Hasta la Eternidad

      ...когда солёная морская вода приняла его в объятья, отрезая от поверхности, и гася объявшее тело пламя, Пол ощутил странное облегчение. Только что он готов был умереть, последовав на тот свет за Барбарой, унесённой Дагоном, а в следующую секунду уже радовался тому, что выжил. Не своими стараниями, естественно, но лишь благодаря самоотверженности Ухии, которая храбро кинулась к нему на помощь и рискуя собой (пламя вполне могло перекинуться на неё) столкнула в колодец, на дне которого плескалась наполненная чернилами морская вода. Впрочем, радость Марша, а точнее Комбаро, как стало известно, была недолгой. Да, бившиеся в плену каменных стен волны погасили огонь, уняв причиняемую им чудовищную боль. Но только лишь на мгновение.       Не успел юноша опомниться как соль начала разъедать его обожжённое и израненное огнём тело, обжигая как кислота. Пол думал, что ничего хуже пожирающего кожу пламени и быть, не может, но он ошибался – это было намного хуже. Остатки воздуха вырвались из его глотки роем серебряных пузырьков. Море поглотило крик несчастного парня, а вода с медным привкусом крови и какой-то слизи, хлынула ему в горло, заполняя лёгкие миллиардами иголочек. Это был конец... но, одновременно, и новое начало.       Пол Марш умер в тот миг, а Пабло Комбаро родился. Сделав последний вздох, наполнивший его лёгкие жидкостью, обожжённое существо ощутило, острую боль между рёбрами. Она оказалась такой сильной, что на миг перекрыла даже адское жжение, которое он чувствовал во всём теле. Раздался приглушенный водной толщей треск и изуродованная плоть на боках парня разорвалась, обнажив три пары жаберных щелей! Точно такие же, как те, что он видел у Ухии, когда, поддавшись внезапно нахлынувшей страсти, ласкал её тело, водя по нему подрагивающими ладонями. Отметины – Знак Комбаро, о котором говорил осьминогоподобный Хавьер.       Всё оказалось правдой. Пабло в очередной убедился в этом, но вместо того, чтобы отвергнуть истину, как сделал это несколько минут назад, в храме, возрадовался ей. Теперь это знание казалось ему таким простым и естественным, что вызывало улыбку. Юноша чувствовал как она расцветает на его губах несмотря на боль, продолжавшую терзать его тело. Жабры на его боках открывались и закрывали, снабжая организм кислородом, и это было хорошо. Это было правильно. Пабло чувствовал себя так, будто что внутри наконец встало на место. Как недостающий кусочек паззла, отсутствие которого портило всю картину, оставляя её незаконченной.       До этого момента он не чувствовал себя цельным. Никогда, ни разу в жизни. У него было всё, о чём только можно мечтать – престижная работа, красивая девушка, богатые друзья но всего этого было мало. Всё это было не то, и юноша подспудно чувствовал это. Днём ему ещё удавалось отгонять подобные мысли, с головой погружаясь в работу, но перед сном они обязательно возвращались, напоминания о себе ощущением странной и необъяснимой тоски и наполняя сновидение потусторонними образами.       Дагон говорил с ним через подсознание. Звал к себе, рисуя манящие видения будущего, которые Пабло ошибочно принимал за кошмары. Теперь всё встало на свои места. Пелена человечности упала с его глаз и тот, кто был рождён для моря, обрёл, наконец свою судьбу. Какой же ничтожной показалась Полу Маршу его завершённая, человеческая жизнь. Ухия была права – люди были жалкими созданиями, годными разве что для жертвоприношений Дагону. Их жизни крутились вокруг столь незначительных вещей как престиж, слава и деньги. Эти жалкие, сухопутные существа гнались за острыми, ощущениями стараясь успеть попробовать как можно больше за отведённое им (непродолжительное в сравнении с предуготовленной Детям Дагона вечностью) время. Жалкое зрелище.       Каждый раз закрывая глаза и погружаясь в навеянные Зовом Глубин видения, Пабло смутно осознавал, что где-то там для него есть нечто намного большее, чем всё, что может предложить ему суша. Теперь же, когда он убедился в этом, улыбка не сходила с его лица. Движения мимических мышц растягивали сожжённую кожу, но почему-то боль уже не казалась такой сильной, как прежде. Соленая вода как и прежде жгла раны от ожогов, которые он сам себе и нанёс, но это ощущение быстро ослабевало. Тело юноши как будто начинало терять чувствительность, становясь лишь грубой оболочкой. Коконом, скрывающим его внутреннее великолепие.       «Это должно быть шок» – отстранённо подумал Пабло, но его сознание, вопреки собственной гипотезе, осталось ясным и чистым, словно кристалл. Пытаясь найти разгадку, Парень взглянул на свои руки, с удивлением заметив, как они меняются. Нет, его кожные покровы не восстанавливались. Сгоревшие и кровоточащие они всё так же клочьями свисали запястья, кисти и локтя, но под ними уже начала нарастать новая. Та, что потребуется ему для жизни в океане. У других имбокцев этот процесс длился годами, а порой затягивался даже на десятилетия, но пламя очистило Пабло от человеческой шелухи, позволив сразу принять более совершенную форму, вылепленную по образу и подобию древнего божества. Дагона, которому поклонялись рыболюди Имбоки, а теперь и он сам.       Видимо его дед Орферо Комбаро действительно отличился, за что и был награждён небывалым здоровьем и жизненной силой, которые затем передал своим потомкам. А может благоволил конкретно ему, одарив милостью и благословением в награду за приведённые в Имбоку жертвы, но так или иначе Пабло смог не только выжить, но и переродиться чтобы уйти в океан. К своей семье.       Мысль о Барбаре, которую монстр утащил на дно, попутно оторвав ей руки по локоть, вызвала короткий всплеск угасающих чувств. Не боль, но воспоминание о боли, вызванной потерей возлюбленной. Увидев кровоточащие обрубки её кистей, свисающих с кандалов, Пол пришёл в такое отчаяние, что поджег себя, предварительно облив маслом. Теперь же собственные действия кажутся Пабло по меньшей мере странными. Отказаться от бесконечной жизни из-за такой мелочи. Да к тому же ещё и выбрать невероятно-болезненные способ уйти из жизни. Нет, устраивать публичное самосожжение было явным не лучшей из его идей. Отнюдь не лучшей.       Наполненные мрачной иронией мысли проносились в голове юноши, пока человечность, вместе с остатками кожных покровов, отслаивалась от его нового тела, слезая уродливыми клочьями, ошмётками и пластами. Он менялся. Менялся не только внешне, но и внутренне. Менялся сильнее, чем можно было себе представить. Когда Ухия сказала ему, что он забудет свой мир и друзей, Пол не поверил ей. И действительно, как можно забыть двадцать с лишним лет своей жизни и людей, которые провели с тобой не малую её часть? Да, Пол силу ограниченности человеческой природы, не смог этого принять. Но Пабло, человеком уже не являвшийся, понимал, что недостаточно хорошо говорившая по английски Ухия, подобрала неточное определение тому, что с ним происходило.       Он ничего не забыл. Память о человеческой жизни по-прежнему оставалась с ним. Просто... она больше не беспокоила его. Не больше, чем человека беспокоил бы приснившийся ночью сон. Да, некоторые сны оказывались достаточно яркими и красочными, чтобы впечатлить и, может быть, остаться памяти. Из них можно было даже извлечь какой-то урок, но не более. Никто не стал бы всерьёз грустить из-за сна хоть сколь-нибудь долго. И понимая, что вся его человеческая жизнь была не более чем сном, Пабло не нашёл в себе сожалений по ней. Этот сон должен был кончиться, равно как и он должен был очнуться, открыв себя для реальности.       И для той, кто все эти годы ждала его. Мутное облако крови, закопчённых ошмётков, окружавших парня, начало рассеиваться и он смог разглядеть гибкий силуэт Ухии, плывущей неподалёку. Без своих одежд, ненужных здесь, под водой, она показалась ему даже ещё более красивой чем раньше, если такое вообще было возможно. Её бледное лицо девушки сияло в окружающем их сумраке подобно луне, обрамлённой кашемировой волной густых, чёрных волос, плавно колыхавшихся в такт движениям. Его черты были тонкими и изящными, но при этом таили в себя печать своеобразной красоты, присущей всем детям Дагона. Так например, скулы, при всей их высоте оказались чересчур широкими, что придавало лицу сердцевидную форму. Рот тоже был чуточку великоват, а пухлые губы выглядели причудливо-яркими на фоне кожи, белой как слоновая кость. Пабло так и хотелось поцеловать их. Ну или коснуться – ладонью или рукой – не важно. Только бы почувствовать их прохладный и мокрый поцелуй, заставляющий кожу гореть.       Однако же не они завладели вниманием юноши, а глаза Ухии. Большие и чуточку выпуклые, они сияли словно драгоценные камни в оправе из длинных ресниц. Никогда прежде, он не видел такого красивого, пленительного цвета, напоминавшего о чём-то столь же неуловимом как небо, затянутое лёгкой пеленой облаков. В их устремлённом в его сторону взгляде Пабло видел те же страсть и желание, которые охватывали его всякий раз, когда Ухия оказывалась рядом. Вот и сейчас, стоило ей только подплыть, как он сразу же начал засматриваться на другие участки её голого тела, расположенные ниже глаз. Девушка нисколько не возражала.       Напротив – даже покрутилась для его удовольствия, позволяя рассмотреть себя со всех ракурсов. И, как в очередной раз отметил Пол, там было на что посмотреть. В силу своей водной природы Ухия была не просто стройной, она обладала фигурой, за которое любая супер-модель убила бы, так как её изящество было природным и не имело ничего общего с истощением, вызванным изнурительными диетами. Рёбра грудной клеткой чётко обозначились под кожей в такт дыханию, заставлявшему алебастровую грудь подниматься, бросая вызов подвод течению жемчужными остриями сосков.Даже щели межрёберных жабр не портили общей картины.       Чего нельзя было сказать о щупальцах, заменявших ей ноги. Нижняя часть тела Ухии скорее наводила на мысли о каракатице, чем о человеческом существе. Даже её плоть здесь была бело-серой и лоснящейся, словно резина или каучук. Заинтересовавшись тем, как именно там у неё всё устроено, Пабло позволил своему взгляду скользнуть по тому месту, где изгиб спины, переходил в гладкую, бледно-бледно-серую поверхность, без каких-либо признаков ягодиц, разделённых впадинкой трещины и какого-либо отверстия. Это было странно. Возможно даже отталкивающе, но лишь по человеческим меркам. То, чем становился Пабло, находило эту особенность красивой. Ему уже не терпелось сплести с ней щупальца и закончить то, что они начали в доме её, а точнее их отца.       Видя его нетерпение, Ухия понимающе улыбнулась и взяла любимого за руку, попутно счистив остатки отмирающего покрова. Она старалась действовать нежно, не причиняя боли, но юноша всё дёрнулся от её прикосновения, неприятно поражённый собственной чувствительностью. Взгляд его рефлекторно обратился к тонким, соединённым перепонками, пальцам Ухии, отметив одну забавную особенность. Её нежная рука казалась бледной, как алебастр, а на её поверхности проступал серебристый узор из чешуек, рассмотреть которые ему удалось только благодаря мерцающему свету, процеженному сквозь колыхавшуюся над ними толщу воды.       Потрясающе красивая, хоть и несколько своеобразная – это определение больше всего подходило прекрасной, морской деве.       Меж тем они достигли морского дна, вымощенного массивными, больше человеческого роста, плитами. Каменная кладка кладка простиралась во все стороны насколько хватало глаз, а её неровная текстура напомнила Пабло о брусчатку мостовой циклопических размеров. Это место было создано явно нечеловеческими, равно как и огромный колодец в его центре. Юноше уже приходилось видеть его в своих снах, а потому он не удивился, когда его взору предстала идеально-круглая дыра, просверленную (или, скорее всего, прогрызенную) в скальной породе. Обрамлённая символом Церкви Ордена Дагона она походила огромный глаз, образованный двумя перекрещивающимися на концах дугами, в центре которых располагалось кольцо, игравшее роль радужки вокруг «зрачка».       Размеры ритуальной конструкции превосходили любое воображение. Пабло, например даже навскидку не решился прикинуть диаметр опоясывающего колодец, кольца. Он мог точно сказать лишь одно – оно было огромным. Настолько, что в сравнении с ним они с Ухией казались планктоном. Мелкими морскими букашками, почти неразличимыми на его фоне. Подобные размеры должны были угнетать.Вселять чувство неуверенности и подспудного страха перед тем, что могло обитать в глубинах этой бездны, но прислушавшись к своим чувствам Пабло понял, что не боится. То чувство, что охватывало его по мере приближения к колодцу, было не страхом, а скорее религиозным трепетом, который охватывал всех истинно-верующих, входящих под величественные своды храма.       Впрочем, помимо благоговения Пабло испытывал странное нетерпение, порождённое мыслью о встрече с живым божеством. Не безмолвствующим символом, к которому можно обратиться с мольбой, а с его воплощённым формой. Кощунственные мысли вызывали смешанный с ужасом восторг, отражение которого он видел в глазах имбокцев во время Жертвоприношения. Это чувство оказалось таким сильным, что юноша с трудом справился с ним, не позволив экстазу захлестнуть себя. Сопротивляться ему было всё равно, что плыть против бурного течения, поэтому правнук Орферо Комбаро попытался отвлечься. Переключить внимание на что-нибудь другое.       Его взгляд оторвался о чёрной дыры колодца, обшаривая окаймлявшее его кольцо. Выплавленное из чистого золота, оно оказалось частично заметено скользким, чёрным илом, однако орнамент на его поверхности всё равно просматривался достаточно чётко. Он представлял собой выписанные окружности символы, образованные причудливым сочетанием плавно изгибающихся линий и острых зубцов, в расположении которых крылась некая закономреность. Тайный смысл, сокрытый от понимания непосвящённых. Пабло не был знаком с письменным наречием населяющих Имбоку рыболюдей, но почему-то догадывался, что на золотом кольце вокруг колодца выбит текст литании, которую они скандировали, и который словно въелся ему в подкорку, оставшись там навсегда.       — Йа! Йа! Ктулху фхтагн! – слова более древние, чем человечество сорвались с его губ и ускользнули к поверхности, окружённые вихрями пузырьков. Плывущая рядом Ухия понимающе улыбнулась ему и эхом повторила за ним – порывисто, искренне.       Её пальцы, сжимавшие его запястье дрожали. Как и он русалка была переполнена эмоциями слишком сильными, чтобы их можно было выразить как-то, чем через прикосновение, рассказавшее больше, чем тысячи слов. Ей было так же боязно, как и ему. Она одновременно жаждала погрузиться в разверзающуюся под ними бездну и страшилась того, что может найти на её дне. Страшилась встречи с тем, кому служила, хотя одновременно и жаждала этого всем своим рыбообразным существом – единство противоречий.       Широкий обод кольца скользил под ними, давая Пабло возможность рассмотреть орнамент вблизи. Как он и помнил из своих снов, тот оказался гораздо более сложным, чем могло бы показаться на первый взгляд. Каждый символ состоял из сотен более мелких изображений, иероглифов и пиктограмм, выполненных в совершенно-уникальной манере. Юноша никогда особо не интересовался древними письменами, но даже его скудных познаний в истории хватило, чтобы понять, что подобной письменностью не пользовались ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в других человеческих культурах. Это был язык образов – ёмкий и символичный.       Понятный всякому, кто не лишён воображения. Перед глазами Пабло словно в калейдоскопе мелькали всевозможные морские гады. Лупоглазые осьминоги, зубатые мурены, крабы со слишком большим количеством детально прорисованных конечностей, акулы невесть с какой целью оснащённые руками, смутно похожими на человеческие и прочие, ещё более странно выглядящие обитатели морского дна. Некоторые из них существовали в природе, в то время как другие выглядели так, словно были порождены чьим-то отравленным алкоголем мозгом. Ибо в очертаниях просматривались и человеческие черты. Все они словно вылезали из мрака таинственной бездны, гораздо более глубокой, чем даже Марианская впадина, стремясь распространиться. Расползтись по планете.       Им же с Ухией предстояло спуститься туда! Чувствуя нарастающий страх, Пабло крепче сжал руку сестры, ища в этом прикосновении утешение и поддержку. Девушка повернулась к нему, оглядев расширенными от сладкого страха глазами и улыбнулась. Широко и открыто, как улыбаются только по-настоящему близким. Растянувшиеся губы обнажили рот, до краёв наполненный острыми, как костяные иглы, зубами. Подобное могло находиться во рту глубоководной рыбы, но уж никак не красивой девушки. Однако же парня данное зрелище ничуть не отвратило и не испугала. Ведь у него во рту уже прорастал такой же кошмар.       — Мы отправимся вглубь, пройдя сквозь бесчисленное множество чёрных бездн, и там, в самом сердце этих неведомых глубин, мы останемся жить, окруженные славой и великолепием. На веки вечные, – напевно продекламировала Ухия, проводя ладонью по лицу брата, что бы счистить с него остатки человеческой кожи. Тому, чем он был раньше, не было места там, куда они отправлялись.       — Ктулху фхтагн... – только и смог ответить ей Пабло, наслаждаясь подаренной лаской Теперь, когда внешняя оболочка оказалась сброшена, он не мог не поразиться тому, сколь чувствительной была его новая, покрытая тончайшим узором чешуи, кожа.       — Воистину фхтагн... – ласковые, пунцовые уста Ухии прижались к его губам, вовлекая в поцелуй, сравнимый лишь с падением в бездну. Существо, ещё недавно бывшее Полом Маршем, понимало, что всё это неправильно и девушка, которую он сжимает в объятьях, мало того, что наполовину каракатица, так ещё и его сестра. Но ему было плевать. Здесь не существовало табу на инцест, а решение об этом союзе было принято задолго до их рождения. Поэтому двое наследников старинной фамилии просто предались всепоглощающей их страсти, занявшись любовью над пучиной, уставившейся на них чёрным зрачком закованного в золото глаза.       Чем глубже он погружался тем сильнее менялось его тело. Внешний покров истончался, а внутренняя глубинная сущность проступала из-под него. Ухия же всячески способствовала данному процессу. Пабло оставалось лишь млеть в её объятьях, ощущая как перепончатые руки сестры скользят по его телу, освобождая руки, грудь, спину и ноги от остатков сгоревшей одежды и кожи. Это было чудесно, и не только потому, что красивая девушка мыла его. Парню радовался возможности сбросить старую оболочку и снова почувствовать себя чистым. Не связанным человечностью, последние остатки которой растворились в воде мутным кровавым облаком. Завершив превращение, Пабло во всём уподобился Ухии, став морским юношей с осьминожьими щупальцами ниже пояса.       Двое черноволосых существ с белой кожей и щупальцами вместо ног, парили над чёрным провалом, подземного хода, наслаждаясь красотой друг друга и чувством единения, которое она несла. Брат и сестра, похожие друг на друга как отражения в зеркале, сжали друг друга в объятьях и, страстно целуясь, начали погружение, увлекаемые в неведомую глубину нисходящим течением. Поток воды раскрутил, закружив в свадебном танце, но влюблённые даже не заметили это, будучи поглощены друг другом.       Пабло отметил, что когда он касался её в прошлый раз, ещё будучи Полом, кожа Ухии показалась ему холодной и немного скользкой. Не мокрой, а покрытой тонким слоем слизи, наподобие той, что выделяли рыбы и другие морские существа, облегчая себе скольжение сквозь водную толщу. Теперь же температура их тел сравнялась, а потому прижатое к нему девушка ощущалась тёплой и комфортной. Её тонкие пальцы, ползающие вверх и вниз по его позвоночнику, заставили разум Пабло кружиться от похоти. Его член стал твёрдым, как каменные стены колодца, по которому они плыли, и это стало для юноши приятным сюрпризом. Его детородный орган не только не был трансформирован в нечто более присущее морским созданиям вроде плавника или гектокоти́ль, но ещё и окреп, заметно прибавив в размерах, и теперь гордо торчал между ножных щупальцев, ожидая когда же и на него обратят внимание.       Словно чувствуя его настроение, Ухия не спешила исполнять желание любимого и, прежде чем перейти к основному блюду, ещё раз крепко прижалась к нему. Крепко обвила его тело руками, притираясь своей изумительной грудью к его голой, мускулистой груди. При этом одна из её ладоней скользнула вниз по спине парня, добираясь до задница, которая, пока что, ещё у него была. Тонкие но пальцы девушки с удивительной силой сжались на его ягодице, заставив вскрикнуть от неожиданности и приятного чувства сжатия. От неожиданности и лёгкого испуга Пабло выпустил изо рта струю пузырьков, закружившихся перед ухмыляющимся лицом Ухии, а его не теряющий твёрдости шест рефлекторно дёрнулся вверх, шлёпнув её по животку – в качестве... напоминания о себе.       Наконец-то заметив эту жаждущую внимания часть его тела, русалка обвила ствол пальчиками, принимаясь медленно скользить по нему, массируя тёплой и влажной от слизи ладонью. Она двигалась вверх и вниз по стволу, поглаживая его и заставляя Пабло испускать благодарные стоны. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Головке уделялось особенно много внимания, поэтому вскоре он забыл обо всём в её заботливых пальцах. Стыдливость, последняя препона, удерживающая разум глубоководного существа от становления самим собой, оказалась разорвана и Пабло приник к Ухии с иступленными поцелуями и ласкам, ощупывая её скромную грудь своими скользкими от выделившейся слизи, отрастившими перепонки ладонями, и дразня пальцами твёрденькие, словно жемчужины, соски.       Морская дева прикрыла глаза, дрожа от удовольствия тонким, как у рыбки, телом. Звуки, срывавшиеся с её губ никак нельзя было назвать человеческими. Скорее уж они походили на трели дельфина, подобие которых ему уже приходилось слышать от имбокцев. Прежде это нервировало Пабло, но сейчас он наслаждался ими, играя с грудью Ухии и смакуя, как она пищит от удовольствия. В какой-то момент его губы, оказались на её левом соске, нежно посасывая его, пока язык играл восьмёркой на коже. Это заставило русалку запрокинуть голову, выдохнув рой пузырьков. Однако надолго в пассивной роли русалка не задержалась.       Словно опомнившись, Ухия схватила руками лицо Пабло, прижав перепончатые пальцы к его щекам и поцеловала, протолкнув свой язык чуть ли не до самого горла. В одном из видений, посетивших его незадолго до приезда в Имбоку, ему приснились длинные, извивающиеся щупальца, выходящие из её открытого рта. Поэтому, ощутив прикосновение самого обычного, человеческого языка, Пабло порадовался, что тот сон не оказался вещим. В противном случае вместо поцелуя его горло оказалось бы просто забито скользкими щупальцами. Да, лёгкие больше не нужны были ему для дыхания, но это всё равно вряд ли бы это было приятно.       А так они просто разделили ещё один поцелуй. Более глубокий, чем все предыдущие. И гораздо более затяжной. Одновременно с этим её щупальца обвились вокруг его, сжимая и переплетаясь так, как никогда бы не смогли человеческие ноги. В результате их тела придвинулись вплотную друг к другу, а его несгибаемый член оказался прижат к её входу, расположенному аккурат между широко расставленных щупальцев. На секунду брат и сестра замерли, выжидательно глядя друг другу в глаза. Оба жаждали объединения, но никто не хотел делать первый шаг. Пабло из нерешительности, которую, пока что, не могло побороть даже растущее желание, Ухия же по причине слишком длительного ожидания. Она годами оттягивала собственное Погружение, надеясь на приход возлюбленного, а потому могла подождать и ещё немного. О чём она не преминула сообщить брату, нежной но коварной улыбкой.       В конце концов, именно он не выдержал первым, толкнув свои бёдра вперёд – в неё. Полностью возбуждённый член легко скользнул внутрь, заняв полагавшееся ему место. И это было прекрасно. В отличие от влагалища женщины, любовный канал русалки имел больше внутренних слоёв, а потому и облегал его более прочно, заставляя чувствовать себя невероятно хорошо. Проникнув в сестру Пабло даже поверил в миф об инцесте, гласивший что схожесть гениталий у родственников делает секс гораздо более приятным чем с любыми другими партнёрами, а факт подспудно осознаваемой близости возносит ощущение на небывалые высоты.       Ухии, несомненно, тоже нравилось происходящее. Схватив Пабло за задницу, кольнув кожу острыми когтями, она потянула его на себя, помогая толкаться в бурлящей вокруг них воде. Её подбородок опустился к нему на плечо, губы коснулись уха, нашёптывая сладкие глупости на незнакомом языке, состоявшем из пощёлкивания, трелей и свиста. Иногда она позволяла себе поцеловать, или скорее даже укусить брата, оставив на плече отметину из десятков мелких несимметричных проколов. Как знак своего владения им. Чтобы ни одна самка рыбьего народа не посмела покуситься на него, как это когда-то сделала Барбара. Пабло отвечал её тем же.       Их сердца бились в унисон, а тела стали единым целым друг с другом и с водой, которая их окружала. Разум юноши отключился, а инстинкт взял верх, заставляя чувствовать себя так, будто он был рождён, чтобы делать это. Весь день, всю ночь. Без остановок.       Тела родственников, предавшихся благославлённому Дагоном акту любви, двигались в унисон. Как единое целое. Толчок. Отступление. Толчок. Отступление. Где-то в этом глубинном, как пуль океана, ритме, Пабло потерял себя, забыв о существовании времени и даже пространства. Ощущение было такое, словно весь мир исчез, будучи поглощён ими. Двумя влюблёнными, запертыми посреди водного потока, уносившего их всё дальше и дальше – в неведомые глубины земли, заполненные солёной морской водой.       Ухия не преувеличила, сказав что месте, куда они отправляются не будет времени. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Только Вечность. Вечность и Вечность. Навсегда. Смертным было не под силу себе это представить, ибо они были рождены для смерти, а Дети Дагона – для вечности, вкусить которую довелось и Пабло. И та вечность была наполнена диким, животным наслаждением.       Ухия позаботилась об этом, продолжая удерживать его в кольце щупальцев, безостановочно двигая бёдрами. Она то ускорялась, подводя любимого к самой вершине, то замедлялась, проделывая их обоюдное удовольствие. Их нервные системы словно соединились, а потому морская дева точно знала, насколько сильно она может сжать его внутри, прежде чем отступить, отсрочивая освобождение. Удерживая в состоянии мучительного экстаза. Пабло чувствовал, как она доит его, лаская член внутренними мускулами. Сжимает, посасывает и втягивает, словно сотнями крохотных присосок. Несмотря на активное начало сейчас Ухия полностью владела им, используя для своего удовольствия и... осеменения. Ибо Дагон велел своим детям плодиться и размножаться.       — Ещё немного... и мы станем едины... – шептала русалка ему на ухо, позволяя всё глубже и глубже погружаться в свою обжигающую влагу. Её силы и самоконтроль тоже были не безграничны, а потому в какой-то момент бесконечного пути по чёрному как вечная ночь туннелю она сбилась с ритма, колотясь об него со всей своей осьминожьей силой. Чувствуя, как нарастает в нём рвущийся из глубины оргазм, Пабло толкнул вверх со всей силы, стремительно достигая точки не возврата, где происходил взрыв.       Они погрузились в море восторга почти одновременно, огласив стены колодца обоюдным криком радости и освобождения. Пабло ощутил, как его сущность хлынула в сестру вместе с семенем, пока она сжималась вокруг него почти болезненной хваткой, сокращаясь и трясясь от силы своего оргазма, который всё не утихал и не утихал. Сам юноша тоже оказался пойман в ловушку невероятных,экстатических переживаний, которые всё бурлили и бурлили в нём, не желая утихать.Это не было похоже на обычное удовольствие от занятий любовью. В человеческой физиологии не существовало аналогов состояния Пабло, но если бы его попросили описать собственные переживание, он бы ответил, что они походили на затянувшийся оргазм. Или же скорее череду оных.       Он дрожал, извивался и корчился, крича в состоянии абсолютного блаженства и катаясь на волнах сотрясающего тела удовольствия, которые обрушивались на него одна за одной. А самое страшное (или может быть сладкое – здесь внизу трудно было отличить одно от другого), что несмотря на невероятные ощущения его мужественность ничуть не успокаивалась. На самом деле Пабло чувствуете себя даже бодрее, чем раньше. Как будто его слияние с Ухией каким-то непостижимым образом давало ему силу.       Их совокупление в бездне продолжилось. Тело русалки содрогалось, сопоставляя каждое движение с его собственным, пока он пульсировал внутри синхронно с её сокращениями Эйфория, кажется, длилась целую вечность и от переизбытка приятных ощущений Пабло начал терять сознание. В глазах темнело, он то проваливался куда-то, то снова приходил в себя глядя в украшенное чарующей, но немного безумной улыбкой и снова тонул в её чарующих, серых глазах. Экстаз горел в его теле, а любовная энергия всё не убывала и не убывала, позволяя им продолжать. В конце концов мир для Пабло превратился в череду сменяющих друг друга вспышек света и темноты. Удовольствие ярко вспыхивало в нём, затемняя сознание до тех пор, пока не приходила новая вспышка...       ...через некоторый, неопределённый, но весьма продолжительный судя по субъективным ощущениям, промежуток времени, Пабло начал смутно осознавать, что свет, то и дело мелькающий между его полуопущенными веками, существует на самом деле. Флуоресцентные пятна света, маячившие где-то впереди, были не галлюцинацией, вызванная вдыханием обеднённой кислородом воды, и не последствием очередного оргазма, которые всё так и продолжали вспыхивать в его теле. Там действительно что-то светилось. Мельком удивившись, что они больше не спускаются вертикально, а парят в сумеречно-зелёной глубине, юноша выглянул из-за колыхавшегося по волнам занавеса чёрных локонов Ухии, пытаясь рассмотреть удивительные пейзажи подводного царства.       Как оказалось, они выплыли на открытое пространство и теперь медленно дрейфовали среди огромных, башнеобразных скал, бурно заросших кораллами и водорослями. Судя по ленивым токам воды это было не открытое пространство, а некая колоссальная пещера под морским дном. Пабло доводилось слышать теорию о том, что в коре планеты существуют пустоты, заполненные водой. Давление в них, правда, должно было быть адским, но их это больше не волновало. Благословение Дагона защищало его детей от непосильного гнёта водяной толщи, способного раздавить любое живое существо, создавало вполне комфортную среду обитания.       И среда эта была густо заселена. То, что парень, поначалу принял за скалы, оказалось огромными монолитными строениями, поднимавшимися с морского дна. Каждое из них насчитывало десятки, если не сотни этажей, однако бо́льшую их часть скрывала мутная, зеленовато жёлтая дымка. Замерший в объятьях Ухии Пабло различал лишь вершины загадочных строений, украшенные резными скульптурами непостижимых форм. Поравнявшись с одной из задрапированных мглою громадин, юноша понял, что она имеет цилиндрическую форму и сложена из потемневших от времени, неровных каменных плит. Таких же, как те, что и на площади возле входа в бездну. Это всё, что ему удалось разглядеть прежде, чем постройка скрылась из виду, растворишься в зеленоватой дымке.       Впрочем, следом за ней сразу появились ещё несколько подобных сооружений, оказавшихся домами подводных жителей. Пабло понял это, увидев отблески жёлтого света в узких окошках многочисленных этажей. Здания неведомого город, расположенного под морским дном, обступили их с Ухией со всех сторон,нависая над головами подобно подобно угрюмым и неприветливым великанам. Дальше плыть пришлось через каменный лес, прокладывая путь в тени сумрачных каньонов, недоступных для флуоресценции, источник которого маячил в отдалении. Здесь же свет испускали водоросли да прочие обитатели морского дна, коих их было не мало.       Косяки невиданных, глубоководных рыб, переплывали с места на место, неторопливо шевеля плавниками. Светящиеся, как волшебные лампы кальмары снова вокруг домов иногда заплывая внутрь. А в тёмных уголках затаились жуткие твари, похожие на гигантских мурен или угрей. Они злобно таращились на окружающий мир, ожидая подходящей возможности для нападения. Судя по всему, местные жители использовали их в качестве сторожевых псов, гарантировавших безопасность и неприкосновенность жилища.       Расставленные безо всякого порядка здания казались серьёзным препятствием, но взявшая инициативу в свои руки Ухия ловко находила дорогу в лабиринте, избегая таких опасностей, как ветвящиеся кораллы, которые здесь, судя по всему, высаживали в качестве украшений. Имбокцы проделали поистине титанический труд, украшая город, выросший на морском дне по воле Дагона. Пабло оставалось лишь изумляться творению этих странных созданий, чьи силуэты то и дело мелькали между монолитными башнями.       На суше они казались неуклюжими и уродливыми. Впервые взглянув на них, юноша увидел перед собой каких-то дегенератов и вырожденцев, кутающиеся в жалкие обноски, насквозь пропитавшиеся рыбным запахом. Неопределимого цвета рванину, кое-как скрывающую уродства, вроде деформированных конечностей, отсутствующих или наоборот – дополнительные части тела и прочих, не менее тревожных аномалий. Там, на улицах Имбоки, они едва могли ковылять, опираясь на костыли и перекатываясь на салазках, словно какие-то калеки, но здесь, в своём подводном городе плавали с ловкость и изяществом истинно-морских созданий. Увидев своих предков в родной стихии, Пабло, наконец, понял – насколько прекрасны они были в действительности. Да, именно прекрасны, со всеми своими щупальцами и плавниками, торчащими из чешуйчатых тел, имевших весьма отдалённое сходство с человеческими.       Меж тем, по мере их продвижения вглубь пещеры, монолиты вокруг становились всё выше. По крайней мере так парню показалось вначале. Присмотревшись, он понял, что все они имели примерно одну высоту, просто дно в этом месте было неровным. Его уровень повышался, а постройки как бы карабкались по крутому подводному склону, создавая лабиринт, в центре которого высился подводный храм, представлявший собой злобную насмешку над священными для людей местами. Вода и свечение, разлитое вокруг него искажало его контуры, заставляя невероятным и одновременно реальным. Сказочное видение и мрачный ночной кошмар.       Чувствуя, как желание поддаться зову истинной природы, Зовом Глубин борется со страхом, Пабло замер на месте, не в силах заставить себя приблизиться к этому сверкающему чуждым, зеленовато-жёлтым светом сооружению со множеством колонн и витых башенок, окружавших центральный купол. В течение веков придонные течение полировали его стены, от чего те постепенно сделались белыми, как алебастр... ну или кости несчастных, что нашли свой последний приют у подножия неприступного бастиона.       Судя по тому, что Пабло увидел на поверхности, немало моряков нашли свою судьбу у берегов Имбоки, став жертвоприношением Дагону. Однако он и подумать не мог, что их кости станут частью декора в его подводном храме. Украшенные ракушками фрагменты скелетов, собранных в прекрасные, но вызывающие тревогу конструкции, за которые в популярных художественных галереях заплатили бы немалую цену, виднелись среди окружавших храм коралловых садов как гротескные, постмодернистские инсталляции.       Пабло смотрел на них, пытаясь найти себе хоть каплю сочувствия к тем, кто подобно его друзьям были принесены в жертву Дагону, но так и не смог этого сделать. Единственное, что немного беспокоило его – это возможность оказаться на их месте. Наверное, эта мысль слишком явно отразилась на его лице, потому что Ухия тут же принялась успокаивать его, ласково обнимая.       — Не бойся... не бойся, любовь моя, – шептала она, поглаживая его лицо и растрёпывая волосы на затылке. – Тебе нечего бояться. Это твоя судьба. Твоё предназначение. Сны, что привели тебя сюда, были посланы им. Однако они привели тебя ко мне. Каждый сон – это желание. Ты мой брат. Ты будешь моим возлюбленным. Навеки. Я позабочусь о тебе. Здесь нас ждёт лишь радость.       Слова, которые шептала Ухия, проникали в самую душу Пабло, а её ласки заставили заставили его забыть о страхе. Снова взглянув на храм, юноша услышал как некто зовёт его по имени, наполняя разум видениями радости и удовольствий. Здесь его действительно ожидала жизнь, полная радости. Теперь сознавая это, Кобмаро словно грезил наяву, представляя несметные сокровища и другие, давно желаемые вещи. Однако ласковые прикосновения возлюбленной сестры, чувствительно покусывавшей его за ухо, и прижимавшейся грудью к его спине, не позволили ему полностью потерять себя, растворившись в манящем Зовом Глубин, который, не понимая этого, слышал всю жизнь, но только сейчас смог по-настоящему осознать. Этот зов исходил отсюда – из Храма, но одновременно он звучал и внутри самого Пабло. В его нервах, мышцах и костях. В его крови. Частица Дагона всегда была в нём и она стремилась вернуться к Истоку. Ибо всё живое ищет свои корни. Все его метание были обусловлены поиском пути домой.       Как только Комбаро понял это, врата подводного Храма открылись и оттуда, вместе с потоками чарующего, неземного света, вырвалось бурное течение. Подхваченная им парочка устремилась к проёму сияющего света, окружённые обитающими в глубине созданиями, которые выплывали из домов и радостно приветствовали новых брата и сестру, присоединившихся к ним в Вечности.