Пепел тлеющих фотографий

Огненные короткие кудряшки красиво обрамляли твое бледное улыбающееся лицо, а теплый ветер красиво и беспорядочно разбрасывал яркие локоны по воздуху, словно сливаясь с каждой прядкой по отдельности во что-то цельное, изящное, и это выглядело настолько невероятно, что я уже устал выискивать в своей памяти эти моменты. Я помню те месяцы. Ту весну. Впервые мы встретились в марте. В апреле я решился взять тебя за руку, а 17 мая я узнал какого это - вдыхать запах твоих пламенных кудрей, постоянно лезущих в глаза, от которых я раз за разом сходил с ума как в первый раз; и чувствовать на себе вкус твоих искусанных губ. Я целовал их тепло и нежно, как летний зной, целовал твои губы, всё ещё не знающие пошлых и грязных чувств. Мне удалось забрать твой девственный поцелуй. В эту весну мне удалось стать для тебя кем-то важным, кем-то, кого можно было отыскать в тумане огромной толпы, ориентируясь лишь на зовущее чувство привязанности, которое словно прибитое гвоздями связывало нас. Кем-то, чей незаметный запах можно было уловить за тысячи километров. Кем-то, чьи ладони на предплечье были желанней всего, чей голос постоянно стоял в ушах и путался среди тысячи остальных, чье внимание не хотелось терять. Почти каждый день мы проводили вместе, а когда существовали порознь - думали только о друг друге и о том моменте, когда сможем встретиться. Я нёсся за несущемся по дороге автобусом только потому, что не успел насладиться твоей улыбкой, ведь знал - выходные без тебя я просто не переживу. А ты в свою очередь преодолел ради меня свой главный страх - страх высоты. Ты бросился за мной в пепел, а когда поймал, не мог перестать плакать. Так горько и навзрыд, что выдержать я уже не мог. "Я боялся потерять тебя", - сказал ты тогда. Так пролетели первые 3 месяца, похожие на самый обычный любовный роман, где "долго и счастливо" вполне реальная вещь. Безумно влюбленные и затянутые в опасную игру. В любовь. Она смеялась над нами, глядела как нам вместе хорошо, и ей наверняка показалось это глупым. Лето было жарким. Нет, не просто жарким. Оно было в полной мере испепеляющим. Солнце каждый день умело выжигало свои права на нашей коже, на запястьях, на плечах. А твоё сердце оно и вовсе прожгло насквозь, оставив его догорать вместе со мной. В какой-то мере мы стали свободней. Исчезла неясная скованность, и нам всё еще было хорошо. Казалось, это не кончится никогда. Я хотел жить в этом лете вечно. Во времени, когда мы решили съездить на море. Где будем только мы двое, лазурные волны, горячий песок и каждый закат, принадлежащий лишь нам. В первый же день мы сошли с ума от этого места. Мы приехали под вечер, и, только увидев пляж, ты сбросил с себя одежду и побежал навстречу потоку ветра, навстречу прохладным волнам и уходящему солнцу. Там, в волнистой прозрачной воде, отражающей солнечную тропинку алого заката, ты был похож на недосягаемый сон. Ты был так счастлив. Постоянно улыбался и восторженно смотрел на небо, а я глупо не мог оторвать взгляда от яркого заката, отражающегося в твоих прищуренных зеркальных глазах; от отросших длинных волос, ветер которых так и норовил поднять рыжие пряди и переместить их тебе прямо на глаза. Но тебя это не волновало. Ты был поглощен лишь морем и солнцем. Ты отдал всего себя морю. Без остатка. Днем мы не вылезали из воды. Ты плескался среди бесконечного потока волн, а я неподвижно сидел на берегу, не сводя с тебя внимательного взгляда. Ночью мы усаживались рядом, тоже на пляже. Ты, весь мокрый и усталый, кидался на песок, я приносил огромное полотенце, садился рядом и накрывал тебя, попутно обняв, а ты сопя клал голову мне на плечо и потихоньку засыпал. А я еще долго не мог заснуть. Уже когда тяжелые веки закрывались, я мельком глядел на тропинку луны среди затихшей морской серебряной глади и успевал быстро кинуть взгляд на тебя. Ты мирно спал, чему-то улыбаясь во сне. Но чем дольше мы там находились, тем дольше что-то изнутри меня рвалось как бумага. Какая-то фантомная боль, не дающая мне вздохнуть спокойно. К концу нашего "отдыха" ты начал курить и, клянусь, мне казалось, у тебя там под кожей спрятана еще парочка легких, поскольку дымил ты как паровоз. Нехватка твоего внимания давала о себе знать, и тогда в последний день мы вместе прямо в одежде выбежали в безлюдное море, где волны, игнорируя нас, канонично отражали огромное солнце и бились о колени. Зайдя в воду по пояс, ты весело засмеялся, но за какие-то считанные пары секунд твой смех превратился в безутешный плач. Ты всегда был импульсивно-неустойчивым и, как оказалось, ты привязался к морскому солнцу намного сильнее, чем я предполагал, а твое задохнувшееся в любви сердце утонуло среди беспощадной лазурной пучины, в обманчивой стихии волн. Я полюбил тебя всего. Я любил даже твои слезы. Любил блеск алого зарева, застывшего на твоих ресницах. Любил твой охрипший от сигарет голос и хрупкое телосложение. Я спрятал тебя в своих объятиях и про себя пожелал, чтобы так длилось вечно. Ты сказал лишь: "спасибо." А мне стало страшно. Внутри меня что-то гнило. Моя любовь. Ты был разбит. Твоя улыбка была идеальной иллюзией. Всё это время ты страдал, каждый день наблюдая рядом со мной за жизнью солнца. Там ты никогда не пропускал ни его заход, ни его возвращение. Ты утопал в следах забытых волн и продолжал счастливо улыбаться мне. Мы переместились в дом, и в ту ночь я забрал не только твою боль и слезы. Я подарил тебе долгожданную ласку. Я подарил тебе другие слезы - слезы наслаждения. Я хотел быть нежным, но твой раскрепощенный вид снёс с меня крышу. Всю ночь ты принадлежал только мне, и только одна эта мысль заставляла тело внутри содрогнуться. С легким румянцем, голым торсом и приоткрытым в горячем выдохе ртом ты глядел на меня из под рыжей челки своим голодным взглядом дикого зверя. Ты сосредоточенно прожигал меня своим ярко-голубым огнем обезумевших глаз. Мы занимались любовью с самого вечера до утра. Мне до безумия нравилось то, как громко и развязно ты выстанывал мое имя, хватая ртом воздух, когда я проникал в тебя до конца. Нравилось, как ты хватался за простыни пальцами от возбуждения и выгибался подо мной, когда я наклонялся и шептал тебе на ушко пошлые фразы о любви. Мне казалось, это скрепит наши отношения. Я хотел быть рядом. Хотел, чтобы ты стал счастлив со мной. Мы уехали с моря, оставив деньки, наполненные морским бризом и взаимными чувствами далеко позади. Началась холодная осень. Еще три странных месяца предстали перед нами, как сверкающая молния посреди лета, столкнувшаяся с землей от шага до нас. Это был конец отдыху. Мы вернулись в наш серый район, где мы могли быть только в окружении пошлых граффити, осуждающего общества и кучей навалившихся дел и долгов. Тут и началось самое ужасное. Летом мы договорились, что начнем жить вместе. Даже квартирку подыскали. Для начала маленькую и небольшую из-за денег, а уж позже мы грезили о том, что спустя год когда ты поступишь в универ, мы переедем ближе к морю, чтобы встречать вместе рассветы и не с одинокими улочками, которые презирали нас, а с тёплым выжженным лучами песком и холодными волнами, еле дотрагивающимися до ступней. Но ты передумал. Жить вместе у нас не вышло. Совсем резко и неожиданно ты сказал нашим планам и мечтам "нет." Ты решил, что поступишь в универ прямо сейчас. В далекий и бюджетный. Словно специально, чтобы у меня не было возможности до тебя добраться. На все мои расспросы ты отмалчивался. Тихонько опускал взгляд вниз и ни произносил ни слова. Я пытался поговорить, узнать в чем, черт возьми, дело. Я не понимал. Ты просто отталкивал меня, даже не объяснив причины. А дальше начался ад. Мой личный и убийственный котел с выжигающей кожу лавой, залитой свинцом в самом сердце. Непрочитанные днями смс. Позабытые фотографии в шкафу, к которым я из раза в раз возвращался перед сном и которые ранимым обликом возникали у меня перед глазами с каждым моим пробуждением на утро. На фотографиях ты еще счастливо улыбался мне, как полгода назад. На фотографиях ты еще был влюблен в меня. По ночам я незаметно для себя колотил бетонную стену ногами и представлял, как ты стираешь меня из памяти, как что-то надоедливое и ненавязчивое. Как что-то, что бесспорно больше не имеет значения. К концу осени ты ответил лишь на малую часть из тысячи моих смс, штуками 2-3 сухих, безжизненных слов. Каждого из них я ждал так сильно и с такой верой, с какой ждёт свой день рождения маленький ребенок. Ответил лишь на один звонок и сбросил на 2 минуте, сказав лишь пару мёртвых фраз. Помню, как услышав гудок в телефоне вместо твоего голоса, с моей щеки скатилась первая слеза, повлекшая за собой целый дождь ненависти и страданий. Я всё так же любил тебя. Ненависть я испытывал лишь к себе. К своему лицу, к блеклым лохматым и давно непричесанным кудрям, к стеклянным глазам, которые, как омуты самой смерти, глядели на меня в отображении окна, к темнеющим мешкам под глазами, к исхудавшим скулам, к сигаретному запаху изо рта и вони дешевого бухла. Недавно наткнувшись на нашу совместную фотку в том самом шкафу, я во всей своей красе испытал чувство неизбежного триггера. Дазай Осаму на фотографии был живым. Блеск в его глазах горел и был обращен лишь к тебе. К его личному рыжему чуду. Я глупо улыбался и тихонько плакал, пока слезы одна за другой соприкасались и размывали счастливую картинку далекого прошлого. Я почувствовал удушье. Мог только плакать. Всё, что я мог. Только сейчас я понял, что как раньше уже никогда не будет. Ты больше не улыбнешься мне застенчиво и не прищуришься от солнца и ветра, а я не прищурюсь от теплого, мягкого света, исходящего от тебя. Я больше никогда не коснусь твоих губ, не коснусь твоей души, не коснусь твоих волос, как вода проходящих сквозь пальцы. И в моей памяти со временем останутся только твои глаза. Прозрачные как море, сияющие как закатное солнце и немногословные как тлеющие краски рассвета. День за днем я выживал в вакууме безжизненного социума. Я хотел попросить помощи. "Обведите меня трафаретом", - хотелось сказать обычному прохожему, чтобы убедиться: он обратит на меня внимание, может, отведет взгляд, но я буду знать: я жив. Я существую. Я реален. Моя любовь, вытканная из твоих рыжих волос и прикосновений к бледному лицу, вовсе не угасала. Она решила добить меня. Прошла осень и незаметно подкралась зима. Такая чертовски холодная и жестокая, беспощадная пора, которая без тебя еще больше внушала мне свою вьюгу и холод. Въелась в сердце толстой коркой льда. Именно она чуть вернула меня в реальность. Я жутко удивился, когда заметил белые парящие хлопья в воздухе. Осень прошла для меня как сон, она состояла только из мыслей о тебе и пронеслась так быстро как молния. Отопление давно выключили, и от тебя совсем не было вестей. Я попросил нашего общего друга Тацукихо, который поехал в универ с тобой, разузнать о тебе побольше и спросить, собираешься ли ты ответить мне. Отчего-то он долго протестовал, но спустя минут 20 сдался. Становилось все холоднее и холоднее. В одну ночь я просто проснулся от дичайшего холода и понял - моих ветренных шмоток, которые я ношу по паре лет, мало для того, чтобы пережить эту зиму. Копаясь в шкафу, я находил всё больше и больше вещей, которые приносили мне невыносимую боль. Твоих вещей. Их я просто откладывал в сторону, стараясь не думать о них, но когда мне в руки попала джинсовка, которую ты носил при нашем первом поцелуе, я просто лихорадочно сжал ее в руках, прижал к груди и с максимальной жалостью зарыдал так, как не рыдал, наверное, даже тогда, когда ты скинул трубку. Как глупо. Я полюбил тебя. Полюбил так, как не любил никого и никогда. Мне хотелось кричать, чтобы сорвать наконец своё горло, хотелось порвать все фотки с тобой, где мы навсегда счастливы, где я не хотел умереть, а потом склеить их и заснуть в обнимку с твоей джинсовкой, пропитав её своими слезами. Но сделать всего этого я, конечно, не смог. На следующее утро я всё же очнулся на холодном полу, сжав предмет твоей одежды в руках. Удивительно, как я не выпускал её всю ночь. Удивительно еще и то, что от холода я не умер. Утром, накинув твою толстовку, я вышел на улицу, достал сигарету и, черкнув зажигалкой, закурил. Ужасно холодно, но я уже почти готов отдать себя льду. Вернувшись, я ни о чем не думая взял в охапку все наши фотографии, как одно целое, самое ценное, что у меня было, и поднялся на крышу своей многоэтажки. Там ветер дул больше всего, а снег был мне чуть ли не по колено. Разложив фотографии в одну кучу на одной из труб, я достал из складок твоего серого плаща зажигалку и поднёс ее к изображениям. Мне хватило ровно секунды, чтобы отбросить все свои сомнения назад и надавить на пластину. В воздухе повис запах дыма, и я еще больше зарылся носом в теплый шерстяной шарф. На нём уже скопилось достаточно снежинок, и лицо обдало новой волной холода. Пламя горящих фотографий сильно отличалось от обычного игривого огня. Что-то трагичное укрывалось в лентах обжигающего пламени. Медленно оно забирало у меня воспоминания. Медленно оно сжигало все доказательства твоего взаимодействия со мной. Пару минут я грустно наблюдал как твоя солнечная улыбка, рыжие кудри и небесные глаза сгорали, покрываясь огненным заревом, оставляя после себя лишь черные следы горимого. После я прикрыл глаза и вдохнул тяжелый запах дыма и холода в легкие, силясь запомнить и сразу же забыть этот момент, когда сливаясь со вьюгой одиноко горели наши фотографии. Ветер неторопливо подул, словно напоминая, что я еще не настолько достиг вечности, чтобы остаться во власти огня навсегда. Одна чуть не догоревшая фотография, на которой всё еще была видна часть твоего лица, выпорхнула из под огня и пепла других фотографий. Подхватив ее, ветер унесся далеко-далеко. В другую реальность, где теперь будет частичка тебя. Когда от фотографий осталась лишь жалкая кучка невозвратимого материала, я устало встал и, игнорируя хруст снега под ногами, который явно собирался остановить меня, подошел к тонкому краю крыши. Я вечно мерзну и никогда не одет по погоде. Почему-то это давно отошло на второй план. Всё, что у меня осталось - мысли, которые с каждым днем добивают во мне лживую надежду. Уши и нос чертовски болели от холода. Руки окоченели. Глаза стало сложно открывать от сильного потока ветра. Всё это можно прекратить. Лишь шагнув вперед. Лишь шагнув… Внезапно я удивленно расширил глаза, вдруг осознав, что именно я собираюсь сделать. Понял, что ни шагу не могу сделать и, кажется, еще 2 часа там простоял, пока зима безжалостно входила в права убийцы. Что было дальше я не помню. Помню только то, что было очень больно, но я точно знал одно. Я не упал. Это было что-то другое… Холод. Так кончилась зима. Я попал в больницу. Был слишком слаб, чтобы сделать шаг. Я всё еще верил в свою любовь. Она и загнала меня в могилу. Как иронично. Зима заполнила собой всё пространство в моём теле. Люди говорили - в этом году она действительно лютая. А я носил рубашки с ветровками. Еще и тот случай на крыше… Последние полтора месяца зимы я пролежал в больнице, находясь в коме. И вот стоило наступить весне, я наконец распахнул глаза и поначалу даже не мог вспомнить собственного имени. Холода больше не было, лишь чертовская слабость в каждой клеточке тела не позволяла мне двинуть даже рукой. Я слабо шевелил губами, без возможности что-либо сказать, и безмолвно наблюдал за снующими туда-сюда врачами. Что-то было не так. Яркий свет больницы резал глаза, а вся палата пропахла запахом лекарств. Но, помимо всего этого, я улавливал что-то еще… Никак не мог вспомнить что. Что-то теплое, мягкое на вкус, ассоциирующееся с горячим солнцем, прикосновение с которым грозит смертью. Слабо повернув голову, я увидел тебя. Это было так странно и обычно. Это правда был ты. Подстриженный, спавший на огромной сумке и нисколько не выросший. Ни на миллиметр. Я растерянно улыбнулся. Свет уже не так резал глаза. Резал глаза только ты. Резал так, что на глазах появились слезы. Я усмехнулся от собственной беспомощности, не в силах отвести от тебя взгляд. Ты был рядом. А я не пожалел, что не покончил с жизнью. Я ни о чем не пожалел. Ты велел мне ждать. Ты обещал. Ровно год назад, в совсем другую весну - насыщенную и цветущую, ты клялся мне в вечной любви, обвивая мою шею руками. Я откинулся на подушку и прикрыл глаза. Больше я не отпущу тебя.