Тени

— У тебя странный взгляд. Я похожа на собаку? Ты смеешься. Твой смех разливается цедровой кислотой — мне хочется плакать. На глаза успевают наскочить пару слезинок, и мне приходится откинуться на траву и скрыть глаза от солнца и от тебя под полароидом. — Следующий вопрос. Три твоих лучших и худших качества. — Хм-мм... У меня гораздо больше трех лучших качеств... — Ради бога, не льсти себе. — Ты ведь знаешь, у меня их много. — Да, но есть разница, когда тебе это говорит человек, который... — Который сохнет по тебе. — ...Которому ты симпатична, Жанн, и когда ты сама себя нахваливаешь. Это разные ситуации, в корне. Ты делаешь глоток и протягиваешь мне бутылку; я тогда медлю в нерешительности, и ты спрашиваешь со вселенской наивностью: — Или ты брезгливая? — Нет, но у меня... — У меня тоже, — ты склабишься, я беру у тебя бутылку. — Вряд ли у тебя на губах просроченный карандаш под слоем просроченных теней. Меня на секунду бросает в жар, но я не подаю виду. Только бросаю короткий взгляд на твои губы — да, на горлышке вряд ли останется след, слой такой скудный, тебе бы пришлось постараться. Но я не успеваю представить себе твои старания, потому что чувствую, как по губам и по платью и по голой голени стекает то, что должно было стекать по стенкам моей глотки по первоначальному замыслу. — А это считается за косвенный поцелуй? Ты протягиваешь мне влажные салфетки, слегка задумываешься и определяешь, что мне, конечно, можно такое нафантазировать, ты говоришь: — Да. Мне хочется спросить, сколько усилий ты вкладываешь в оттачивание мастерства говорить то, что мне хочется слышать, и делать то, что мне хочется, и вгонять меня всем этим в безвыходное отчаяние.