Я видел конец света

— Где ты был этот месяц? Ну вот, понеслось. — В стране чудес, — Джек смотрит на Янто, свернувшегося у него под боком и смотрящего своим внимательным взглядом, и хочет завернуться в этот взгляд как в тёплый плед; это взгляд человека, которому не всё равно, — для Джека это уже что-то запредельное, пусть и не находящее применения. Они в квартире Янто, крохотной по сравнению с жильём остальной команды, и это не удивительно: Янто проводит в хабе большую часть жизни, периодически ночует здесь же на диване, а утром умудряется выглядеть настолько свежим и выглаженным, будто припрятал на ресепшне химчистку. Сначала Джек думал, что это из-за Лизы, но, кажется, Янто тоже страшно вспоминать, что за пределами работы есть жизнь. Сегодня их первое свидание — то есть, первый раз, когда они заняты ещё какими-то формами взаимодействия кроме секса в кабинете Джека после напряжённого рабочего дня. План «ужин, кино», который он вроде как сам предложил, — это так по-человечески, так по-земному, так нормально, и не то чтобы ему такое не нравилось, наоборот, — он отдал бы пару десятков своих воскрешений за возможность делать штуки, которые делают нормальные люди, если бы число воскрешений не было бесконечным. И, в конце концов, не ехать же заниматься сексом обратно в хаб. — Я серьёзно. — И я серьёзно. Я же Белый Кролик. Хочешь в мою волшебную нору? — Джек. — Это сложно объяснить. Янто поднимает брови, Джек молчит. — Ты опять это делаешь. — Что? Сейчас Янто скажет «закрываешься», и Джеку срочно понадобится эвфемизм на это слово. — Думаешь, что ты самый умный. Ладно, этого он не ожидал. — Но так и есть, — почти убедительная улыбка. — Если я не разбираюсь в миллионе космических рас и не могу перекодировать телепорт, это не значит, что я не пойму, что с тобой произошло. — Но со мной ничего не... Опять этот взгляд. Джек отворачивается, смотрит в потолок, молчит. Сглатывает, грызёт губы, будто пробуя слова на вкус. Янто тоже молчит, и, честно говоря, для первого свидания это какие-то слишком жёсткие интервенции. — Я видел конец света. — Конец света... на Земле? — Да. — Ты был в будущем? — В версии настоящего. — И сколько ты там пробыл? — Год. Янто не просто молчит — он почти не дышит. Джек не смотрит на него, но, подумав, крепче сжимает руку на его плече. — Год. — Я говорил, это сложно объяснить. — Для тебя прошёл год. — В моём возрасте это уже не ощущается так долго, поверь мне. — Сколько тебе? — А вот для таких вопросов ты меня недостаточно споил, — с усмешкой. Снова молчат. — В той версии настоящего... Там был Торчвуд? — Мгм. — И ты был с нами? — Я... — пауза. — Нет, не был. Янто молчит, и через секунду Джек добавляет: — У меня не было выбора. Пальцы Янто мягко скользят по его груди, оставляют после себя тепло, обещают безопасность. — И что ты делал? Кричал. Плакал. Думал, что смерть была бы избавлением. — Преимущественно ничего. Говорю же, у меня не было выбора. — А где были мы? Я имею в виду, мы все. — В бегах, я полагаю, иначе мне показали бы ваши трупы. Кстати, это отличный результат. Если за год тотальной военной диктатуры вас не выследили и не убили, значит, я в вас не ошибся. — Эм... Спасибо? Джек усмехается, смотрит на свои пальцы, легонько поглаживающие его плечо, на ремешок таймпада, который он с некоторых пор не снимает даже во сне. — Ты был в плену? Очень резко становится тяжело дышать. Секундная пауза — он поворачивается к Янто, хочет что-то сказать, но слова застревают в горле, а голова отказывается обрабатывать хоть что-нибудь помимо липкой, давящей тревоги. — Военная диктатура. Торчвуд в бегах. «Не было выбора». Ты не мог бы ничего не делать целый год, это же ты. Взял на работу умного мальчика, разгребай теперь. Дышать всё ещё тяжело. Янто приподнимается, пытается заглянуть в глаза, но Джек не может, не хочет, хватит, достаточно, нельзя думать об этом, нельзя соприкасаться с этим, нужно найти способ это стереть, не в первый раз, зачем ему человеческая память на сверхчеловеческую жизнь, лучше бы она стиралась каждый раз, когда он умирает, лучше бы у него не оставалось ни единого воспоминания, лучше бы каждый первый вдох приносил бесконечную спокойную пустоту, а не ужас, панику, одиночество, ожидание, что сейчас всё повторится снова, боль, которая не уходит даже после исцеления всех переломов, порезов, ожогов, раздробленных пальцев, вскрытого горла, и всегда на языке металл, и всегда на запястьях тяжесть, и душно, затхло, пахнет кровью, грязью, страхом, а на щеке чужие пальцы, треплют будто бы ласково, как домашнее животное, как глупую псину, которая никогда не осмыслит своим маленьким примитивным мозгом ткань мироздания, паутину времени, таинство смерти, так он говорил, когда вырезал на нём ножом галлифрейский алфавит, повторяя, что никто не придёт, что Марта обречена, а Доктор, милый Доктор, у него больше нет ни одной гениальной идеи, он не выберется, он умрёт в клетке, как и весь этот крохотный убогий мирок, а Джек — снова — переживёт, и он знает, что стоило позвать Янто на свидание, и он знает, что в конце времён его всё же нет, а значит, есть надежда, что всё это однажды закончится, что он всё же умрёт, что есть что-то за пределами агонии, что Мастер всё же придумает способ убить его окончательно, он же повелитель времени, да будут они все прокляты вместе со всем временем всей этой чёртовой вселенной, в которой он всегда не в том месте, не в той эпохе, потерянный и отвратительно бессмертный. Янто прижимает его к себе, позволяет утыкаться лицом в плечо, дрожать, еле слышно всхлипывать, и это не то, как должен был закончиться их вечер, но как будто у Джека хоть раз получалось что-нибудь нормально, как будто Янто обнимал бы его сейчас, если бы хотел нормально, как будто хоть кто-нибудь в их команде может претендовать на это слово. Но Янто всё же обнимает его. Янто, чью возлюбленную он застрелил. Янто, который говорил, что большего чудовища, чем Джек, на этой планете не существует. Какие же они оба поломанные, господи боже. — Прости. — Всё в порядке. — Я должен был догадаться. — Не должен был. Если честно, задумывалось как раз наоборот, — Джек усмехается ему в плечо и представляет, как Янто улыбается в ответ своей тёплой, печальной улыбкой. — Ну, ты был с нами весьма убедителен. — Правда? — Абсолютная, — пальцы Янто у него в волосах, а Джек всё не может отлипнуть от его плеча. — «Я нашёл своего доктора». Звучит загадочно. — Не придирайся к мелочам. Забавно, но Джон говорил ему то же самое. Надо почаще напоминать себе, что если постоянно лгать, даже во благо, то ложь входит в привычку и заканчивается рехабом для патологических убийц. — Янто, я хочу попросить... — Я никому не скажу, — пауза. — Если хочешь, могу принять реткон. Джек отстраняется от его плеча, и они наконец встречаются взглядами. — Я не... — Я понимаю. Правда. Чем меньше мы о тебе знаем, тем меньше шансов, что это используют против тебя. — Тем меньше шансов, что вы из-за меня пострадаете. — Это Торчвуд, — Янто смотрит с абсолютно обезоруживающей улыбкой, а потом кладёт ему руку на щёку, и у Джека перехватывает дыхание. — Если я надумаю умереть, у меня будет богатый выбор причин. Джек издаёт нервный смешок, прежде чем Янто склоняется к нему и целует; то, что они оба обожают целоваться и могут делать это бесконечно, — чёртово благословение, учитывая, насколько сильно Джеку не хватает обычных человеческих прикосновений. Насколько мало их было за последний год. Впрочем, и без Вэлианта — с кем он в последний раз целовался не в контексте случайного секса? С Лючией, кажется. Джон не считается, целоваться с Джоном — всё равно что трахаться: больно, жестоко и может закончиться чьей-нибудь смертью. — К тому же, — всё ещё касаясь губ Янто своими, — если ты примешь реткон, ты забудешь сегодняшний восхитительный оргазм. — И все шутки из «Железного человека». — Это тоже потеря. — Говорят, снимают продолжение. — Надо будет сходить. — Тебе просто нравится задница Дауни. — Если тебе не нравится задница Дауни, то нам не о чем говорить. — Мне нравится твоя задница, это сойдёт за правильный ответ? Каким образом был упущен тот факт, что Янто уже давно сидит у него на бёдрах, Джек не имеет понятия. Он зарывается пальцами в короткие жёсткие пряди, пока другая рука скользит по бедру, и думает, что было бы неплохо, если бы реткон вместе с памятью стирал и эмоции. Но не стирает, а значит, год-которого-не-было останется с ним навсегда, значит, Доктора, который плакал над трупом пытавшего их монстра, нужно как-то простить, значит, жить эту жизнь всё же придётся. — Более чем.