Голубой закат

      Они лежат здесь, бок к боку в комнате Дрима. День приближается к своему закату, солнце начинает спускаться к горизонту, и дело доходит до того, что Джорджу, вероятно, следует просто наклониться и включить лампу, но в этом моменте есть что-то настолько особенное, что он чувствует, что любое движение нарушит его. Дрим освещается светом своего телефона и время от времени хихикает, вероятно, листая ленту тик тока, или угрожая кому-то в твиттере. Джордж лежит на спине, голова наклонена к блондину. Его собственный телефон давно заброшен, и, вероятно, лежит где-то в дальней части кровати. Вместо этого он просто смотрит на Дрима, и, он бы поклялся, практически не может дышать.       Дело в том, что всё происходящее так далеко от разногласий, которые у них были раньше, потому что теперь Дрим находится прямо рядом с ним, и теперь Джордж может видеть изгиб губ Дрима, а ещё его волосы, падающие ему на глаза. Теперь он чувствует тяжесть тела Дрима на кровати, его тепло, и, хотя сейчас декабрь и кондиционер включен, поскольку Дрим и Сапнап иногда ведут себя чертовски глупо, Джорджу ни капли не холодно.       Ему не было холодно всё время с тех самых пор, как он, наконец, переехал во Флориду, и, честно говоря, это не только потому, что в Великобритании холоднее, чем в Штатах.       На душе Джорджа было тепло с тех пор, как он сошел с самолета, и его сердце горело с тех пор, как он впервые увидел Дрима. Он никогда не чувствовал себя более дома, чем когда Дрим показал ему комнату, которая теперь принадлежала ему, где кровать была застелена голубыми простынями, а на подушке было несколько фанатских плюшевых игрушек из трех их скинов в майнкрафте. Когда Сапнап хлопнул его по плечу, Дрим обнял его сбоку, а Патчес просто посмотрела на него с того места, где она обычно сидела на подоконнике, греясь на солнышке, и, Господи, он был так ошеломлен, но было так хорошо быть там с ними.       И Дрим, Дрим был там, и лежал прямо рядом с ним, как они делали это миллионы раз раньше. Может быть, это можно было так назвать. С их поздними ночными звонками, часами лежания в постели с разговорами ни о чем, даже не разговаривая половину времени, когда они были за тысячи миль друг от друга. Однако на этот раз Джордж не может игнорировать эту боль в груди, то чувство, которое возникало, когда он проводил время с Дримом.       Хотя честно? На этот раз? Он не хотел игнорировать это.       То тепло, которое исходило от утреннего голоса Дрима после того, как он засыпал во время звонка. Трепетание, когда Дрим смеялся или громко улыбался какой-то глупой шутке. Тоска, исходившая от Дрима, утомлённого и тихого. Чёртов жар, когда Дрим флиртовал и дразнил Джорджа.       Только теперь, только на этот раз у Джорджа было соответствующее чёртовым эмоциям выражение лица. И язык тела. Полуприкрытые глаза усталого Дрима, их потемнение, когда он дразнился. Пусть Дрим больше не был просто голосом и... Блять. Губы Дрима, когда он улыбался, были достаточно плохи для сердца Джорджа, когда он увидел блондина впервые и понял, как близок был к тому, чтобы сойти с ума. Он должен был смеяться, иначе он рухнет или сделает что-нибудь очень, очень глупое.       Но в то же время Джордж увидел мягкость в глазах Дрима, когда он проснулся от дремоты. Руки, которые Дрим положил себе на талию, когда уводил Джорджа на кухню, и как они задержались так долго, как только могли. Цвет его щёк, когда Джордж случайно снял рубашку, снимая толстовку. Даже сейчас рука Дрима была в опасной близости от руки Джорджа на кровати. Джордж не был идиотом, и насколько легче было просто игнорировать притяжение, когда между ними был океан, было еще труднее смириться с этим, когда их тела, казалось, были просто магнитами друг для друга. Когда они вращаются вокруг друг друга, как будто годы расстояния наконец лопнули, и это просто означало, что они должны быть ближе, чем когда-либо, чтобы компенсировать это. Гравитационное притяжение в обе стороны между Дримом и Джорджем медленно убивало.        Джордж смотрит на изгиб носа Дрима, на ямочки на его щеке. Веснушки, едва заметные, но разбросанные по лицу и по шее. Их пятно прямо у выреза одежды Дрима, наполовину скрытое его футболкой, и Джордж хочет проследить за ними, проследить направление, в котором они идут, и посмотреть, сможет ли он сформировать узор. Или хотя бы посмотреть, если они вообще это делают. Посмотреть, являются ли они случайными и спорадическими, как звезды. Он хочет сосчитать все до единой, и те, что появляются и исчезают в зависимости от времени года, и те, что навсегда рядом. Он хочет точно знать, какая из них его любимая. Он хочет потратить годы на составление карты Дрима.        Он хочет потерять себя в нём.        Есть звук из телефона Дрима, какой-то отрывок из стрима Сапнапа или что-то в этом роде, и этот дурацкий смех, который издает Дрим, будто свист чайника, в сочетании с тем, как его глаза морщатся, и его зубы скалятся, и его грудь трясется…       И тогда, в этот самый момент Джордж сдается.       Джордж полностью переворачивается и оттаскивает от себя телефон Дрима. Он получает взгляд (мягкость в его глазах), и смех переходит в улыбку, и рука убирает волосы Джорджа с его лица. Последние лучи солнца уже скрылись, и Дрим просто купается в голубоватом свете от телефона, который сейчас держит шатен. Джордж забирает его, откладывает в сторону, а потом этот, почти тот же самый серый свет, который появляется после захода солнца, и, чёрт возьми, Дрим никогда не был прекраснее. Всё, что он может сделать, это правильно, так, как давно уже должно быть, взять руку Дрима и обхватить его щёку другой, прежде чем наклониться и поцеловать его.               А Дрим? Он отвечает на поцелуй.