Огни и нити

      Эти сволочи умели заметать за собой следы… Уолтер со злостью втоптал окурок в пыльную землю. Солдатня с неодобрением косилась на невысокого подростка (и кто вообще его сюда пустил?). Его присутствие посреди фантасмагоричного нацистского штаба, в спешке брошенного, казалось неправильным, но им хватало ума помалкивать. Пускай он совсем еще мальчишка, но взгляд – что у матерого волка. Пальцем погрози – не только руку откусит.       Они с Алукардом прибыли сюда раньше всех, но слишком поздно для того, чтобы застать хоть что-то интересное – в штабе осталась копошиться только мелкая околовампирская шваль, с которой Уолтер расправился за считанные минуты. И люди – несколько подопытных, выживших после экспериментов шайки Майора. Одну, полуобморочную исхудавшую девчушку лет двенадцати со следами игл по всему телу, Уолтер вынес из штаба на руках. Более-менее придя в себя, та забилась в угол, откуда цепко следила за Ангелом Смерти взглядом запавших глаз.       Ни тогда, ни десятилетия спустя он не смог объяснить себе причину, по которой потащил её с собой в Лондон. Маленькая и перепуганная. Одинокая. Судя по медицинским записям, со способностями к пирокинезу. (Сэр Хеллсинг, мы на войне. Сэр, нам нужны новые кадры!) И вовсе дело было не в том, как она вцепилась в его руку своими ледяными пальцами, когда он развернулся к вертолёту, готовому взлетать. И уж тем более не было ничего такого в её зелёных глазах, что проняло выдрессированного вырезать вампиров бойца в теле мальчишки. Скажи тогда Уолтеру кто, что пройдет каких-то несколько лет (пять, шесть?), и прикосновений этих рук, взгляда этих глаз он будет алкать как жаждущий воды посреди пустыни.       Первые месяцы она ничего не говорила, не улыбалась, чуралась новых знакомств. Избегала всех и вся, за исключением Уолтера, памятуя, видимо, о руках, вынесших её из Ада. В тихие спокойные ночи они вместе вылезали на крышу – он подхватывал её за талию, помогая преодолеть последние ступени ведущей наверх лестницы, подгнившие от времени и сырости. В такие ночи вокруг неё то и дело вспыхивали мелкие дрожащие огоньки, в которых Уолтер распознал доступное лишь ей одной проявление радости. Жизнь в «Хеллсинге» определенно шла девчонке на пользу – болезненная худоба исчезла, тусклые волосы налились рыжиной. А потом начались тренировки. Хрупкость и слабость её физического тела сполна уравновешивались яростной мощью огня. Синяки и царапины – спутники ежедневных занятий – регулярно обновлялись. Уолтер обрабатывал её раны и лепил на девчонку пластыри с терпеливой заботой, смирившись с тем, что никому другому делать этого она не даст. Скорее уж истечет кровью, перепачкав всё вокруг.       Первые произнесённые ею в «Хеллсинге» слова она выдохнула ему в губы, после того как они кубарем скатились с чердачной лестницы – она оступилась и схватилась за Уолтера, не успевшего найти опору.       – Уолтер, ты… тяжелый…       Тихий шепот прошиб его насквозь, отдавшись в теле вибрацией. Она лежала прямо под ним, сквозь ткань рубашки он чувствовал округлившуюся девичью грудь (и когда она успела так вырасти?! Сколько времени прошло, года три?). Желание прикоснуться к этой груди нырнув рукой под её футболку он придушил в зародыше с отчаянием утопающего, рвущегося к спасительному кислороду над поверхностью воды. Уолтер сорвался на первое же подвернувшееся задание в надежде отвлечься от воспоминаний о запахе её кожи и губах, бывших так близко. Алукард хмурился, подмечая изменения в дворецком, но ничего не говорил, и от этого снисходительного молчания Уолтеру хотелось рычать. Если бы тогда, в Польше, кто-нибудь сказал ему, что он вот так потеряет голову от тощей девчонки, Ангел Смерти бы не поверил. Что, в прочем, не отменяло того, что под его ногами разверзалась Бездна имени её глаз.       Она оплетала его нитями, что были прочнее и острее тех, которыми пользовался он сам. Уолтер пытался думать о ней как о ребенке, мелкой пигалице, за которой надо приглядывать, чтоб не убилась. Пока однажды не очнулся от воплей какого-то парня из новобранцев, которому только что сломал нос, руку и пару ребер только за то, что тот отпустил в сторону зеленоглазой какую-то идиотскую похабную шутку. Её руки обхватывали Уолтера сзади, пытаясь хоть немного оттянуть назад. Она что-то сбивчиво шептала, уговаривая остановиться и прекратить это избиение. Он позволил ей увести себя оттуда. Девичей ладони, легшей на его щеку в полутьме комнаты, хватило, чтобы Ангел Смерти с разбегу сиганул в Бездну, добровольно подписывая себе приговор. Его мир взорвался красками.       Война осталась позади, но её отголоски иногда будили их по ночам. Ей снились эксперименты, и она вскакивала, задыхаясь в полувопле-полуплаче, сотрясаясь всем телом. Уолтер целовал её тонкие холодные запястья и дрожащие губы, перехватывая всхлипы, срывающиеся в темноту. Они засыпали в обнимку, чувствуя, что тонут друг в друге (Мальчик мой, то, что между вами происходит, слишком похоже на одержимость). Она прорастала в него, вплеталась каждой своей клеткой.       Это продолжалось до тех пор, пока её собственный огонь не принялся жечь зеленоглазую изнутри.       – Уолтер… Я слышал её кровь…       Вампир ронял тяжелые слова, и они замирали в тягучем воздухе. Ангел Смерти сжимал кулаки в бессильной злости, не желая слушать, не желая признавать.       – Она умирает, Уолтер. Ты ведь тоже это понял…       Он ненавидел себя и свои руки, способные отнимать жизнь и не-жизнь, укладывать упырей пачками за считанные секунды, и оказавшиеся абсолютно бесполезными, когда ему так нужно было задержать в этом мире одну-единственную девчонку. Ненавидел Алукарда, произнесшего вслух то, о чём он предпочел бы не слышать. Ненавидел её, оказавшуюся такой непредсказуемо хрупкой. Ненавидел вампиров за их вечную не-жизнь и людей за слишком короткий отпущенный срок. По ночам его ненависть путалась в её рассыпанных по подушке волосах и пальцах, сминающих простыню, превращаясь в тупую боль, от которой некуда было убежать.       Огонь потух, оставив на месте его сердца пепелище.