Проигравший

      Здесь холодно. Холодно настолько, что немеют пальцы, колет лицо и дыхание разве что не стынет в воздухе облаком. Белый покров устилает всё вокруг, и чёрные спящие деревья выписывают на этом полотне поэму. Поэму о битве, которую они сегодня, увы, проиграли. Му Цин не в силах подняться. Ему сердито и плохо. Миссия должна была быть простой: разбить кучку демонов, захватившую эту часть леса и пугающую местных; можно было и подчинённых отправить. Он и отправил в первый раз – а те не вернулись. И потому он спустился сам. Разумеется, не один – должен же кто-то после прибраться, если бой окажется слишком разрушительным?       Бой разрушительным не был; бой был кровавым, наполненным ядовитым даже для них дымом и позорно безнадёжным. То есть надежда, конечно, была – Сюаньчжэнь силён и хитёр, и подопечных отбирал себе придирчиво; они даже поначалу одерживали верх – взяли в кольцо, оголили оружие и даже казалось, что без духовной энергии смогут разобраться. Но будь всё так просто, первый отряд вернулся бы. Генерал приказал: будьте наготове, враг коварен. Генерал взмахнул Чжаньмадао, рассекая ближайших демонов – и едва успел прикрыть лицо от вырвавшегося из тел кипящего дыма: обжигающего, бурлящего. И, как выяснилось вскоре, разъедающего даже плоть бессмертных. У них был шанс. Они закрывались духовными щитами и неумолимо приближались, тесня демонов – тела тех на глазах разваливались на лоскуты, едва дым добирался до них; их странная особенность играла против них. У них были все шансы. Но раздался вой – и на отряд набросились извне. Набросились твари куда сильнее, крупнее и опаснее, быстрые и клыками рвущие. И этот проклятый дым исходил из их пастей, и потому, разумеется, не был для них опасен. Сюаньчжэнь умён и не полезет в пасть тигра. Он приказал отступить и сам оттаскивал своих людей в круг. Круг был запасным вариантом; Му Цин не трус, но если бы он не умел выживать любыми доступными способами, небожителем он бы не стал никогда. И круг он начертал, едва они спустились, и намеренно приказал сгонять демонов поблизости. И вот – подчинённых, окровавленных, но готовых принять бой, он кого приказом, а кого за шкирку, как слепого котёнка, в этот круг, подпитываемый его силами, согнал. Они проиграли это сражение. И шанса выстоять у них не было – разве что насмерть, растрачивая остатки сил. Во дворце генерала Сюаньчжэня идиотов не привечают (и распри с Наньяном тому лишнее подтверждение), но многие из младших его обитателей смелы до нелепости, и потому пришлось пару раз окатить особо гордых ледяным взглядом и приструнить острым, что лезвие его сабли, тоном. Круг забирает силы, и действовать надо быстро – теперь уже их взяли в кольцо. И Му Цин отгоняет прочь проклятый дым и изгоняет его из тел подчинённых, вгоняя свою духовную силу – если этого не сделать, на Небеса этим воинам не вернуться; они ещё слабы, после битвы – тем более. Первый, второй, третий... Для Сжатия тысячи ли места нет, да и смысла нет тоже – остаётся поить своей энергией, стиснув зубы, и смотреть, как возносятся по двое-трое. Какой позор для их Дворца. И какой позор для него лично – так просчитаться. ...по крайней мере, вернутся все. А раны? Раны заживут – немного покоя, немного времени; на Небесах их в достатке.       Вот только сам Сюаньчжэнь пока вернуться не сможет. Его лицо, шея, руки обожжены ядом; слышится плохо, видится паскудно; и он не может вот так вот вознестись. Физически не может. Энергия бурлит в его теле, стремится изгнать отраву и залечить раны, и круг он уже сузил до предела, чтобы тратить меньше сил – на вознесение их уже просто не осталось. А мерзкие твари кружат вокруг. Быть может, они и не видят его, но чуют небожителя, и потому не уходят. Ищут? Какая паршивая ситуация. Он сидит на коленях, концентрируя энергию на глазах и руках – если придётся снять защиту, он хочет хотя бы иметь возможность отбиваться. Голова гудит от мыслей. Вот бы не думать вообще. Позор. Позор. Позор. Генерал Сюаньчжэнь отправил людей на смерть. Вновь звучит вой. Му Цину наплевать, но он уже почти засыпает – от холода, от усталости, – так что открывает глаза и сквозь болезненную дымку различает... другой отряд. Не в его цветах, нет. Эти воины уводят тварей с собой, увлекают и гонят; они готовы к этой охоте. Предупреждены? Му Цин зол, но не может и слова сказать – горло сводит болью. Он пытается подняться – и заваливается, когда в щит врезаются сзади; самая терпеливая тварь. Он падает, не имея сил стоять, режет ладони о ледяную корку на земле; в глазах темнеет. Сил больше нет.       Наньян убивает зверюгу сияющей стрелой и с первого взгляда даже не понимает, на кого та пыталась напасть – круг развеялся блеклым облаком. В следующее мгновение он узнаёт в обмякшем окровавленном теле извечного противника и кидается к нему, припадая на колени. Тот едва дышит. Проклятье! Его подчинённые уже достаточно далеко и слишком увлечены сражением. Они не видят, как их генерал берёт бесчувственного Сюаньчжэня на руки и спешно куда-то идёт. Он не может вознести его сейчас – ослабленное тело может просто не выдержать. Скоро поднимется метель. Фэн Синь ругается сквозь зубы, слыша чужой хрип; кровь обжигает руки. Снег хрустит под ногами, и он малодушно представляет, как топчет хребты этих тварей. Не за Сюаньчжэня, конечно. Просто он терпеть не может подобное отродье демоническое. А идиота на его руках надо отогреть. И подлатать малость – чтобы с чистой совестью вознестись, зная, что не бросил подыхать, и потом вдвоём отвечать перед Владыкой за всё это – твари-то на границе их владений лютовали, просто Сюаньчжэнь быстрее понял, что дело плохо. Он же славится как более внимающий из них двоих. Несказанно повезло, что кто-то из вернувшихся метнулся тут же ко дворцу Наньяна и рассказал о произошедшем. И о дыме мерзком предупредил – а то полегли бы здесь. Лес этот у подножия невысокой горы раскинулся, и Фэн Синь издалека уже видит пещеру, которая станет их пристанищем.       Внутри малость сыро, но им повезло – пещера глубока; более того, чуть дальше от входа он находит кострище и даже небольшую кучку веток, пригодных заместо дров, рядом. Му Цин горит и вместе с тем ледяной. Это злит едва ли не больше всего остального – этот идиот настолько слаб?! Фэн Синь скидывает собственный плащ, кое-как расправляет носком сапога и опускает на него Сюаньчжэня. У того в крови даже затылок – когда та тварь кинулась, почуяв очередной всплеск энергии, барьер будто смяло, и собственный щит задел генерала; лишь отголоском удара, но хватило. — А сколько было гонора, – ворчит под нос Наньян, кидая ветви и разводя костёр мановением руки. Окидывает ещё раз пещеру придирчивым взглядом и, кивнув себе, кладёт рядом лук и колчан. Снаружи доносится вой звериный, и он сливается с поднимающимся воем бури. Му Цин тихо стонет. Ему больно – больно израненному телу, больно гордому духу; больно-больно-больно – боль стучит вместе с сердцем и с каждым толчком, разгоняющим кровь, пробегает по венам ядом. Фэн Синь позволяет себе стянуть чужой плащ, изорванный и запачканный, нисколько уже не греющий (да и, если честно, воняющий – его подрали и хлипкие демоны, и демонические твари, на нём чего только нет помимо подсохшей крови). Он аккуратно, стараясь не тревожить лишний раз обожённое горло (какой кошмар; не будь они небожителями, Му Цин был бы обречён), снимает чужую броню и опускает на плечо ладонь; тонкой нитью свои силы передаёт – чтобы немного унять дрожь в сильном хрупком теле, чтобы ослабить боль, чтобы дать вдохнуть и выдохнуть без стона. И остаётся так, рассматривая хмуро огонь и связываясь с подчинёнными.       Му Цину темно и ломко – всё тело ломает, и просыпаться не хочется. В мыслях туман. И пахнет он кровью. Сюаньчжэнь вздрагивает и распахивает глаза. Он спал? Он был без сознания? Почему ему тепло? Где он? И кто так нагло его касается?! Он облизывает губы потрескавшиеся и сглатывает. Хочется пить; в горле сухо, а на языке солоноватая кровавая горечь. Рядом костёр. Протянет руку – достанет до пламени. Темно. Отблески огня пляшут на стенах. Пещера? Аккуратно скосив глаза болящие, он каменеет. Фэн... Наньян?! Вспыхивает: твари, круг, снег; отряд в чужих – не его, Наньяна – цветах; готовый к сражению куда лучше его людей. Наньян наконец замечает его шокированный взгляд, что-то договаривает мысленно и отнимает пальцы от виска. — Ты как? Слышишь меня? — Ты?.. Если так подумать, те клыкастые твари пришли с востока; всей гурьбой накинулись. — Это был ты?.. Его голос тих, и сам он хрипит. Фэн Синь хмурится – воды у него с собой нет, а снег топить не в чем; да и вряд ли Владыка Сюаньчжэнь согласится талый снег пить. — Совсем плохо? Му Цин подрагивает: от шока, от злости; от боли. — Это был ты. Первый отряд, девятеро человек. Не вернулся ни один. Следов они не нашли. Сгинули единым днём. Наньян аккуратно пытается просунуть руку ему под разбитую голову и усадить, чтобы хотя бы слышать нормально. Кровавые пальцы вцепляются в его горло и судорожно стискивают; ладонь давит на кадык, угрожая сломать гортань. — Подонок! – звонко выплёвывает Му Цин и пытается рывком сесть, чтобы повалить и нависнуть. Он поздно ощущает горячую ладонь на плече – его придавливают, рыча, а запястье сжимающей руки перехватывают, сдавливают так, что с губ срывается вскрик, и прижимают рядом с его головой, приложив больно о землю; плащ слабо смягчает удар. — Ты сдурел?! – рычит Наньян разъярённо. Глаза горят, в горле клокочет. Он нависает, скалясь. Му Цин шипит от боли, дышит часто – сердце колотится бешено, сердце обливается кровью; он верил, что хотя бы этот идиот не ударит в спину, что хотя бы он честен! И вот чем обернулась его вера – позорище... — Хочешь избавиться – так и бей меня одного! Не трогай моих людей! Горло горит, голос хрипит; он звучит жалко. Наивный и жалкий Сюаньчжэнь. Фэн Синь меняется в лице. Он зол, и всё ещё готов наброситься, если на него снова нападут, и перестал передавать силы – он же не сумасшедший, чтобы помогать себя избивать! Но глаза темнеют от обиды. — Ты... ты совсем дурной, да? Думаешь, я этих ублюдков на твоих натравил? И на тебя?! Му Цин отзывается тихим рыком и дёргается, пытаясь вырваться; хватка усиливается, пока он не затихает, и только смотрит затравленно. Ждёт удара. Наньян настолько потерян и оскорблён, что не может подобрать слов. Только смотрит и зубами скрежещет. — Это не я, мнительная ты сука, – выдыхает он наконец. – Твой человек прибежал к нам и рассказал. — И ты вот так сразу примчался, – ядовито замечает Сюаньчжэнь. Вломить бы. — И я сразу собрал людей и спустился, – кивает Фэн Синь. – И успел как раз вовремя, чтобы спасти твою тощую задницу от какой-то дряни. Му Цин тяжело дышит. Он не может отдышаться от боли – и, наверно, стыда. За то, что его пришлось спасать. За то, что он, возможно, ошибся. Разумеется, он не верит. Но это не значит, что он верить не хочет. Он жаждет всем своим болящим сердцем, чтобы это была правда. Чтобы в его мире осталось что-то незыблемое. Чтобы в его жизни остался Фэн Синь с этой своей нелепой честной простотой. Знакомый ему, его Фэн Синь. Наньян ждёт; смотрит на него устало, сердито и без особой надежды, и ждёт. Видит прекрасно сомнение. Мнительная ж ты сука, Му Цин. И горько от этого. Хоть он и не может понять, почему. — ...что с тварями? – спрашивает Сюаньчжэнь, и отворачивается, глядя на руку на запястье. Горячие пальцы сжимают крепко, почти до треска; но выглядит это... интересно. Ткань рукава порвана, и выходит... интимно: кожа к коже. Щёлкает – тут была рана. Звенит – внутри циркулирует не только его энергия. О, Небеса. Он сглатывает. Почему-то это осознание обжигает. Фэн Синь вздыхает. Ну да, чего он ещё ждал. — Одну схватили и доставили Наверх, чтобы изучить. Половину убили. Остальных выслеживают. Он ослабляет давление, чтобы не ранить и раны не бередить, но всё ещё нависает – иначе не услышит толком ничего. Му Цин рассматривает их руки. Молча. Наверно, ему неприятно. Наньян понял бы это чувство – если бы действительно был виноват. А так остаётся лишь злиться беспомощно. — Это правда не я, – выдыхает он в висок окровавленный. Кое-кто явно потом будет очень долго отмываться, ругаясь. Хотя временами Фэн Синю кажется, что ругается Му Цин только на него. Снова ждёт. Хоть чего-нибудь. Хотя бы взгляда. Му Цин заворожён тем, как... гармонично?.. выглядят их руки. И тем, как согревают его остатки чужих сил, дрейфующие внутри. И тем, насколько искренен голос. Ему так хочется верить. Так хочется... — Я уже... в порядке. Можешь уходить. Плащ свой потом... передай моим, приведём в порядок. Ну да, ну да. Чего он ждал, спрашивается. — Если я уйду, плащ-то всё равно у тебя останется. Как я его занесу? ...так, погодите. — Ты... Ты решил, что я его заберу? Из-под тебя выдерну? Тон повышается, а лицо сердито вспыхивает. — Му Цин, ты меня конченным уродом считаешь?! Тот, наконец, смотрит, и в глазах его что-то нечитаемое светится; мечется и посверкивает. — Нет. Ты довольно красив. Фэн Синь давится выдохом и отскакивает, чуть не свалившись в огонь. Это что?! Лихорадка? Следствие яда? Сюаньчжэнь не поднимается – аккуратно, осторожным движением подносит руки к лицу, рассматривая (тут определённо были раны, вот тут вот едва ли не до кости разъело). А после потирает запястье, на котором след чужих пальцев скоро зацветёт лиловым, если не подлечит. — Значит, верну плащ в самое ближайшее время, раз Цзюйян так благороден. Фэн Синя передёргивает и он по привычке бросает: — Прекрати так меня называть! Это походит на безумие. В такой ситуации снова шутить об этой глупости... Му Цин точно идиот, бесповоротно и окончательно. Возможно, Фэн Синю кажется... но он видит, как уголки губ бледных приподнимаются, образуя слабую улыбку. Насмешливую немного, но не острую – не ранящую. — ...ты не в себе. Я лучше побуду тут ещё. Сюаньчжэнь смеётся – хрипло и болезненно, из-за чего почти сразу смех обрывается. Он шипит и касается горла кончиками пальцев опасливо. — Ух ты, – комментирует глухо, ощупывая ожог. Тот уже почти зажил. – Зачем же ты его залечил, если хочешь, чтобы я молчал? Фэн Синь уже смирился. Безумие так безумие. Он подбирается ближе, занимает прежнее место и отталкивает изящную руку, чтобы взглянуть самому. — Надеялся, что ты хотя бы раз заговоришь по-человечески, – и ведь это недалеко от правды Му Цин фыркает и снова смотрит на него этим своим непонятным взглядом. Под ним одновременно хорошо и неуютно; так... стыдно почти? Странные мысли. Может, его тоже задело, а он не заметил? Может, он тоже бредит? — Цзюйян, – почти мурлычет сипло этот идиот, снова усмехаясь. – Отчего тебе не нравится? Оно тебе подходит. Фэн Синь тяжело вздыхает и хмуро смотрит. Вот только долго хмуриться на эту улыбку... не выходит. — Ну и сука же ты. Знаешь? Му Цин отвечает лёгким взмахом руки и случайно врезается ей прямо в чужую грудь – координация хромает, да и зрение ещё не совсем в порядке. Фэн Синь ловит эту руку рефлекторно и сжимает осторожно; накрывает пульс, пытаясь хоть что-то считать, хотя и дураку понятно, что не умеет. — Солнцу равный... правда же подходит. Но дело твоё. Он вновь закрывает глаза. Он устал и сказал слишком много. Фэн Синь так и застывает, забыв выпустить его руку. А очнувшись, снова передаёт энергию мягким ручьём. У него множество вопросов. И лучше бы кое-кому поскорее поправиться и ответить хотя бы на один – желательно по-человечески.