***
Чону наконец-то выдыхает, когда оказывается в своей квартире, но мозг тут же напоминает, что вместо Харуто с ним Джэхек-хен и его шестеренки начинают вновь работать пуще обычного. Что он здесь забыл? Зачем приехал? Что хотел этим добиться? Чону не понимает. Чону же сам лично оттолкнул его от себя своим признанием, разве нет? Так зачем Джэхек снова появился в его жизни? Отомстить? Посмеяться в лицо, что вот он такой бракованный? А может вообще набить ему морду, что он посмел опорочить его своим признанием? Чону совсем запутался. И если быть честным, его безумно пугала вся эта неизвестность. Собственные чувства он уже давно принял. — Может душ хочешь принять? — интересуется Джэхек, поражая Чону своим спокойствием или даже равнодушием ко всему происходящему, — или чай? Не знаю сколько ты выпил и даже не могу сказать будет ли похмелка ут… — Зачем ты здесь? — перебивает Чону, облокачиваясь о стену. За этот вечер он слишком устал, так еще и выпитый алкоголь на вписке несколько часов назад больше совсем не окрылял, — зачем ты пришел, хен? Джэхек не понимающе хмурится и подходит ближе, только вот прятаться негде и податься назад тоже некуда. Чону смотрит на него, чуть склонив голову — он был выше старшего почти на полголовы и эта особенность ой как нравилась Чону. Старший не только уступал в росте, но и по телосложению, от чего внутренний альфа Чону просто урчал от разницы габаритов себя и своего хена. Джэхек не был маленьким и худеньким, он тоже высокий и жилистый, крепкий и по-своему сильный. И душа, наравне с сердцем Чону требовали именно его. Не крохотную и хрупкую Енын, на которую дунешь и она может сломаться, не милого и очаровательного омегу по типу Джункю-сонсэннима, в которого по уши втрескался его лучший друг. Нет. Ему нужен был именно Джэхек-хен. — Зачем я пришел, спрашиваешь, — Чону на самом деле искренне поражается, как Джэхеку хватает терпения говорить спокойно — его словно ничего не волновало. И это, честно говоря, бесило, — а ты зачем уволился, Чону-я? Ладно. Совсем не этого ожидал Чону, но ладно. — Потому что тяжело совмещать работу и учебу, — неуверенно отзывается младший. Сам же не верит в то, что говорит. А уж Джэхек тем более. Это конечно, отчасти было правдой, но первой причиной стояло далеко не это. — Интересно, — делает вид, что принимает правду Юн, подходя к нему тихо и аккуратно, словно хищник к своей добыче, — а меня избегать в очередной раз начал тоже, потому что совмещать тяжело? У Чону дыхание спирает, когда Джэхек оказывается непозволительно близко к нему, а внутри все обдает жаром, когда он ощущает чужую силу. Как же приятно рядом с ним находиться, а что будет если коснуться его? Трогать, ласкать, целовать? Чону тогда точно душу дьяволу отдаст и не пожалеет об этом ни капли. — У тебя есть полминуты, хен, — сипло шепчет младший, завороженно наблюдая, как Джэхек приближается к нему почти вплотную, — полминуты, чтобы отойти от меня к черту. Иначе я тебя поцелую. И ты поймешь почему я избегал тебя. — Нет, не пойму, — жмет плечами альфа, шепча ответ практически в губы, а ладонями касается чужих широких плеч. Чону был таким широким и мощным, что Джэхека бросало в дрожь от одной только мысли, что может сделать с ним этот мальчишка, — может лучше поцелуешь так, чтобы я и думать ни о чем не смел, м? Куда лучше, чем избегать меня, не думаешь? Сам нарвался. Границы стираются полностью. Джэхек уже не может сдержаться, тихо стонет в чужие губы, которые прижимались так яростно и отчаянно, словно их хозяин боялся. Боялся отпустить, боялся потерять. Руки Чону были везде и впервые в жизни Джэхек чувствовал себя таким маленьким и уязвимым, таким беспомощным, но… любимым. И именно этого ему никогда не хватало. Чону не пытался доминировать, не пытался взять контроль в свои руки, как подобает альфе, он давал выбор своему хену, и тот его отклонял, позволяя Чону любить по-своему. Его горячие поцелуи разошлись повсюду: на губах, на щеках, на подбородке и на шее; Джэхек от них плавился, почти растекался от долгожданного удовольствия, а на лице застыла мягкая влюбленная улыбка. Наконец-то. Чону не заметил как, но Джэхек аккуратно, не разрывая поцелуев, начал подталкивать его в гостиную, выключатель остался проигнорированным, и освещение давали лишь коридор и несколько фонарей с улицы. Чону слегка спотыкается и неаккуратно падает на диван, но он не успевает опомниться, как на его колени давит приятная тяжесть, а руки сами потянулись к тонкой талии, чтобы прижать чужое тело ближе к себе. — Хен, хен, хен, — в шепоте Чону отчаяние, а сердце Джехека кровью обливается, когда он слышит надрывной голос альфы под собой, — хен… мой хен… Джэхек покрывает мелкими легкими поцелуями все лицо, тихо постанывая от чужих прикосновений на своем теле. Особо резкий толчок и старший бедрами врезается в чужие, откидывая голову назад и больно, почти до крови, прикусывая нижнюю губу. Как же приятно. Пылкий жар, исходящий от младшего, терпкий кофейный запах действующий как дурман, искреннее желание — все это сводило с ума, и Джэхек чувствовал себя подростком, так быстро заведенными и возбужденным от одних лишь прикосновений и поцелуев. Такого у него еще не было ни с кем. Такого не было ни с одной омегой, сколько он себя помнит. Но дальше заходить нельзя. Чону все еще в нетрезвом состоянии, и пользоваться этим Джэхек никак не хотел. По утру его маленький друг мог придумать себе все, что угодно, и быть причиной его подвешенного состояния, загубить его совсем он точно не желал. — Чону-я, малыш, — от одного ласкового прозвища Чону радостно хнычет в чужую шею, от чего Джэхек счастливо улыбается, нежно перебирая его волосы, — уже поздно, ты устал и тебе нужно отдохнуть. — Нет! — вдруг резко восклицает младший и только крепче хватается за Джэхека, удивляя того своей настырностью, — нет, не хочу… не хочу спать, хен… ты исчезнешь! Что?.. Джэхек ничего не понимает, но и вылезти из-под объятий совсем не может — Чону гораздо сильнее его. Но о чем он говорит? Что значит исчезнет?.. — Я не хочу просыпаться, Джэхек-хен, — тихонько продолжает младший, носом тыкаясь в теплую кожу напротив и рисуя на ней легкие линии, — боюсь, что если проснусь, то тебя не будет рядом. Или же ты поймешь, что я тебе не нужен. Я… — Тише, — бормочет Джэхек, прикладывая палец к его губам и мягко касаясь губами его нахмуренного лба, — я буду рядом, слышишь? Что мне сделать, чтобы ты поверил? — Поцелуй меня ещё раз…***
Джункю встречает его прямо на улице. В домашней розовой пижаме с персиками, с поверх накинутой курткой и взъерошенными волосами. Такой домашний, такой уютный и комфортный, Джункю даже не выглядел на свой возраст, который медленно, но верно приближался к отметке тридцать. Харуто не мог прекратить им любоваться. А еще стало резко очень стыдно за свой внешний вид — уличный, грубый, тусовочный, Харуто, как никогда, чувствовал себя не подходящим этому человеку. — Ватанабэ Харуто, — официально и серьезно начинает Джункю, но Харуто этот тон пропускает мимо ушей, — что это такое? Первый час ночи! Вы меня с ума сведете! — Ну, хе-е-ен, — монотонно тянет японец, наблюдая за недовольным преподавателем полуприкрытыми глазами, — мы же не в универе. Фраза, ставшая для них настоящим напоминанием, почти что кредо. Джункю глубоко вздыхает, но его хмурый лоб разглаживается, а губы трогает легкая улыбка. Невольно он укутывается в куртку еще больше, что остается незамеченным от цепких глаз Харуто. — Хей, ты кажется замерз… — Пойдем домой, — игнорирует чужие слова Джункю, ведь все заметно и так. Да и время уже подходило к двум часам ночи, а у них обоих завтра еще занятия. Причем в одной аудитории. Квартира-студия Джункю ничем не отличалась от него самого. Она небольшая, для одного человека самое то, светлая и уютная. Гостиная очень просторная засчет слияния с кухней, в одном месте находилось все: и кухонный гарнитур, и барная стойка, и диван, и телевизор. У окна был достаточно широкий и длинный подоконник, доходящий до стены, а на нем лежало куча тетрадей и целые стопки книг. Харуто прикидывает, что по всей видимости это рабочее место его преподавателя. — Душевая слева по коридору, — кивает Джункю в направлении ванной комнаты и уходит на кухню. Его голос уже доносится оттуда, пока Харуто заинтересованно осматривается по сторонам, — на стиралке найдешь одежду моего папы. Моя бы тебе точно не подошла, да и она… персиками пахнет. Это моя природа, если что. А родители приезжают не часто, поэтому их вещи всегда чистые и свежие. Харуто не может сдержать смешка, переводя взгляд с чуть смущенного лица старшего на все тот же фрукт на чужой пижаме, и обратно. Персик, значит. Да Джункю сама нежность буквально со всех сторон. — Спасибо, — искренне благодарит японец, отходя к ванной, — но честно я был бы не против твоего персика на себе. Кухонное полотенце бьется уже о закрытую дверь, за которой слышится тихий смех этого невозможного парнишки. Щеки Джункю подстать его домашней одежде, но на лице цветет довольная улыбка. Каков же нахал! Хоть раз бы постеснялся так смущать своего преподавателя. Дома у Джункю небольшой беспорядок, который он убирает совсем неспеша — не его проблемы, что незваный гость предупредил о своем визите всего за полчаса. В гостиной он также разбирает диван для альфы, а из своей спальни приносит свежее постельное белье с одеялом и подушками. Что же происходит? Где это видано? Студент завалился после какой-то очередной студенческой попойки к преподавателю домой? Кто услышит — не поверит. А если и поверит, то проблем у Джункю может быть очень и очень много. Омега уходит на импровизированную кухоньку и ставит чайник — вдруг Харуто после душа захочет чаю. Время уже приближалось к половине второго, но сна не было ни в одном глазу. Когда он получил сообщение от полупьяного студента Джункю еще даже не был в постели. Он наблюдал за городом со своего балкона, думая о своем. Он не знал как быть. С Сынхуном получалась лишь какая-то каша. Он предполагал, что может на третье или четвертое свидание возможно что-то да екнет, но… чуда не происходило. А вот глаза этого альфы врать не могли — Джункю ему нравился. Правда нравился. Случись это несколько лет назад, на той самой учебе в магистратуре, Джункю был бы несказанно рад, ведь влюбленнность в этого человека у него действительно была. Но сейчас, гуляя с Сынхуном, в сердце омеги была лишь тянущая пустота, а в мыслях он возвращался на свои занятия со вторым курсом, где за шестым столом, возле стены сидел противный, наглый, самоуверенный японец, раздражающий его десять раз на дню. Но вот только при одной мысли о нем сердце уже начинало оживать. — Хен, ты меня прям спас, — слышит Джункю из коридора, и через пару секунд на пороге появляется Харуто. Свеженький, раскрасневшийся от горячей воды, мокрые волосы были взлохмачены в разные стороны, а отцовская футболка ему оказалась даже немного велика, — душ оказался как никогда кстати. — Я рад, — хихикает Джункю, немного засматриваясь. Впервые он видел этого альфу настоящим, — может чай хочешь? Я могу бутербродов наделать или яичницу пожарить. — Ой не, спасибо большое, — Харуто проходит на кухню, присаживаясь на высокий стул рядом со старшим, — не напрягайся из-за меня, я еще не отошел от нашей вписки. Но вот от чая бы не отказался. — Эх вы, — усмехается Джункю, но перед этим треплет обескураженного чужими действиями студента по волосам, — часу нет, а уже сдулись. Мы в свое время до утра могли кутить. Харуто крутился на стуле туда-сюда, так напоминая Джункю довольного жизнью ребенка. И почему о нем ходили такие слухи?.. — Ты правда кутил до утра? — А что? Не похоже? — Ну… Джункю тихонько хихикает, из-за плеча наблюдая, как насупленно думает Харуто. Он так на занятиях не заставлял свои извилины работать, как сейчас. Не верит. И в принципе оказывается правым. — Ну да, не я, — продолжает рассказывать Ким, наливая в две большие кружки ароматный заваренный чай, — мои друзья больше по впискам были. Кажись ни одну студенческую вечеринку не пропустили… хотя... нет, не все. Йоши с Асахи тоже особо не любили такие зверинцы. Знаешь, если мы втроем хотя бы раз в три месяца вылезали — это уже было удивительным явлением, которое не поддавалось объяснениям. Харуто слушал с удовольствием чужие воспоминания, подперев подбородок рукой и наблюдал, как Джункю легко порхал на своей территории. Казалось, что даже их семилетняя разница в возрасте скрылась, абсолютно не ощущалась при таких простеньких, но безумных интересных разговорах. — Йоши и Асахи? Японцы что ли? — Харуто приятно удивлен слышать такие родные сердцу имена. — Да, мы все вместе жили и учились. А как мы раньше дружили… Быстро что-то время прошло, — голос Джункю поник, а Харуто почувствовал болезненный укол в самом сердце — кажется его преподаватель вспомнил что-то не самое приятное в своей жизни, — знал бы ты, как все изменилось… Джункю уже сидел рядом и они оба грели свои ладони о горячие кружки. Харуто видел, как Джункю резко погрустнел, а его добрые мягкие глаза спрятались за темной челкой. Похоже в прошлом старшего было что-то такое, что до сих пор волновало его, грызло и не давало успокоиться, а Харуто, сам того не ведая, запустил эту цепочку не самых приятных воспоминаний вновь. Что-то было в прошлом с этими двумя людьми, которых Джункю упомянул невзначай. Харуто не умел успокаивать людей, но это же был Джункю… — Хен, — тихонько зовет его альфа, немного боязно, но все же смело касаясь пальцами его ладони, — ну ты чего, хен? Пожалуйста, не переживай… мне грустно, когда тебе грустно. Честно. Кажется эти неумелые и ребячливые успокоения подействовали. Джункю хихикает, поднимая голову и с любопытством наблюдая за младшим. Самое интересное, что руку он так и не отдернул. — Спасибо, Руто, — вылетело непроизвольно, но если омега на это никак не обратил внимания, то Харуто словно в ледяную воду окунули. Руто. Джункю назвал его Руто. — Если честно я уже хочу спать, — признается Ким, поднимаясь из-за стойки. На ладони он все еще ощущал чужие горячие прикосновения, в то время как у младшего подушечки пальцев так же горели огнем, — я тебе все застелил, дальше сам разберешься. А еще нам завтра на пары, об этом не забывай. Харуто по-детски канючит какие-то неизвестные звуки, но Джункю на это уже не обращает внимания, гаденько улыбаясь и предупреждая, что завтра всем устроит разнос, если хотя бы двух-трех докладов не будет готово. Харуто же берет себе на заметку, и чуть погодя оставляет в чате их группы по английскому послание, что сам лично всех пришибет, если первых докладчиков, которых выбрали еще на прошлой паре, не будет. Расстраивать Джункю ему совершенно не хотелось. Джункю ушел в царство Морфея сразу же, а сон его был спокойным и приятным впервые за долгое время. Харуто же в соседней комнате ещё минут десять ворочался, не веря своему счастью. Немного, кирпичик за кирпичиком, но они сближались. И для Харуто это было самым бесценным подарком.***
Чону страдальчески стонет, когда сквозь сон слышит неугомонный будильник уже в третий раз. Чону хочется сдохнуть, когда он ощущает, как тело тянет после вчерашнего вечера, а голова раскалывается на куски. Чону хочется провалиться сквозь землю, когда он вспоминает, что конкретно было вчера после очень уж неплохой вечеринки. Продолжение банкета, так сказать. Часы показывали полвосьмого утра и от этой картинки хотелось ныть — сейчас бы завернуться в одеяло и дальше спать, но через два с половиной часа у него пары по английскому, и пропускать их было никак нельзя. Чону не надеялся на автомат по экзамену, но хотя бы впечатление о себе оставить нужно было. Харуто вон, уже оставил, красавец такой. Чону до сих пор в шоке от объекта чужой влюбленности, но разумно молчит, постоянно напоминая себе, что сам не лучше. Кстати, об этом. Несмотря на то, что вчера Чону был не трезв, он прекрасно помнил вчерашние события, которые развернулись очень стремительно, ярко и желанно. Поверить, конечно, в это было очень трудно, но несколько отметин на собственной шее, которые он сразу заприметил в большом зеркале напротив кровати, соврать никак не могли. Только вот в квартире полнейшая тишина — Чону невольно замирает и не слышит ничего, кроме секундой стрелки в своих настенных часах. Болезненный смешок слетает с его губ — чего и следовало ожидать. Больно, больно, больно. В груди было слишком больно, и эти ощущения затыкали все мысли и другие чувства. Глаза неприятно заслезились, и как же, черт возьми, Чону ненавидел эту свою привычку. Он и так был незаменимым плаксой, а сейчас вдобавок ему практически разбили сердце, и от этого становилось только хуже. Хлопок двери нисколько не отвлекает и не улучшает положение, Чону быстренько свалил это на свои галлюцинации, ну или на крайняк на Харуто, которому приспичило выйти за пределы квартиры. Шаги следуют на кухню, после чего слышится шуршание пакетов, и тогда Чону точно решает, что лучший друг просто-напросто сходил в магазин. И все. Никакого Джэхека не было и в помине, а если и был, то наверняка всего лишь забежал осуждающе покачать головой над маленьким нелепым Пак Чону, который так неосторожно влюбился в человека своей же вторичной сущности, старшего на шесть лет. Правда оказалась очень болезненной, альфа чувствовал, как слезы становились горячее, а грудь обжигало неприятной болью. Выглядел, наверное, он прям вообще не важно. Дверь аккуратно отворилась, Чону сперва подумал, что ему показалось, но буквально через считанные секунды кто-то упал рядом с ним, пугая его. Его крупные ладони оказываются в плену одной чужой руки, а второй его мягко хватают за подбородок, от чего Чону теряется, но быстро берет себя в руки, отпихивая от себя… Джэхека? Что? Но почему?! — Джэхек-хен, — судорожно шепчет Чону, смотря прямо в чуть покрасневшие и испуганные глаза напротив. На лице явный недосып — похоже сегодня старший очень плохо спал, — что ты… — Что случилось, малыш? — одно слово, и дыхание вновь сбивание, пока сердце в груди начинает свою свистопляску. Джэхеку так нравилось называть его малышом, — почему ты плачешь? Боже, я ночью что-то тебе сделал?! — Хен, прекрати, — совсем тихо рыкает Чону и окончательно выпутывается из чужих рук, — что ты здесь делаешь? Я думал ты давно ушел! И почему ты вообще здесь? Джэхек удивленно хлопает глазами, сперва не догоняя сути странных вопросов. Руку Чону никто не торопится отпускать, наоборот, чужие пальцы аккуратно переплетаются с его, от чего младший чувствует как предательски горят его уши. — Ну-ну, Чону-я, — кажется Джэхек начинает понимать что к чему, а его небезызвестная, так полюбившаяся Чону, акулья улыбочка украшает его лицо, — ты чего, малыш? Где мне еще быть? Я же ночью обещал, что не уйду. И не только сегодня и не только ночью. Теперь Чону весь горит от смущения и, чего греха таить, от восторга, когда видит какими нежными влюбленными глазами на него смотрят в ответ. — Хен… — Чтобы ты не успел себе ничего надумать скажу сразу — ты мне нравишься, Чону. У Чону глаза все еще на мокром месте, а в груди ужасные двоякие ощущения. С одной стороны его душу и сердце словно гладят пушистой мягкой лапой, а с другой неугомонная голова, которая никак не хочет верить в эту правду. Ну не может он нравиться такому человеку, как Джэхек. Не может. — Сильно нравишься. Не может. — Хен, — тихонько шмыгает носом Чону, резко стыдясь своего детского поведения, — я ведь не омега… — Как ты видишь, я тоже не омега, — улыбается Джэхек так, что хочется верить. Ему хочется, — но тебе это не помешало в нашу последнюю переписку признаться мне. Не может. — А ещё я мелкий, и… — И смелый, ведь тебе хватило духу понять себя и принять, и все также признаться мне. Причем первым, — Джэхек зарывается пальцами в чужие волосы, мягко массируя его голову. Успокаивал, — правда потом ты меня заблокал, но это ничего страшного. У Чону щеки алые-алые, разгоряченные и слишком манящие — старший все же не сдерживается и целует каждую, носом подразнивая нежную кожу. Или все-таки может? Чону хихикает от легкой, но приятной щекотки, переводя взгляд на их переплетенные пальцы, которые все это время лежали на одеяле. У обоих ладони широкие, крупные, что сразу бросается в глаза. Они оба альфы. Но теперь это абсолютно не важно. — Прости за мой внешний вид, — прячет глаза Чону, большим пальцем лаская тыльную сторону ладони старшего, — от вчерашнего еще не отошел, еще разнылся… я просто тот еще плакса, а хотя альфа. — Что за вздор? — возмущается Джэхек, предпринимая вторую попытку поднять голову Пака за подбородок. На этот раз более нежно, и в ответ он лишь получает слабую благодарную улыбку, — слезы — это нормальная реакция, слышишь? То, что ты альфа не значит, что ты не можешь плакать. Малыш, не думай так о себе. Ты прекрасен любым. Чону фыркает себе под нос от смущения — он был так похож на маленького потерянного волчонка со своими реакциями и зубами, которыми защищался как мог. Но все же ласка и любовь помогли ему оттаять. — Пойдем завтракать? — Джэхек снова улыбнулся, и от него снова исходило то самое спокойствие, в котором он всегда жил. То, что он старший — всегда будет видно в его поведении, но Чону это лишь нравится, — я правда готовить совсем не умею, поэтому сбегал до ближайшей вашей кофей… Чону не позволяет договорить, легонько касаясь чужих губ своими — резкое желание, которому он больше не смел противиться. А Джэхек так тем более.***