Не двигайся

Утро понедельника ворвалось в комнату горячими лучами, упавшими прямо на обнажённые плечи Арсения, и жарило их до тех пор, пока он не открыл глаза, бормоча проклятия. До будильника явно оставалось время, но вынырнуть из полного цветов сна в бесконечный мрак всё же пришлось, чтобы задёрнуть шторы. Тело сопротивлялось желанию доспать положенное время, нежась под мягким теплом, которого в вечно пасмурном городе так не хватало, потому занавески так и остались нетронутыми. Проведя рукой по ворсистой хлопковой ткани простыни, мужчина вдруг вспомнил фланелевую рубашку Антона и улыбнулся мысли, что этот юноша теперь пребывал везде, физически появляясь в его жизни на деле не так уж часто. Сколько раз они встречались? Четыре? Пять? А он воспринимал теперь собственную постель, как частичку другого человека, из объятий которой стало сложнее вылезать после трели птиц. Совсем как из настоящих объятий, что восполняли игнорируемый ранее дефицит прикосновений. Арсений так много лет просыпался один, что успел забыть, каково было желать поваляться подольше, только бы не отпускать греющее чувство уюта. Прослушивая вчера на ночь очередную аудиокнигу, он невольно сравнивал голос актёра с более родным голосом и снова глупо улыбался. Вообще бессмысленная улыбка теперь часто появлялась на его губах, хотя сам он ту не ощущал. А будильник всё же пропел свою побудку, за что был награждён суровым «взглядом» и откинут в сторону. Вставать не хотелось совершенно. А куда ему торопиться? На работу? Та настигнет и в кровати, и в машине, и, наверное, даже в могиле, а, значит, бежать как к ней, так и от неё смысла не было. Он не знал, сколько ещё лежал, подставляя солнцу для поцелуев то спину, то грудь, но звонок в дверь настиг в коридоре. — Ты проспал, что ли? — Серёжа ввалился в квартиру, принеся за собой свежесть улицы. — Одевайся давай, а то опоздаем. — У меня сегодня только Павел Алексеевич, который любезно согласился встретиться на пару часов позже, так что проходи, вместе кофе попьём, — и проследовал на кухню, опираясь одной рукой на стену. Друг не ответил, только молча наблюдал, как он готовил две порции напитка, а после, захватив обе чашки, поплёлся за ним на балкон и уселся рядом на плед. Мужчина ненавязчиво облокотился на чужое плечо, делая мерные глотки и всем видом демонстрируя, что спешить не намеревался. — Не расскажешь, что с тобой происходит? — осторожно начал сопровождающий. — Ничего. Я каждое утро тут сижу, — пожал он плечами, а следом сам себя одёрнул. — Нет, вру, раньше стоял по паре минут. Сидеть начал где-то неделю назад. — Я не про это, — дождавшись непонимающего «м?», тот всё же решился развить мысль, сделав зачем-то голос тише. — Ты странно ведёшь себя. С каких пор психолог из пренебрежительного «Пашки» стал вдруг «Павлом Алексеевичем»? Почему мне больше не нужно приезжать по субботам, а сейчас ты и вовсе не бежишь на работу, как помешанный? Я же не слепой и… — замер, дрогнув. — Прости. Не так нужно было сказать. — Да брось, слово «слепой» законом не запрещено, — ухмылка вышла снисходительной, потому что Арсений невольно сравнивал отношение обоих друзей к своему изъяну. — Психолог оказался хорошим человеком, суббота у меня теперь выходная, иначе зрение со своими переработками я никогда не верну, а, почему в офис мы поедем с задержкой, я уже объяснил. Что-то нематериальное, но настойчиво угнетающее мешало ему упомянуть нового знакомого, на которого вполне можно было списать вообще всё. Спокойный, принимающий, тот наполнял спокойствием и его, давал ощущение, что жизнь не проносилась мимо, а стояла, не двигалась и ждала, пока он её потрогает. — А ещё ты стал тактильным, — отрезал второй так, будто подвёл итог, поставил диагноз и отправил за лекарствами сломанного пациента психиатрического отделения. Мужчина перевёл невидящий взгляд с одной точки в пустоте на другую, поближе к собеседнику, поднял брови в вопросе. — Я же помню, как ты шугался моих попыток трогать тебя без нужды. И это не вяжется с тем, как ты сам меня цепляешь теперь при любом удобном случае. Хватит отмахиваться, давай нормально поговорим. — Почему ты не сказал, что твоя женщина — это наша общая знакомая? — он не намеревался переводить тему, лишь начал издалека. — Потому что боялся осуждения. Тебя это задело? — послышался крупный глоток кофе, напомнивший, что они не просто вышли позагорать. — Разве я когда-нибудь тебя осуждал? — и снова — никакого желания выяснять отношения. Только Пашина техника того, как привести человека к нужным выводам наводящими вопросами. — Арс, да я… — Не нужно оправдываться, всё хорошо, — на всякий случай ободряюще улыбнулся, не зная, смотрели ли на него. — Только ответь на вопрос. — Нет, никогда. — Но ты боялся, что стану? — Да, — под боком выдохнули как-то неопределённо. Это могло означать буквально всё что угодно. — Вот и я боюсь. Прошу только поверить мне на слово: когда сам разберусь, что во мне меняется, ты узнаешь об этом первым, — плечо прогнулось от веса уложенной на него головы. Видимо, его всё же поняли. — Кстати, если хочешь, могу перестать тебя трогать. — Не надо, — голова становилась то легче, то тяжелее, отрицательно покачиваясь. — Я только хотел убедиться, что ты не теряешь связь с миром на почве последних событий. — А теперь моя очередь не понимать, — отставил любимую чашку в сторону и напряг мышцы, словно готовясь к нападению. — Про свадьбу свою говорю. И медовый месяц, на время которого нам нужно будет найти мне замену. Мир упал в бездонную темноту беззвучно, проваливаясь в её пасть. Его всё же оставят. — Даже не подумал об этом. Но ты же… не навсегда с поста уходишь, правда? — глаза беспорядочно забегали в поисках опоры для внезапно опустившихся рук. «Не бросай меня, Серёнь, только не бросай». — Что? — тот приподнялся и, казалось, уловил его страх. — Нет, конечно, это временно. Мы же всю жизнь знакомы, я бы не посмел. Не думай обо мне так плохо, а то обижусь. — Прости, — он нащупал шершавую руку и слабо её сжал. — Прости. Мне всё кажется, что я держу тебя рядом насильно. — Глупости. Знаешь же, что я всегда рядом, что один ты точно не останешься. — Не останусь, — эхом слетело с бесконтрольно улыбнувшихся губ. Лоб обожгло эфемерное тёплое дыхание Антона, на котором, как за спасательный круг, держалась в последние дни вера в то, что Арсений не был потерян для людей. — О-о-о, я знаю эту улыбочку, — встрепенулся вдруг собеседник, меняя позу неизвестным образом, но резко разрывая прикосновение. — Колись сейчас же. Можно в общих чертах, а не то мы точно опоздаем. — Нечего рассказывать. Просто встретил человека… — Вот, в чём дело! — раздался негромкий хлопок руки обо что-то полое. — Теперь всё ясно. Опиши хотя бы! — Ну, он… Задуматься Арсений не успел, потому что его схватили за запястье, останавливая: — Он — это в смысле «человек»? Так-то это же, конечно, девушка? В памяти, как быстро сменяющиеся кадры в фильме, замелькали щетина, хрупкая талия, сильные руки на плечах, прижимавшие к плоской груди, его собственные ноги, уложенные на чужих коленях, низкий голос и одежда из различных материалов, подобранная специально для него. Серёжа явно ждал ответа, но образ юноши всё никак не обращался в слова так, чтобы одновременно быть правдой и тем, что от него хотели услышать. Вставая с насиженного места и отводя взгляд в другой угол «ничего», мужчина сделал то отвратительное, до чего раньше не опускался в их дружбе — соврал: — Да, разумеется. Это девушка.

***

Слово «понедельник» почему-то было в его голове абсолютным аргументом против ужина, который всё равно им не светил, потому что вовремя уйти не получилось. Сопровождающий, благо, не спорил — того-то дома хотя бы ждали. — Тебя до квартиры довести или попробуешь сам от лифта дойти? — пискнула подъездная дверь. Арсений, ухватившись за плечо невысокого друга и с трудом волоча ноги от усталости, позволял себя тащить по привычному маршруту. — Потрать на меня еще три минуты, дорогой. Я понимаю, что мы за сутки успели устать друг от друга, но потерпи чуток, — сил на ухмылку не осталось, да он готов был спорить, что Серёжа даже не обернулся по схожим причинам. — Сегодня ведь ты между кабинетами с Оксаной ходил, ну, секретаршей, так что я почти отдыхал. Просто ты у нас нынче самостоятельный такой, вот и подумал… — тот осёкся, выходя из лифта, всего на долю секунды, а потом о барабанные перепонки ударился вскрик. — Господи Иисусе! Страх в голосе прозвучал такой, что мужчина, даже не видя опасности, дрогнул следом, но успокоился так же быстро, как и запаниковал, почувствовав ладонью движение вбок — его закрыли собой. — Кто Вы и что Вам нужно здесь? Убирайтесь! — привычный хруст сменился на лязг металла. Всё, что знал слепец, — опасность была человеком, а его низкорослый защитник, у которого любви к людям обычно хватало для каждого, был в бешенстве. «Ничего» не отвечало. — Убирайтесь, я сказал! Из тишины вынырнул осторожный выдох и единоразовый скрип обуви. Арсений вышел из-за укрытия и протянул руку к источнику звуков, что распознавал, как оказалось, среди нескольких тысяч таких же. В напряжённом молчании, нарушаемом только скрипом Серёжиных зубов, его нежно, невесомо коснулись тонкие пальцы, заставив глупую улыбку вернуться на губы. — Всё хорошо, это мой друг, его зовут Антон, — объявил он в сторону, разрывая физическую связь, пока не захотелось подойти ближе и поздороваться так, как они обычно это делали. — Антон, это Сергей, — провёл ладонью в воздухе, надеясь, что хотя бы примерно попадал в нужное направление. Парень молчал, снова перестав дышать. — Арс, ты вообще… — вскинулся было сопровождающий, за локоть резко оттаскивая его назад, но затих. До мужчины долетали колебания воздуха от беззвучных движений, шелест пакета в отдалении, напряжение, которое заставляло чужую руку цепляться за него крепче. Те двое общались, не используя речь, но о чём и… зачем? Чтоб он не услышал? — Приятно познакомиться, — глухо выдавил пришедший несколькими минутами позднее. Отвечать на это не стали. Бросив сухое «до завтра», его оставили посреди лестничной клетки, где слепой беспомощно оглядывался по сторонам под скрипучую песнь дверей лифта. — Давай ключи, я помогу, — юноша шаркнул к нему пару раз, принял вещь, не касаясь кожей, и снова отошёл. В голосе не нашлось ни намёка на ту уютную бережность, что была в подушечках пальцев ещё недавно — и Арсений запутался окончательно. Его впустили в квартиру, но следом не прошагали, заставив вытягивать конечности снова и, нащупав кусок одежды, потянуть на себя: — Заходи, ну! Что с вами двумя сегодня? — ему покорились. Антон поставил на пол всё тот же, видимо, пакет, откуда бодро прозвенело нечто стеклянное. — Дай мне минутку тогда, сейчас вернусь. Фрагмент реального мира скрылся в недрах жилища, еле слышно хлопнула балконная дверь. Пока мужчина медленно, почти ползком пробирался следом, мозг уже успел перебрать все слова русского языка, нужные так и не найдя. Босиком ступая по прохладному кафелю, он шарил взглядом по темноте, ничего, конечно, в той не обнаруживая. Его поймали за запястье, подводя к себе. В нос ударил запах сигарет. «Не знал, что ты куришь». — Я вообще редко курю и только на улице, — зачастил юноша рядом с ухом, помогая ему встать ближе и подперев плечом. — Извини, что без разрешения, но тут прям нужно было. — Ты мысли читаешь или я вслух подумал? — Мне показалось, что такой вопрос был бы уместен здесь, так что попробовал сработать на опережение, — перезвон колокольчиков заполнил балкон. — Мысли не читаю, волноваться не о чем. Я это, — второй откашлялся и, щёлкнув шеей, видимо, отвернулся, выдыхая вбок табачный дым, — не просто так пришёл же… — Понедельник, да, знаю, — тот охнул в ответ, на что получил только виноватую улыбку. — Я не ужинал на всякий случай, — плечо прижалось плотнее, но парень больше не говорил, перейдя на их невербальный язык. — Ты мне лучше объясни, что вы обсуждали там, у двери, молча? С Серёжей. — Кажется, я очень не понравился твоему другу. Он мне кивал в сторону лифтов с максимально пугающим выражением лица, — хотя Антон смеялся, произнося это, слова будто причиняли тому физическую боль. «Ты так расстроился, что даже курить убежал?» — Вообще это на него не похоже. Он — сама доброта, — рядом неопределённо хмыкнули. — Я не пытаюсь его оправдать, клянусь. Извини, что так вышло, мне правда жаль. — Ты-то чего извиняешься, а? — улыбка в голосе стала звучать искренней, гладко выбритая в этот раз щека невесомо и только на секунду легла на его висок, напомнив о разговоре с Пашей, случившемся несколькими днями ранее. — Чувствую ответственность за друга. Я с ним поговорю, ладно? Постарайся не обижаться, пока всё не выясню. — Не надо, — впору было порезаться о сталь этой интонации. — Почему? — Просто не надо, — Антон затянулся и сделал тон ещё ниже. — Посмотри в глаза и пообещай, что вы вообще не станете обо мне говорить. Это было бы слишком унизительно. — Я не знаю, где твои глаза, — устало улыбнулся он. Было что-то приятное в том, что юноша не подбирал выражения. — Ну, конечно, — вдруг саркастично и громко отозвался тот, — поэтому постоянно их гипнотизируешь! — затем поймал, видимо, его шок и тронул край футболки. — Подожди, ты серьёзно каждый раз думаешь, что смотришь в произвольную точку? — Да. Так-то я слепой а-бсо-лю-тно. Его вытянутой по шву руки слабо коснулись тыльной стороны ладони, словно ища прощения. — Мне иногда кажется, что ты видишь меня лучше, чем остальные. Это странно. Как можно попадать так точно из раза в раз? — Я не знаю, — Арсений повернул голову к месту в заполненном другим человеком мраке, куда обычно обращал взгляд. — Но, возвращаясь к теме, даю тебе обещание. Разбирайтесь сами, — он не услышал, а скорее почувствовал нутром тихое «спасибо». — Вопрос не к месту, но сколько тебе лет? — Тебе зачем? — Да так. Спорил на днях со своим психологом из-за того, что чувствую тебя очень молодым. Собеседник звучно проглотил удивление тому, что стал предметом обсуждения. — Ровно тридцать. А ты… — прикосновение стало ощутимее, потому что второй осторожно переплёл их пальцы, — сможешь сформулировать, почему чувствуешь именно так? — Кожа у тебя нежная, как у подростка. И смех высокий, тоже юношеский. Я думал, что тебе не больше шестнадцати, пока ты не сказал про два образования, — перезвон колокольчиком отозвался в душе теплом. — Хотя вру. До сих пор так думаю. Потому и спорили. Они проговорили, казалось, всё, что требовало обсуждения, не оставив опасной неясности, и отправились вместе ужинать под принесённое гостем вино. Покоряясь своему растущему с каждой секундой доверию, Арсений поразил их обоих, разрешив всё же смотреть, как он ел. И был приятно удивлён тому, что Антон не комментировал и не высмеивал. Его принимали таким, а большего мужчина и не желал.