Верить

      Что-то внутри неё меняется.       Астерия отчётливо чувствует, как когда-то тщательно выстроенная преграда спокойствия рушится, впуская в сердце страх. Ей кажется, что она в жизни не боялась так, как сейчас, стоя в часовне Скайхолда перед мраморной статуей Андрасте.       Словно всё, что было до — Адамант, Тень, Кошмар — сгорело на кострах Инквизиции.       Будь священное место воплощением её чувств и мыслей, то высокий потолок провалился бы с грохотом, разнося облака удушливой пыли. Потому что в голове Астерии творится такой бардак, с каким даже сотня незакрытых брешей во всём Тедасе не сравнится.       Однако в часовне, как и всегда, всё стоит на своих местах. Только слышится едва уловимое завывание ветра, гуляющего сквозняком сквозь щели закрытой двери. Она видит, как всколыхнувшийся воздух заставляет маленькие язычки пламени у подножия статуи встрепенуться. Похоже, кто-то отсюда вышел до Астерии, потому как свечи так и не погасили.       Обычно в её присутствии они вспыхивают, стоит лишь произнести впившееся в голову заклинание и аккуратно провести в воздухе рукой. В этот раз Астерия делает это только с углём в кадильнице. Смотрит, как воскуряется фимиам, возвышаясь к потолку клубами серого дыма. И посреди всей этой тишины, прерываемой потрескиванием огня, — где нет повседневной, привычной суеты, доносившейся рокочущим гулом со дворов, — в голове Астерии звучит голос, давным-давно проникший в душу и вцепившийся в неё мёртвой хваткой.       Он говорит, что не хочет иметь ничего общего со своей прошлой жизнью.       Он рычит сквозь зубы, как ему всё это опостылело.       Каллен больше не принимает лириум.       От одной лишь мысли об этом, захватившей сознание в тиски, холодеют руки. А злосчастное признание в своих чувствах, для которого она так тщательно ищет подходящее время, всё дальше и дальше уходит на второй план, исчезает подобно миражу на горизонте, становится неуместным, невозможным и откровенно абсурдным. Если уже не стало.       Астерия помнит, как стояла с коробкой разбитого лириума под ногами, неожиданно влетевшей в открытую дверь. Как увидела Каллена в первый раз таким обозлённым, почти сломленным и запутавшимся, что его страдания словно передались ей и стягивали шею невидимой удавкой. Как тогда он думал не о себе, а об Инквизиции, хотел оставить должность, — бросить её — и уйти.       Разочаровать — вот чего боялся Каллен, решив не рассказывать Астерии о ломке. Создатель определённо не мелочился, наградив его редкостным упрямством.       Астерия никогда не узнала бы, что больше всего влияла на командора, если бы Кассандра не сказала ей об этом. Хотя, казалось бы, в этом нет ничего странного, ведь она — всего-навсего — Инквизитор. Трудно считать себя кем-то особенным, когда они спят в одном замке и разделяют одну и ту же еду. Астерия свыкается с тем, что Каллен есть под боком и в любой момент готов возглавить армию, предложить стратегический ход на собрании в ставке командования, — сделать всё то, в чём она сама не сильна. Даже сыграть в партию шахмат или поговорить, и совсем не о спасении Тедаса, а просто о личном, повседневном, как закадычные друзья. Будто за игровой деревянной доской можно скрыться на время от всего мира. Однако, невзирая на всё это, между ними непреодолимое расстояние, измеряемое постоянством делового тона в общении и напоминанием, — то ли себе, то ли друг другу, — о своих местах. Словно нарушить эту черту — преступление. Какое-то несуществующее преступление, понятное только им обоим.       Каллен настолько предан делу, что не допускает ни единой мысли свободно позволять себе самому, как двигаться дальше, пусть и даёт понять, что осознаёт риски и не хочет быть привязан к такой жизни.       В тот раз Каллен надеялся, что Астерия поможет разобраться. И она помогла. Как влюблённая по уши девчонка — не Инквизитор.       Астерия готова положить свою голову на плаху, но не смотреть, как умирает Каллен. И вот он получил, что хотел, — отказ от лириума, — но это её совсем не утешает. А вдруг она поступила неправильно, и сделанный ею выбор — смертный приговор им обоим? Что, если Астерия скажет продолжить принимать лириум, ведь никто ещё ни разу не отказывался от него.       Она может воспользоваться своим положением — отдать приказ — и без сомнений Каллен выполнит его. Но в таком случае ей придётся смотреть на плачевный исход — как он мучается до последнего из-за сказанных ею слов, которые назад не забрать.       Она знает, что бывает с храмовниками, не завязавшими с лириумом: вначале кажется, что они неутомимы и готовы свернуть горы, а усталость и рассеянность — не предвещающая ничего обыденность, знакомая абсолютно любому человеку. Только вот взгляд становится отстранённым и затуманенным. Ещё хуже, если пытаешься бросить лириум. Судя по ходившим когда-то в Оствикском Круге слухам, за проступки даже могли урезать дозу и держать на одной воде.       Тогда Астерии почему-то казалось, что это невозможно: чтобы храмовник был за что-то наказан? Да вы шутите! Ведь обычно маги по мнению других — являлись главными виновниками всего происходящего.       Всё же она как-то наткнулась на признание, выпавшее из документов мимо проходившего рыцаря-командора. На месте заверения, привлёкшего её взгляд, были несколько раз перечёркнуты разные имена. А под ними дрожащим, мелким и еле разборчивым почерком подписано «не помню».       Астерия закрывает глаза и сцепляет руки в молитвенном жесте.       С Калленом такого не случится. Просто не может. Не должно.       И всё, что ей остаётся делать, — это молиться, молиться, молиться за его душу, упрашивать Создателя и его Невесту сжалиться. Астерия готова днями и ночами читать стихи Песни Света до хрипоты в голосе, до его онемения, лишь бы выбор, сделанный ей, был правильным и не свёл Каллена в могилу. Демон её раздери, да она ещё ни разу так часто в часовню не ходила, как в последнее время!       Стены давят на помутнённое сознание, а аромат ладана всё усугубляет, разрастаясь незримым ядом в лёгких и отбирая остатки кислорода. Словно она загнана в тупик, из которого нет истинно верного выхода.       Астерия не выдерживает, срывается с места и, распахнув почти слетевшую с петель дверь, вываливается из часовни. В ушах стоит грохот удара об стену, а ей кажется, что это тревожный набат. Он зловеще звенит в голове и, медленно убивая, бьётся в унисон гулко колотящемуся сердцу.       Нужно дышать, вобрать воздуха в лёгкие. Иначе смерть. Прямо здесь, в саду. Корифей определённо обрадуется, если узнает, что Вестница Андрасте больше ему не помеха. Не самое подходящее время для потерь, когда они уже так близки к победе.       — Леди Инквизитор?       Кто-то находится совсем рядом, а Астерия только-только понимает, что остановилась в арочном проёме, пытаясь одной рукой найти опору под пальцами, и чувствует шершавый камень, отдающий прохладой от поверхности. Чувствует, что ноги всё ещё её держат.       — Леди Инквизитор!       Астерия оборачивается на голос и смотрит обезумевшими пустыми глазами, еле фокусируется на лице и наконец видит преподобную мать.       — Я думала… — на момент осёкшись, она замолкает — едва распознаёт свой осипший голос. Затем коротко откашливается и продолжает: — я думала, вы уже спите.       С каким же трудом преподобной матери, бывает, даётся сдержанность, ведь не всегда главе Инквизиции получается оставаться холодной. Если быть точнее, почти никогда. Мать Жизель всегда присматривает за ней, даёт напутствия и так добра, что Астерия временами ловит себя на мысли о недостойности такого отношения.       — И спала бы, если бы не ваша милость, гуляющая возле часовни в такое позднее время, — похоже, спокойствие матери Жизель слегка пошатнулось. Она кладёт руку на плечо Астерии. — С вами всё в порядке? Вы неважно выглядите.       — Да. Просто слегка… простыла, — Астерия старается выпрямиться, но прохладный ветер недружелюбно толкает её в спину и заставляет трепетать. Она пытается улыбнуться, а выходит лишь жалкая ухмылка.       — Что-то подсказывает, что вы не случайно спутали лазарет с часовней. Полагаю, это нечто очень личное, раз вы решаете раскрыть душу только Создателю.       Астерия ещё сильнее вздрагивает от её слов, будто озноб охватывает не из-за ветра вовсе. Она скрещивает руки на груди и чувствует, как чужая ладонь соскальзывает с плеча.       Астерия видит, что мать Жизель не сводит настороженных глаз, и считанные мгновения молчит.       Затем говорит:       — Когда я не имею понятия, что правильно — действительно обращаюсь к Создателю, хоть и понимаю, что он мне ничем не поможет, — Астерия знает, что одна из причин, почему она здесь, это дань уважения к семье, которая с самого детства водила её в Церковь. Астерия знает, что такие места, как часовня — самые тихие, и там никто её не побеспокоит, давая возможность остаться наедине со своими мыслями и переживаниями, которых с кем-то другим она разделить не в силах.       — Создатель посылает вам трудности, и вы достойно решаете их и без его помощи, — отмечает мать Жизель, глядя куда-то вперёд, на пустующий сад.       Также Астерия знает, что находится в состоянии бездонного отчаяния.       — Я сомневаюсь, что смогу решить абсолютно все проблемы. К тому же, ситуация сейчас совсем другая. А вдруг я сделаю только хуже? Может, уже сделала, — размышления на одном дыхании срываются с губ непрерывной вереницей слов. — Иногда мне кажется, что убить очередного дракона будет проще, чем решить свою проблему!       На этой ноте Астерия замолкает. На момент она задумывается и с усмешкой добавляет:       — По правде, драконы неплохо помогают отвлечься.       Ей хочется, чтобы обстановка наконец разрядилась и перескочила на более приятную тему, чтобы не добить себя окончательно, но преподобная мать, похоже, пропускает это мимо ушей.       — Вы так в этом убеждены? — её взгляд, как и всегда мудрый, устремлённый уже на Астерию, проникает в голову и копошится роем пчёл, пытаясь познать самую глубь её мыслей и вытащить их наружу. — Куда подевалась вся смелость леди Инквизитора?       — Не знаю, — окончательно запутавшись, страдальческим стоном отвечает Астерия, постепенно ощущая, как злость на саму себя сменяется на чувство щемящей тоски. Она прикрывает глаза, потирает лицо ладонями и слышит тяжёлый вздох над ухом.       — До вас сюда заходил командор Каллен, — специально или нет, но говорит мать Жизель. И Астерия осознаёт — смысл скрывать от неё что-либо? Всё равно рано или поздно догадается. — Мне на какое-то мгновение… на какой-то момент привиделось, что лицо у него выглядело нездоровым. Он уверил, что в порядке. Удивительно, что вы разминулись.       — Куда он ушёл? — убирая руки от своего лица, встревоженно спрашивает Астерия.       — Кажется, в тронный зал. Думаю, вам стоит проверить, действительно ли с ним всё нормально, — Астерия хотела было сорваться с места, как преподобная мать добавляет: — И ещё, не теряйте веры. Уверена, всё не так ужасно, как вы думаете.       Астерия коротко кивает, толком не попрощавшись. Рассчитывает, что в этот раз ей простят, и бежит со всех ног, по возможности срезая пути.       В голове ни единой хорошей мысли — сознание в красках рисует самое худшее, от чего сердцу спокойнее не становится. Оно всё ещё стучит в ушах. Намного громче вдоха-выдоха. Намного громче шума ветра и даже каблуков сапог, быстро отбивающих ритм по твёрдой земле.       Астерия видит перед собой дверь в тронный зал и отворяет её сходу. Чуть шумнее положенного.       Бах.       Астерия уравнивает дыхание, поворачивает голову на звук и смотрит на Каллена, тяжело опирающегося на стол неподалёку от дверей в ротонду. Он еле держится на ногах, пока под ним звенит упавшая со стола посуда и разливается кувшин красного вина на каменные плиты. Вид у него прескверный. Слишком хрупкий, слишком уязвимый. Он вот-вот готов соскользнуть руками с деревянной поверхности и разбиться подобно фарфору. Астерия, не задумываясь ни секунды, бросается к нему и подхватывает за талию.       Каллен, словно в бреду, пытается оттолкнуть её, но затем прекращает попытки, подняв прямой взгляд на Астерию. Его дыхание сбито, а лоб покрыт испариной.       — Ох, Создатель, — встревоженно начинает она, глядя на его стремительно бледнеющее лицо, — нужно позвать Адана! Или Элан. Демоны, да хоть кого-нибудь!       Если бы её не оказалось рядом, он бы сейчас лежал на холодном полу и никто бы не пришёл на помощь, наверное, до самого утра.       Каллен тут же отрицательно качает головой, хрипло выдыхает тяжёлое «не надо». Его пальцы вцепляются в ткань её рубахи, а голова обессилено опускается на плечо. Астерия чувствует, как напрягается её позвоночник от веса его тела, как обжигает холод кирасы, которой он к ней прижимается. Обычно Каллен себя так не ведёт — не позволяет. И она трезво осознаёт, что он болен. Настолько, что хватается за неё как за единственную соломинку.       — Всё болит…       — Ч-что? — неуверенно переспрашивает Астерия.       А он продолжает:       — Шея, ноги, спина — всё. Я думал, что, если уйду с головой в работу, то это пройдёт. Но боль…       — …не уходит, — заканчивает за ним она. Чувствует, что понимает.       — Я не хочу, чтобы кто-нибудь меня таким увидел. Пожалуйста…       Астерия, недолго думая, говорит:       — Тогда нам стоит пройти в мои покои. Туда никто не сунется без стука, — она старается не выдавать дрожь в голосе, но выходит плохо. Пытается обмануть себя, убедить, что её дурные мысли не подтвердятся.       Всё будет хорошо — это ведь имела ввиду мать Жизель?

***

      Астерия за свою жизнь видела много храмовников: благородных, самоотверженных, непоколебимых, раскаивающихся…       А также совсем сошедших с ума от своих страхов.       Эти воины посвящают жизнь служению Церкви, оправдывая свои деяния тем, что всё во имя справедливости. Эти потерянные дети Создателя, свернувшие с дороги, приставляющие мечи к шеям ни в чём не повинных, отмеченных магией детей, которые не выбирали, кем им родиться. Эти безумцы, которые убивают, не осознавая, как с каждой забранной жизнью превращаются в чудовищ, облачённых в человеческую кожу.       Неприязнь и злоба по отношению к храмовникам не уходят, однако сознание продолжает твердить о том, что не все они одинаковы, как и маги, ослеплённые властью, которой нет у других, считающие, что совершают великие дела во благо. Лучше заранее ожидать худшего, чем потом разочароваться от своих завышенных ожиданий, — Астерии такой ход мыслей действительно помогает что-либо пережить, хоть и не всегда.       Каллен давно уже не тот, кого она впервые увидела в храме Священного Праха, будучи напуганной, раненой изнутри и полной ненависти ко всякому с пылающим мечом на стальном нагруднике, даже если он больше такой брони не носит. Потребовалось немало сил, чтобы побороть в себе сомнения, проросшие злостным сорняком и подавляющие здравые мысли. И что самое дикое: рядом с Калленом ей… спокойно. Наиболее подходящего слова невозможно подобрать. Астерия до сих пор не понимает, как подобный человек, повидавший в жизни множество плохого, всё ещё готов выбрать другой путь, лучший, без лириума. Откровенно говоря, она просто поражается его выдержке, но вслух никак сказать не может.       Астерия собиралась одна вернуться в покои и просто лечь спать после долгого изнурительного дня, но вместо этого волочит туда не просто кого-то, а главнокомандующего армией Инквизиции, закинув его руку себе на плечо. Задача тяжёлая, для неё, — тщедушной, — почти что непосильная в прямом смысле: чувствовать на себе его вес странно. Как и держаться запредельно близко, соприкасаясь телами, словно в этом нет ничего удивительного. Обычно говорят, что стоит бояться своих желаний.       Всю дорогу Астерия слушает его тяжёлое, прерывистое дыхание над самым ухом и молчит. Не знает, как так вышло, что они стали настолько тесно связаны между собой. Будто она, как поражённый в самое сердце корабль, тонет, опускаясь всё глубже на океанское дно. Что ни день, Астерия видит его лицо, даже когда закрывает глаза. Голос звенит в ушах, раздаваясь повелительным тоном, полным уверенности, а ещё он бывает мягким со своей неповторимой окраской. Ей не составит труда воспроизвести фразы Каллена в своей голове, уединённо размышляя, что он может ответить на то или иное утверждение. Сначала всё это, конечно, докучало, но потом пришлось смириться. Не сопротивляться. В этом нет смысла.       Астерия хочет сблизиться с Калленом, но не таким образом и не такой ценой. Это единичный случай. Она, по крайней мере, уповает на то, что он не повторится. Честно сказать, Астерия просто в ужасе от происходящего, но вида не подаёт. Старается быть невозмутимой и подавляет внутреннюю панику, чтобы не сделать ему хуже. У неё даже получается.       Дойдя до двери в покои, она одной рукой её распахивает и, не удержавшись на ногах, полубоком впечатывается в стену напротив — Каллен наваливается на неё слишком сильно. Несмотря на своё состояние, он упирается рукой в стену, видимо, чтобы не раздавить Астерию окончательно.       — Мы почти на месте, — отдышавшись, подаёт голос она, — потерпите ещё немного.       Каллен, естественно, ничего не отвечает — пытается преодолеть лестницу, ведущую наверх, при этом не упасть и не утащить Астерию за собой. Она не отпускает его ни на секунду, подстраивается под неторопливый темп, думая, что хоть это и покои всеми прославленной Вестницы, в котором её тревожат с важными — и не очень — новостями по несколько раз на дню, но всё же в них безопаснее всего.       Час уже поздний, здесь темно и прохладно — камин погашен. Лунный свет заливает помещение, помогая хоть немного видеть перед собой. Астерия думает, что нужно немедленно разжечь костёр, иначе Каллен так и продолжит дрожать от холода.       Она доводит его до кровати, кое-как стаскивает перчатки, накидку и отбрасывает их в сторону, как и всё остальное. Снимать с Каллена доспехи в такой ситуации — определённо не её заветная мечта, а уж смущаться время неподходящее. Астерия внушает себе это, пока пытается спешно стянуть ножны меча с его пояса. И почему слоёв одежды так много?       Она не успевает найти ответ.       Каллен отталкивает от себя Астерию с такой силой, что та, не удержавшись на своих двоих, врезается поясницей в каменную балюстраду.       — Не притрагивайся ко мне!       Она оторопело задирает голову. Его руки, отпечатавшиеся невидимым клеймом, словно всё ещё давят на плечи.       — Я не поддамся на твои уловки, демон, — цедит Каллен сквозь зубы. — Ты меня не ослабишь!       Сердце в груди Астерии вздрагивает — он её не узнаёт. Видимо, из-за последствий лириумной ломки — галлюцинаций. Ещё этого не хватало.       Она та, кого Каллен хочет видеть меньше всего — враг, терзающий наяву страшными видениями. Но разве такое может её остановить? Нет ничего невозможного, за что ни взялась бы леди Инквизитор, — так говорят почти все. В особенности друзья: Дориан, Варрик, Сэра… Даже мать Жизель недавно об этом обмолвилась. Астерия не может их подвести — ни сейчас и ни когда-либо ещё.       На несколько секунд наступает тишина. Напряжённая. Тягучая. И просто невыносимая.       Каллен хочет отвести взгляд, но не может. Глядит на Астерию сверху вниз с отвращением, как на чудовище, и говорит:       — Не смотри на меня так.       Его лицо пылает гневом:       — Не смей смотреть её глазами!       Канделябр, задетый Калленом, с бряцанием падает на пол между ними. На нём нет горящих свеч.       Хорошо, думает Астерия. Непредвиденных ситуаций со случайным поджогом можно не ожидать.       Каллен не обращает на это никакого внимания, судорожно хватается за меч и звучно вытаскивает его из ножен. Астерия догадывается, к чему всё идёт.       Он замахивается своим оружием, видимо, надеясь покончить со всем одним ударом, но его надежды разбиваются о созданный Астерией защитный барьер. Ей нужно думать быстрее, пока это не кончилось летальным исходом. Меч рикошетит, выскальзывает из его рук и с громыханием падает в сторону одного из балконов.       Однако Каллен, находясь в бреду, не собирается отступать. На столе рядом с балюстрадой стоит поднос с фруктами, а вместе с ним лежит нож. Каллен поднимает его и готовится метнуть, как обычно делает это у себя в кабинете, тренируясь на набитых сеном манекенах, но с воплем роняет закалённое магией огня лезвие на пол. Всему виной Астерия. Она следит за тем, как его обожжённая рука дрожит, а в золотистых глазах с расширенными зрачками читается неприкрытая ненависть к тому, на кого они смотрят.       Каллен в бешенстве — ей несдобровать.       Он набрасывается на неё голыми руками, валит на пол, зло скалит зубы и рычит. Кричит в лицо, что желает ей смерти, чтобы она наконец исчезла с его глаз. А Астерия еле сопротивляется, держит его запястья, сдавливающие её горло так, что глаза слезятся. Думает о том, что могла бы вновь обжечь ему ладони, но не хочет — достаточно с него магии.       Она вспоминает уроки Быка: костяшками пальцев бьёт Каллену в солнечное сплетение. От боли он ослабляет хватку и Астерия ударяет его в висок. Ей не верится, что они всерьёз дерутся. Каллен завывает и в итоге отпускает её.       — Я больше так не могу, — порывисто дыша, произносит он.       Держась рукой за шею, Астерия надсадно кашляет, — лицо горит, наверняка красное, — и быстро отползает подальше в сторону. Хочет подняться, но чугунное тело тянет к земле от собственной тяжести.       Каллен смотрит на письменный стол, на котором лежат склянки лириума, не использованные Астерией со сражения в крепости Адамант, усилием воли встаёт с колен, подходит к нему и произносит вслух, будто размышляя:       — Вдруг это выход? — он берёт бутылёк с переливающейся голубоватой эссенцией в содрогающуюся ладонь.       Говорит:       — Может, если я вновь начну принимать его, то всё это прекратится?       Вопросы улетают куда-то в пустоту, но Астерия понимает: если не сделать что-то сию же минуту, всё полетит к демонам, а вернуться обратно и начать всё сначала не получится: будет поздно.       Да, она не на его месте, не знает, с чем ему случилось столкнуться в Кинлохе, что пришлось пережить в Киркволле. За её спиной тоже тянется шлейф несмываемой крови, изливавшейся когда-то изнутри, напоминающей о себе в кошмарах и воочию, доносясь отзвуками голосов из прошлого — этим они похожи, но не более. Астерия изо всех сил постарается себя собрать и поддержит Каллена, как бы ни сложилась его судьба. Даже если ей придётся затолкать своё разбитое, измельчённое в пыль сердце обратно, — песчинку за песчинкой, — забыть солоноватый привкус слёз, которым вскоре в её теле может не остаться места. Астерия отступится и даст Каллену волю, потому что не ей выбирать. Её задача — помочь это пережить.       И всё же тревожно. Астерию трясёт, а внутри всё готово вот-вот вывернуться наизнанку. Она думает, что лириум — проверенный, надёжный способ остаться в живых, но затем — действительно ли он такой безопасный?       Астерии придётся переступить через саму себя, потому что…       Сломается он, сломается и она.       — Каллен!       Умрёт он, умрёт и она.       — Прошу тебя, — Астерия как на пружине подскакивает с пола.       Каллен не успевает откупорить склянку. Застывает. Поворачивается к ней лицом и наблюдает с приоткрытым ртом — изучающе и с любопытством, как будто пытается найти подвох в том, что слышит и от кого.       Астерия начинает осознавать, как за всего лишь одно слово, за одно лишь имя уничтожила абсолютно всё между ними, скопившееся за многие месяцы, — мост, сотканный из страха и разделявший по разные стороны баррикад. Его имя… она может произносить, но, только находясь наедине с собой, пробовать на вкус, слушать, как оно звучит. Это её тайна за семью печатями, о которой никто не должен был знать. Тем более её военачальник, потому что у них так было принято. Потому что больше нет ничего другого, что она может оберегать с таким же рвением. А теперь Астерия выпаливает эту драгоценность так несдержанно и открыто. Вдруг он не хочет слышать своё имя от мага? Вдруг Каллену неприятно? А брать свои слова назад будет самой нелепой глупостью, которую можно только придумать.       Остаётся идти до самого конца, потому что выражение лица Каллена заставляет в отчаянии говорить одну фразу за другой.       — Ты не можешь так просто сдаться, пройдя столь длинный путь, — она подаётся вперёд медленно и осторожно, словно в любой момент может его отпугнуть. Протягивает с опаской руку, тянется к склянке в его обожжённой ладони и… забирает. Без резких движений.       Взяв со стола остатки, Астерия молча выходит на ближайший балкон и вышвыривает лириум — дорогое и с трудом добываемое зелье — в сторону гор. Теперь у Каллена точно не будет искушения повторить попытку.       Он не упускает из виду ни один её жест. Кажется, приходит в себя, потому как его лицо искажается гримасой ужаса и одновременно удивления.       — Леди Инквизитор, я…       Чувствуется, что его колет сожаление от произошедшего. Каллен словно сомневается, что видит перед собой настоящую Астерию. Он невольно опускает взгляд ниже её лица.       — Отпечатки на шее… — он закрывает глаза ладонью. — Дыхание Создателя, что я наделал?       — Ничего страшного, жить буду, — с неожиданным для себя самообладанием отвечает Астерия. — В этом нет твоей вины, ты же понимаешь, дело в галлюцинациях.       Каллен хочет спокойно ответить, но что-то останавливает. Вмиг его лицо вновь становится неестественно-белым, рука грузно опирается на письменный стол. Астерия, не сказав ни слова, ведёт Каллена к кровати и помогает ему сесть. Затем у него начинаются позывы тошноты. Как хорошо, что у камина стоит неиспользованный котелок. Астерия берёт его, подставляет перед лицом Каллена и старается не смотреть, чтобы не смущать ещё сильнее. Просто садится рядом и осторожно гладит по прилипшему к потной спине гамбезону.       Убедившись, что тошноты больше нет, Астерия осторожно толкает котелок под кровать. На сей раз Каллен не пытается сопротивляться и делает всё, что она ему говорит: снимает взмокший верх и размещается на застеленную постель.       Астерия растапливает камин, зажигает свечи в канделябрах, и в помещении становится намного теплее. Она суматошно убирает весь тот бардак, который они вместе с Калленом наворотили, берёт чайник с готовыми травами для отвара, стоявший возле огня, и отливает в него свежей воды из кувшина. Не думая, разогревает магией и доводит до кипения. Наверное, будь Астерия одна, ей бы захотелось просто приготовить себе что-нибудь обычным способом, всем знакомым, где-нибудь в очаге на кухне Скайхолда. Ей привычнее не злоупотреблять своими способностями. Однако сейчас время поджимает, а состояние Каллена вот-вот может осложниться снова.       Астерия наполняет первый попавшийся под руку бокал и подходит к лежащему под одеялом Каллену, а тот, отвернув от неё голову, смотрит куда-то вбок и молчит.       — Я принесла лекарственный отвар, — из посеребрённого сосуда в её руке вьётся тонкий дымок. Астерия надеется, что не переборщила с температурой. — Адан прописал от бессонницы. Тебе нужно поспать.       Каллен не реагирует.       — Пожалуйста, — тихо говорит она, присев на край кровати.       Наконец, он поворачивается, помогает поднести бокал к губам и, поморщившись, делает пару глотков.       — Горячий? — беспокоится Астерия и ставит оставшееся на тумбочку около кровати.       — Нет, — хрипло и с какой-то неохотой отвечает Каллен, — но на вкус он просто ужасный.       Астерия мягко улыбается.       — Да, есть такое.       Она блуждает взглядом по его лицу. На нём спокойное выражение, без боли. За эту тяжёлую ночь Астерия видит его таким впервые. Непривычно. Непривычно, когда главнокомандующий армией Инквизиции решается доверить свои проблемы не только себе самому. Не похоже, что у него вообще есть выбор.       Огненные блики от свечей играют на его бледном лице, смягчая морщинку, выступающую между бровей, и придавая ему более здоровый вид, чем есть на самом деле. Астерия вслушивается в звенящую тишину, потрескивание поленьев в камине и не чувствует ничего, кроме неукротимого желания прикоснуться к лицу Каллена, погладить его по вьющимся волосам, но сдерживается и думает о том, что хочет исцелить его ладонь от ожога, исправить, что учинила, но не осмеливается.       — Я покинул Ферелден — бежал, думая, что начну новую жизнь, — неожиданно начинает Каллен, — но на самом деле меня поглотил страх. Киркволл ничем не отличался от Кинлоха — только местоположением, сменой обстановки. Я служил точно так же, потому что, становясь храмовником, хотел защищать… А теперь данная себе же клятва чуть не превратилась в прах. Это была опасная грань. Даже слишком. Спасибо… за то, что вы… ты была рядом в этот момент. Не знаю, что бы было, если бы я остался наедине с собой.       — Уверена, на моём месте ты поступил бы так же. И, наверное, это первый раз за всё время, когда я… благодарна Создателю за то, что оказалась в нужное время в нужном месте, — вполголоса признаётся Астерия и с волнением накрывает ледяную, неповреждённую ожогом ладонь Каллена своей. Смотрит на свежую царапину на ней: похоже, задела в стычке.       В голове вертятся мысли, как бы отвлечь его от случившегося, но внезапно её живот предательски урчит. Астерия с сокрушением прикрывает глаза.       — Не помню, чтобы леди Инквизитор удосужилась поесть сегодня вместе со всеми.       — Тяжело быть главой Инквизиции, знаете ли. Аристократия требует внимания, ещё отчёты в ставке, много дел, сплошной стресс… — наигранно тяжко вздыхает Астерия.       — Так себя и угробить можно.       — Чья бы корова мычала, — бубнит она себе под нос. — Вообще, я бы сейчас не отказалась от пирога.       — От сладкого? Серьёзно? — глядя на неё, Каллен слегка ухмыляется.       — А ты мне предлагаешь ту ужасную похлёбку у вас в казармах?       — Ты же её не пробовала ни разу, — изумляется он.       — Зато видела, как она неаппетитно выглядит.       — Внешний вид — не главное.       — И это говорит мне командор, который следит за своими волосами.       — Это… это другое, — мнётся он.       Астерия смеётся и, не снимая руки с его ладони, продолжает:       — Ладно. Просто что-то вспомнилось, как в детстве я ужасно любила пирог из яблок. Кухня была одним из моих излюбленных мест, а там я водила дружбу с эльфийскими служанками. Правда, меня потом ругали за то, что я мешаю им делать свою работу, но готовили они просто отменно!       — Вот как. Буду иметь в виду.       Лицо у Каллена становится серьёзным.       — Я испугался, что потерял тебя там, в Адаманте, когда мне доложили, что ты упала в Брешь, — Каллен бережно сжимает её ладонь в ответ. — И я так рад, что ошибся.       Эти слова — как гром среди ясного неба. Они ещё ни разу не говорили об этом.       Повисает тишина. За окнами гулко дует ветер и залетает внутрь через распахнутые двери. Некоторые документы на письменном столе с шелестом падают на пол. Следует укутаться посильнее, и Каллен это чувствует, а Астерия — нет, потому что лицо горит, как и всё тело. Она отворачивается и надеется, что он не заметит. Понимает, что удобнее момента, чем сейчас, уже не будет.       — Ты стал частью моей жизни — неотъемлемой частью, которой я не хотела бы лишиться. Я была уверена, что умру, но теперь, когда всё это позади… мне кажется, я не смогу без тебя…       Астерия не заканчивает мысль, потому что, повернув голову обратно, видит, что Каллен спит и не реагирует на её слова. Отвар сильный и это к лучшему. Каллен сможет наконец-то отдохнуть. Астерия упускает шанс сказать, что её давно гложет, и испытывает острое чувство потери из-за недосказанности. Всё должно быть не так. Интересно, он хоть что-то услышал? С её везением — навряд ли. И навряд ли ей удастся повторить это вновь.       На её пальцах вспыхивает магия. Раз Каллен спит, у неё есть возможность вылечить ему руку. Хотя бы. Астерия проводит пальцами в дюйме от его ладони, и она заживает. Так определённо будет спокойнее.       Снаружи начинает светать.       Астерия, вздрагивая, просыпается от прикосновения чьих-то тонких пальцев. Ей кажется, что она заснула на диване всего мгновение назад, но, увидев солнечный свет за витражными стёклами, убеждается в обратном и сонным взглядом таращится на плед, накрывающий её по пояс. Всё тело болит.       — Простите, пожалуйста! Наверное, не стоило вас будить, — робко говорит эльфийская служанка, кладя поднос на столик. Это что, пирог? Не помнится, чтобы Астерия его просила принести. Неужто проделки Сэры? Вот ещё! Тогда бы она лично его доставила.       — Нет-нет, — заверяет Астерия, схватившись за трещавшую по швам голову. Поспать нормально не удалось. — Всё в порядке. Думается, я дремала дольше обычного.       Астерия вспоминает о следах на шее после ночного переполоха и, пока никто не видит, пробует исцелить себя. В зеркало она пока ещё себя не видела. По ощущениям синяки, вероятно, прошли, но на всякий случай Астерия прикрывается шейным платком. Слухов им точно не нужно, но в Скайхолде сложно что-либо утаить.       Каллена в её покоях нет, а спросить служанку, куда он ушёл, она почему-то стесняется.       — А это… что? — интересуется Астерия, указывая на тарелку.       — Вам просили передать. С запиской, — стараясь скрыть улыбку, многозначительно отвечает эльфийка и протягивает небольшой, сложенный вчетверо свёрток леди Инквизитору. Без подписи.       Астерия с настороженным видом сразу же за него хватается и разворачивает. В нос ударяет запах чернил. Астерия читала множество отчётов, написанных таким почерком, и уверена — прочтёт ещё не раз.       Она не замечает, как улыбается.       На листке написано одно слово, но она будто слышит его голос.       «Спасибо».