десятке должна быть она, но уступила место подруге и всячески помогала ей, вызывая таким поведением даже шуточки о влюблённости в Кристу, что, скорее всего, и есть правда. Не то что бы я была сплетницей, но при внешней отстранённости от общества сверстников, я неплохо понимаю механизмы его действия, а это может однажды пригодиться. Мы три года жили и взрослели бок о бок в казарме, и я в полной мере изучила товарищей по несчастью — честно признаюсь, подавляющее большинство не вызвало во мне особого интереса, но кое-какие контакты всё же удалось наладить. Я даже успела поучаствовать в нескольких попойках втайне от инструкторов. Достаточно приязненные отношения между мной и только что улетевшим Жаном установились как раз во время одной из них, когда после первой кружки пива я заблевала его форму и потом долго отстирывала её хозяйственным мылом в душевой. Но вот, эти времена позади, и до выпуска осталось всего ничего — именно поэтому сейчас почти все курсанты расслабились: только лучшие и претенденты на их места носятся по лесу, соревнуясь в количестве поражённых мишеней. Остальные же поступают либо как я, либо используют возможность дополнительной тренировки. Рубить шеи муляжам — занятие, на мой взгляд, достаточно бесполезное, и вполовину не отражающее реальной встречи с титанами, да и сила удара отрабатывается плохо. Можно было бы не гонять нас по этому лесу столько времени, уделив время только усвоению базового навыка. Хотя я не знаток и видела титанов вживую лишь однажды… Гораздо приятнее вместо глупых соревнований сорваться с ветки и, балансируя на тросах, подбрасывать собственное тело на лету, ощущая его ничтожность в масштабах мира, пускай и ограниченного стенами, глядя на то приближающееся, то отдаляющееся из-за маневрирования на УПМ небо: сегодня оно особенно голубое, с изредка встречающимися тучными белоснежными облаками, которые мне напоминают клёцки в супе. Я так давно не ела суп… В кадетской столовой его никогда не дают, как недостаточно питательную пищу. — Эй, Марлин! — Я чуть не сорвалась от неожиданного окрика, ругнулась и неуклюже приземлилась на землю, еле справившись с управлением. Потеряла внимание за всеми этими мыслями, нахлынувшими нежданным потоком в минутку покоя. А нарушителем этого самого покоя оказался не кто иной, как Райнер Браун — ещё один мой приятель по казарме, и даже более близкий, чем Жан: почему-то с самого начала нашего обучения солдатскому ремеслу он потрудился стать моим как бы «старшим братом», что, в принципе, отчасти обоснованно, ведь я немного младше основной массы курсантов, а Райнер так и вовсе старше остальных на два года. Обычно в кадетский корпус набирают с двенадцати лет, призывного возраста, и я должна быть в следующем потоке, но для меня было сделано исключение: ещё в лагере для беженцев я сблизилась с единственными знакомыми мне детьми из моего родного города, а так как они одного возраста и поступали в училище вместе, меня тоже приняли заодно. Тем более для своих одиннадцати с небольшим лет я была достаточно высоким и крепким ребёнком — благодаря большому количеству физических нагрузок с того момента, как научилась ходить. Но, в конце-то концов, это всё было так давно. — Марлин! — Райнер напомнил о себе, приземлившись рядом. — Ты в порядке? Извини, что застал врасплох. — Ничего, но лучше бы так не делал: я могла и сорваться с верхотуры, как бы хорошо ни владела УПМ. Ты что-то хотел? — раздражённо ответила я. Я быстро вскипаю, особенно когда нарушают мой покой. Только в эти минуты одиночества я чувствую, что вот-вот поймаю что-то. То, что всегда от меня ускальзывает, какую-то очень важную мысль. Да и вообще, собственное общество я ценю весьма высоко, а потому люблю быть одна. Райнер моего намёка отвалить то ли не понял, то ли проигнорировал: — Да, хотел. Ты зря филонишь, Марлин. Если постараешься на этой и следующих тренировках, то наберёшь баллы и войдёшь в десятку лучших. Ты точно можешь оказаться на месте Кристы. Несмотря на все её достоинства, она слабее тебя. Лучше бы её вообще исключили, хотя это огорчило бы меня, но так Криста будет в безопасности. — Ты можешь просто поговорить с Кристой, а заодно наконец сделать ей предложение выйти за тебя. — Парировала я. — Уверена, она сделает всё, как ты скажешь — вдвоём с Имир вы уговорите её уйти из солдат. Хотя Имир эгоистичнее, пожалуй. Она не захочет её отпускать. И уж тем более отдавать тебе в жёны. — Нет. — Райнер покачал головой, не дёрнув и бровью на мою колкость. — Это дело Кристы, в конце концов. Я взвилась: — А в мои дела, значит, можно лезть?! Но Райнер, как всегда, был непрошибаем. В наших с ним перепалках всегда активно участвовала только я: его же роль заключалась в спокойном отражении моих не всегда остающихся в границах приличий нападок и насмешничестве, что всегда несколько остужало мой пыл. — Я и не лезу. Просто даю совет. — Тут он встал напротив меня. Пускай я самая высокая среди девушек-кадетов, но массивностью фигуры, как Райнер, не отличаюсь, поэтому всё поле моего зрения теперь занимало его широкое спокойное лицо. — В Военной полиции ты была бы… полезнее. И, знаешь, — он сделал паузу, — Марлин, всегда хотел спросить: почему Разведкорпус? Скука — всего лишь отговорка, я уверен. Нет, это уж слишком. Хотя он почти прав: скука и желание прожить пусть короткую, зато интересную жизнь всё-таки были причиной, но лишь одной из них, руководивших мной в моём выборе. — Иди к чёрту, Райнер, — уже с трудом сдерживая себя от вспышки гнева, процедила я, — или иди к Кристе и побудь мамочкой для неё. Мне это не нужно. Мои решения тебя не касаются, равно как и причины вступить в Разведкорпус. Мой излишне назойливый товарищ, конечно, и глазом не моргнул: — Неужели ты так привязалась к Армину, Эрену и Микасе, что не хочешь оставлять их? На твоём месте я бы больше ценил собственную жизнь. — Тут он похлопал меня по плечу в покровительственном жесте. — Не волнуйся так: Микаса сможет защитить даже Армина, хотя она, безусловно, больше занята Эреном. На этом чаша моего терпения переполнилась. — Просто отвали!!! — Взревела я, стряхнула руку Райнера с плеча и, со свистом выпустив тросы, взмыла вверх, обратно на дерево. Вскоре тот, даже не собиравшийся меня преследовать, остался далеко позади. Судя по положению солнца, экзамен как раз должен закончиться. Я выдохнула, почти успокоившись и подставив лицо потокам свежего воздуха, и полетела к выходу из леса, чтобы получить свои средние оценки и кое-как, против своего желания протащиться ещё немного вперёд в рейтинге кадетов, но всё-таки недостаточно для того, чтобы занять место Кристы в десятке. Чёрт, у меня и так слишком высокие баллы, на следующей тренировке надо косячить побольше.

***

В ночь выпуска нам впервые была предоставлена свобода делать, что хотим, и большая часть свежеиспечённых солдат, конечно, предалась пьянству. Но пока все ещё не разбрелись из общей столовой по трактирам и были относительно трезвы. Я сидела в привычной компании: за одним столом с Микасой, Эреном и Армином. Зал гудел. Если подводить краткий итог этих трёх лет: благодаря своему таланту отлынивать и не получать за это нагоняй от инструкторов, при том более-менее оставаясь в хорошей форме, я заняла одиннадцатое место в рейтинге, случайно обогнав даже Имир. Не попасть в десятку лучших оказалось для меня сложнее, чем многим другим — оказаться в ней, над чем при любом удобном случае теперь шутил Райнер. Но это странное испытание стало для меня чем-то вроде дела принципа — к тому же, благодарность Кристы и Саши приятно грела душу. — Эрен, как тебе это удалось? Ты же в десятке лучших кадетов, да ещё и на пятом месте! — К нашему столу подошёл Томас Вагнер и ещё несколько ребят. В этот момент мне показалось, что я почти слышу скрежетание зубов Жана, весь ужин напролёт сидящего за соседним столом в компании собственной угрюмой рожи и кружки пива. Вот уж кого волнует положение в рейтинге, так это его. Эрен увлёкся разговором с Томасом, опять, кажется, скатываясь в свой любимый монолог «убью-всех-титанов». Я отхлебнула из кружки отвратительное пойло. Вечер будет долгим. — Марлин, — моё внимание привлёк Армин, а я и рада отвлечься на него, — как же ты умудрилась не попасть в лучшие курсанты? Я ведь знаю, что ты способна на это больше, чем кто-либо иной. Я подавилась пивом и в то же время почувствовала, как краснею от его похвалы, а потом — как краснею ещё больше от осознания сего факта. Наконец, после приступа кашля, во время которого Армин заботливо похлопал меня по спине, я смогла выдавить: — Ты же знаешь… Мне просто лень. Тратить силы на бессмысленные соревнования. Он улыбнулся, и я снова немного потеряла ориентацию в пространственно-временном континууме: — Да, наверное, ты права. Главное — это навык, а подобная политика со стороны военного управления как будто поощряет курсантов лучше тренироваться лишь затем, чтобы скрыться от титанов как можно дальше. Это неправильно, по-моему. Но мне обидно за тебя: твои умения не были оценены по достоинству. Я широко улыбнулась Армину в ответ и ничего не ответила, только подольше задержав свой взгляд на его глазах. Нет, всё-таки… — Ты зря так заботишься о ней, Армин. — О, вот и Эрен вклинился. — Марлин — балбеска, и, видимо, поскорее хочет пойти на корм титанам. Пока они с Райнером и Энни ныкались от инструкторов, мы тренировались. — Тут он кинул на меня раздражённый взгляд, и я включилась в нашу с ним обычную перебранку. — А от твоих хвалёных навыков, Марлин, уже вряд ли что-то осталось с таким подходом! Во мне заговорило что-то вроде честолюбия: — Хочешь, проверим? В этот момент Армин попытался протестовать, а рядом, конечно, быстрой тенью возникла Микаса, никогда не заставлявшая себя ждать, когда её сводному брату угрожала какая-то опасность. Между нами троими уже бывали поединки, и всегда Эрен в итоге оставался позади нас с Микасой. Она раз за разом побеждает меня, но почему-то я спокойно к этому отношусь: Микаса воспринимается мной как существо с нездешней силой, а значит, и тягаться с ней на этом поприще бессмысленно. Одно меня удивляет и раздражает — как при всех своих достоинствах Микаса строит жизнь вокруг единственного человека — Эрена?! Её, в свою очередь, раздражают мои эгоизм и недисциплинированность. Поэтому наши отношения довольно прохладны: думаю, она ревнует меня к Эрену, как единственную в компании девушку, кроме неё. Что ж, в таком случае мне неплохо удаётся скрывать свои чувства к Армину. Да, всё именно так, как вы подумали. Райнер, как всегда, в своих догадках был очень близок к правде: он не такой слепой, как многие остальные. Вторая и немаловажная причина того, что я иду в Разведкорпус — Армин. Он мой лучший друг детства, с тех пор, как мы вместе читали книги и мечтали о мире за стенами, часами могли обсуждать всякие глупости. Потом, в один день потеряв всё, сидя с ним, Микасой и Эреном на корабле беженцев, я впервые почувствовала что-то вроде любви к нему, хотя осознала это много позже, уже при учёбе в кадетском корпусе. С тех пор одна из моих целей — защитить Армина, быть рядом несмотря ни на что. Но, к сожалению, проницательность Армина, похоже, не простирается настолько далеко, и мои чувства по сей день остаются незамеченными. — Проверим! — Вскинул кулак Эрен, опять отвлекая меня от моих мыслей, но тут же был остановлен Микасой, которая, видимо, твёрдо решила обойтись сегодня без поединков. Планы у неё на Эрена какие-то, что ли? В итоге взрывоопасная ситуация сама собой рассосалась, Армин, Эрен, Микаса и остальные продолжили разговор, скучковавшись в проходе между столами, а я уткнулась носом в кружку, страстно желая оказаться где-нибудь подальше и вновь побыть наедине со своими мыслями, как тогда, в лесу… С тех пор мне это всё никак не удавалось: как верно заметил Эрен, когда я отлынивала от занятий, со мной в компании неизбежно оказывались Райнер и Энни, а в казарме просто негде уединиться — да даже в душевых кабинках вечно кто-то плещется! Энни я знаю плохо, но она вроде как приятельница Райнера и отличный боец, поэтому иногда мне случалось оказываться в её обществе. Мы не горели желанием общаться, и Райнер, если был с нами, крайне смешил меня своими неуклюжими попытками завязать общий разговор. А вот и он, лёгок на помине. Призыв не беспокоить меня своим обществом был им проигнорирован, и Райнер уселся рядом со мной, где только что сидел Армин. Мы помолчали несколько минут. Я не стремилась обращать внимание на его присутствие. — А знаешь, у тебя ведь необычное имя, Марлин. — Неожиданно начал он, глядя в сторону. — Никогда таких имён не встречал. С ним, наверное, связана какая-то история? Я в скучающем жесте подперла щёку рукой. Ну да, моё имя действительно редкое, если не единственное в своём роде: кроме самой себя я не знаю других людей, которых зовут так же. Но что с того? — Понятия не имею, честно говоря. — Райнер в ответ пристально на меня посмотрел, как будто это чёртово имя ему сейчас интереснее всего на свете. Я снизошла до объяснений. — Думаю, родители просто упоролись. Они, особенно мать, были со странностями. Мы с Райнером раньше никогда не затрагивали тему семьи в своих разговорах. Видимо, выпускной вызывает на откровенность, потому что мне вдруг захотелось продолжить говорить об этом. Райнер поддержал моё желание, уточнив: — В смысле — со странностями? Я поморщилась. Всё-таки зря ответила честно, надо было отшутиться. Теперь же вцепится, как клещ. — Долгая история. Но, в общем, родители с самого раннего детства тренировали меня… нас, — с трудом закончила я фразу, — по какой-то своей безумной прихоти. Особенно этим была увлечена моя мать. Как будто мечтала, чтобы и мы вступили в Разведкорпус. Райнер медлил, очевидно, размышляя над деликатной формулировкой следующего своего вопроса. О, я знаю, о чём он хочет спросить. И действительно: — Кто — мы? Ты не единственный ребёнок в семье? Этот разговор нравится мне всё меньше и меньше. Но прекратить тоже почему-то сложно: я так давно ни с кем об этом не говорила. Хотя грязная столовая, полная полупьяных курсантов — не лучшее место для откровенностей, но что уж теперь поделаешь. — Да. У меня есть сестра. Старше меня на год. — Я замолчала, но тут же ощутила прилив презрения к собственной слабости. — Была, точнее. — Внимательное молчание Райнера побуждало продолжать. — Она погибла, когда мы пытались эвакуироваться из Сигансины. Задавило обломками стены, которую пробил Бронированный титан. — Я усмехнулась. — На тебе лица нет, Райнер — успокойся, это было давно. Я спокойно к этому отношусь. Хотя… была бы не против встретиться с Бронированным ещё разок — ему бы не понравились мои клинки. Райнер действительно эмоционально отреагировал на эти слова, хотя никогда не был особо сентиментальным парнем: его губы побледнели, а челюсти сжались крепче, как и пальцы на ручке кружки. Его глаза настойчиво пытались поймать мой взгляд, но я вдруг почувствовала, что последняя фраза о встрече с Бронированным была почему-то слишком личной даже для дружеского разговора информацией, а в жалости Райнера я не нуждаюсь, и смотрела чуть в сторону, на компанию вокруг Армина, Эрена и Микасы — кажется, Эрен опять о чём-то спорит с Томасом… Думаю, на Райнера так повлиял эффект неожиданности, да и он всегда беспокоился за меня. Как старший брат… Хотя я и не люблю опеку над собой, но к Райнеру пришлось привыкнуть за три года. Когда я повернулась к нему, он уже справился с собой. Остановить рассказ мне всё ещё сложно. Слова против воли посыпались изо рта: — Родители тоже погибли, но позже: в день падения стены Мария они были в походе с Разведкорпусом, и с утра вернулись в штаб за стеной Роза. Это их спасло тогда. Но в одной из следующих экспедиций их разорвала на куски стая титанов-девиантов. Они же были чёртовыми безголовыми исследователями, и самовольно отлучились, чтобы поймать экземпляр для экспериментов. Вот и всё, в общем-то. Вот и всё. Давай, Марлин, вываливай всю историю своей жизни приятелю на выпускном — это же так типично. А я ведь даже не пьяна: прошли те времена, когда меня развозило в хлам с одной кружки. Райнер было открыл рот для ответа, но толпа, собравшаяся вокруг Эрена, как это всегда бывает, стала слишком шумной. Пользуясь случаем свернуть разговор на столь неудобную тему, я вылезла из-за стола и подошла чуть ближе, чтобы послушать. Райнер последовал моему примеру и встал рядом. Присоединился к нам и Бертольд, его земляк. — Ты не вступишь в полицию? Эрен, серьёзно?! А ведь попал в десятку лучших… Видимо, Томас Вагнер продолжал начатую им тему. Вокруг него и Эрена собралось приличное количество слушателей: в нашем 104-м кадетском отряде он получил кличку «чёртов смертник», став своего рода знаменитостью. Ну, на втором месте после Микасы, конечно — безукоризненной машины для убийств. Мне почти стало скучно, потому что такие разговоры всегда шли по одному сценарию, как по накатанной: Эрен взрывался страстными речами о своей цели и о трусости всех остальных, вызывая тем самым у какого-нибудь условного Жана Кирштайна непреодолимое (и справедливое) желание ему врезать, завязывалась драка, но так же быстро и заканчивалась, когда Микаса отдирала любимого братика от соперника и уволакивала в неизвестном направлении, раздав попутно особо непонятливым лечебных тумаков. Так что я уже собралась, наконец, выйти на свежий воздух, когда в неестественно повисшей тишине особенно громко прозвучал финал фразы Томаса: — Титанов не одолеть! — Он застыл, сам, кажется, шокированный сказанным, но затем неуверенно продолжил, привлекая к себе внимание всех, кто находился в столовой. — Ты же и сам знаешь, сколько тысяч людей съели. Мы потеряли двадцать процентов населения, и всё стало ясно! Человечеству… не победить титанов. Я застыла на полушаге. Томас высказал всеобщую мысль. Конечно, он отчаянно хочет, чтобы его разубедили. Вот только я уже давно размышляла о том же. Ответ, как ни старайся, выходил один и тот же: да, люди обречены на гибель. С какой-то точки зрения я даже не против, хотя перспектива собственной смерти вместе с остальными, конечно, не радует, но… у нас действительно нет выбора. Не при текущих исходных данных. Только если… Внезапная догадка осенила меня, будоража своей опасностью. Что, если предположить, что Колоссальный и Бронированный титаны не просто разумны? Что, если они — люди-оборотни?! Как в сказках, которые мне рассказывала на ночь мама... Есть ли вообще связь между человеческой и титанической природой, кроме общих генов? Учёные так и не нашли ни одного доказательства. Но вдруг каждый человек может стать непобедимым, а главное — разумным титаном? Разрушить, наконец, стены и увидеть весь остальной мир? Мда уж, если я выскажу эти мысли — Культ стен сгноит меня, как еретичку. Речь Эрена в ответ Томасу оказалась удивительно созвучна моим мыслям. Информация — вот что действительно нужно. Пускай я не хочу спасти всё человечество, и до большинства населения стен мне дела нет, но поиск хоть какого-то намёка на истину может не просто даровать жизнь — он может дать шанс создать Сверхчеловека — человека-титана… Я дёрнула Райнера за рукав: — Эй, послушай… — Он не сразу среагировал, задумавшись о чём-то своём. Его лицо в этот момент снова показалось мне почти чужим, как тогда, за столом, и моё смелое желание поделиться своей крамольной догадкой резко пропало. В конце концов, мы не настолько близки. — Хотя ладно, забудь. До встречи, ребята. Я махнула рукой Райнеру с Бертольдом и направилась, наконец, к выходу из душного помещения. Ночной воздух ударил мне в лицо — такой свежий, каким он бывает только ночью накануне утра, ещё не испачканный дневной грязью. Перед глазами почему-то, как никогда ясно, встало лицо сестры, какой я её помнила. Всё-таки я соврала Райнеру. Я легко приняла гибель родителей, но не её: Сельма всегда была лучше, хоть и старше всего на год, мать всегда ставила мне её в пример, если я не хотела участвовать в каких-то очередных сумасшедших экспериментах. Даже сейчас, когда она мертва — она лучше меня. Именно Сельма спасла в тот день жизнь мне, пожертвовав собою, когда прикрыла меня от упавшего камня собственным телом, позволила мне выбраться — а потом он раздавил её у меня на глазах. Эта дура даже умереть умудрилась так, чтобы выставить себя героиней. И об этом я никогда не расскажу ни Райнеру, ни кому-либо ещё. Даже родители, отыскавшие меня в конце концов среди беженцев, так и не узнали о судьбе Сельмы. Вслед за сестрой вспомнились и все остальные события того дня, когда пала Сигансина, а вместе с ней и стена Мария. Наверное, потому, что тогда воздух ночью был точно таким же — спокойным и свежим, умалчивающим о том, что через какие-то несколько часов он будет пахнуть только пылью и кровью. Но, в конце концов, мы живём в жестоком мире. Это уже случилось, и я не тешу себя надеждой на то, что не повторится вновь. И, конечно, моя неожиданная догадка — чушь полнейшая. Человечество обречено, и мне остаётся только нескучно и с честью прожить отмеренные дни. Честно говоря, завидую Сельме: она слишком легко отделалась, когда позволила камню раздавить себя… На востоке медленно поднималось солнце. Начинался новый день — последний наш день в роли кадетов. День, когда я снова увидела Колоссального титана, а воздух, как и пять лет назад, приобрёл кислый привкус крови.