Последствия одиночества

      Лебедев проворачивает ключи в дверном засове и проходит сразу к себе, не задерживаясь в прихожей.       В доме непривычно тихо, как обычно бывает, когда Юля находится в школе, и звенящую тишину квартиры не нарушает даже Чара, спящая в этот момент на лежанке в коридоре.       — Юля!       Валентин всегда зовёт её, даже если знает наверняка, что её нет дома. Проходит в её комнату и смотрит по сторонам, останавливаясь взглядом на кровати, где она обычно лежит с наушниками в ушах и лишь глаза закатывает, когда замечает его в дверном проёме.       — Про личное пространство ничего не слышал?       Негодяйка. Ему что теперь, зайти нельзя?       Валентин возвращается к себе, предварительно посмотрев дочь в других комнатах. Пусто.       Армейскую аккуратность — к чёрту.       Откидывая фуражку на стол, он падает в кресло. Дёргает молнию на кителе и прикрывает глаза, облокачиваясь о спинку. Ему нравится представлять Юлю, как будто это она раздевает его, игриво прикусив губу, садится верхом и медленно тянет собачку вниз, окончательно стягивая китель с его плеч.       У Лебедева с фантазией туго, однако, когда дело касается дочери, он представляет всё в мельчайших деталях. Как та ерзает на нём, так что у него привстаёт, ласково проводит коготками по груди, тычется носом ему в шею...       Валентин не может долго терпеть — привлекая к себе, впечатывается в её губы, в то время как воображаемая Юля ведёт ладошку от его плеча вниз и проводит по бугорку на брюках. Сжимает крепче, видя как отец судорожно выдыхает...       Лебедев чертыхается, открывая глаза.       С рыком дёрнув ремень, оттягивает края брюк вместе с бельём и накрывает ладонью напряжённый до боли член. У него большие ладони, у Юльки в разы меньше, и он бы хотел ощутить их в реальности на себе. Как та проводит ими от основания к головке и обратно, а после прикасается к ней уже губами...       Валентин рычит, чувствуя, как от такой мысли назойливо тянет в низу живота, плотно сжимает член рукой и не прекращает водить ею туда-сюда. Из головы не выходит Юля, надрачивающая ему, Валентин судорожно вдыхает воздух и смотрит в потолок, представляя, что ещё его дочь может в его фантазиях.       Наверняка, пока его нет дома, тем же занимается, но уже на кровати, и, прячась под одеяло (чтоб не застукали), пальцами забирается под ткань трусиков, до конвульсий растирая чувствительное место.       Лебедев задумывается, а как бы она себя вела, отлижи он ей. Наверняка бы ужом извивалась, пока он языком вытворял такое... До боли сжал Юлины бёдра (чтоб не вырвалась) и довел бы до оргазма, чтобы на всю жизнь запомнила...       Валентин облизывает пересохшие губы, не прекращая двигать рукой. Эх, Юля, Юля, знала бы ты чем твой отец занимается, пока ты где-то за школой занятия прогуливаешь...       От представления того, каким способом Лебедев может наказать дочь за принесённую ею двойку по математике или другому предмету, Валентин лишь крепче сжимает основание возбуждённого члена, чтобы не кончить раньше времени.       Из головы назойливо не лезет мысль, как Юля может сладко стонать в постели с ним, и от этого прокатывается приятная дрожь по позвоночнику.       Полковнику кажется почему-то, что Юля любит жёстко (или у него такие предрассудки), отчасти потому, что секс с ним не походит на что-то невинное, нежное... Нет, он конечно потратит время на прелюдии, но потом как возьмёт... Чисто так, по-армейски. Особенно в моменты ссоры, когда Юля прям разозлила, и он показывает ей, как не нужно делать; что бывает, когда не слушаешься.       Валентин ставит ноги шире, чувствуя, как стягивается в одну точку пульсация в низу живота.       — Юля... — шёпот на грани отчаяния, и Лебедев посильнее сжимает член. Нет, не сейчас. Ещё рано. Он ещё не представил, как дочь садится на него. Как трётся о возбуждённую плоть, облизывая губы, и смотрит на него сверху вниз, прежде чем с томительным вздохом опуститься до конца.       Валентин глухо стонет, представляя это, приподнимает бёдра навстречу своим тугим движениям, видя как воображаемая Юля выгибается дугой, хватается за его плечи в попытке растянуть приятное до дрожи в ногах ощущение.       Он толкается в неё глубже, от чего та царапает кожу на его шее, всхлипывает, позволяя отцу с глухими шлепками вытрахивать её до искр в глазах.       Что, Юль, не нравится? А надо было лучше учиться, а не спать на уроках. Того гляди бы и двоек не было.       Воображаемая Юля закусывает губу, соглашаясь с ним полностью. «Я обязательно исправлюсь, пап» и, запрокидывая голову, позволяет Валентину ласкать губами её нежную кожу на шее.       Лебедев думает какую бы позу она выбрала, готовая трахаться с ним. По идее мужчина должен быть главным в постели, но упрямая Юля наверняка бы начала спорить, доказывая, что она ничем не уступает ему и вполне заслуживает быть сверху.       Впрочем, в позе наездницы, она тоже неплохо смотрится, и представлять, как дочь скачет на нём, привычнее и даже более возбуждающе. Ему не привыкать — столько лет прожить в одиночестве и ни разу не переспать ни с кем, уже что-то на грани фантастического.       Юля не единожды говорила, что мол, найди, пап, себе уже кого-нибудь наконец, не жить же тебе всю жизнь волком-одиночкой. И как ей объяснишь, такой глупой ещё совсем, что нашёл уже, да вот только нельзя с ней, дочь как-никак... Потому и приходится выкраивать пять минут, пока её нет дома, чтобы удовлетворить себя руками в абсолютной тишине квартиры. Лучше было бы Юлькиными, конечно, они у неё нежные такие, тёплые, красивые. Жаль только, что не обнимут его поздним вечером, когда он вернётся со службы домой, не утянут его в комнату под предлогом «пап, ты устал», и пухлые губы не коснутся шеи, а руки не расстегнут ремень, пока он будет перебирать в пальцах её волосы.       Они, к слову, тоже у дочери замечательные. Шелковистые такие, гладкие, приятно пахнут. Было бы неплохо намотать их на кулак и...       Юлька сначала ничего не скажет, конечно, но потом как-то между прочим заявит: «Может в следующий раз будешь не так грубо? Давай понежнее, ну?»       Понежнее у Лебедева так или иначе не получится. Как вцепится до синяков и не отпустит, пока оба не закончат. «Ты кончила?» — спросит, прежде чем выйти, хотя для достоверности лучше проверит, не врёт ли. «Какой ты дотошный» — закатит глаза Юля, слезая со стола. Поцелует отца в уголок губ напоследок и уйдёт, оставив после себя лишь приятные воспоминания.       Валентин, не в силах больше терпеть, кончает, торопливо растирая по всей длине выступающую смазку. Придавливает большим пальцем головку, замечая, как от сего действия «стреляет» семенная жидкость. Водит рукой, туда-обратно, шумно выдыхая и не прекращая шептать, словно в бреду: «Юля!». Откидывается на спинку кресла и дышит, дышит, дышит. В голове яростно стучит кровь, а пульс зашкаливает, в то время, как от паха, наконец, начинает отступать, терзавшее его, напряжение.       — Пап, я дома! — от Юлиного неожиданно раздавшегося голоса, Валентин распахивает глаза.       Он что, даже не услышал, как хлопнула входная дверь?       Ещё секунду медлит, прежде чем подорваться с места и с армейской скоростью натянуть штаны, молния на которых, словно нарочно, не поддаётся — заела где-то на середине. К черту молнию, страшнее представить, что подумает Юля, когда увидит его — взмокшего, дышашего через раз, словно марафон бежал.       Лебедев облокачивается о стол одной рукой, выжидательно высматривая дочь в дверном проёме, и пытается привести дыхание в норму.       Выдыхает, неверяще опускаясь обратно в кресло, когда та, даже не заглянув к нему, идёт к себе в комнату, по пути бросая: «если что, у себя».       Опускает взгляд — футболка вся измятая, мокрая, неприятно прилипает к спине, и брюки в непонятных пятнах (хотя, если учитывать чем он занимался до этого, то весьма в понятных).       Надо в душ — кивает Валентин своим мыслям, открывая шкаф с одеждой. Форменную — в стирку, самому под струи воды, чтобы окончательно смыть весь этот позор с себя.       Дверь в ванную захлопывает, устало настраивает воду в душе. Из головы настойчиво не выходит мысль, как он едва не спалился, и Лебедев упрямо гонит её от себя, понимая, что в следующий раз надо быть аккуратнее — кто знает, быть может дочь дома будет, а он и не заметит.       Выдыхает уже облегчённо, успокаивая себя тем, что всё обошлось и вовсе не догадывается о чём думает Юля, сидя на кровати в своей комнате.       За то, что она прогуляла школу в этот день — ей, конечно, совестно, но всё-таки стоило бы лучше прийти домой на часик попозже, она убеждается в этом.       Того и гляди бы не услышала чего лишнего.       Говорить Валентину о том, что она стала случайным свидетелем его занятия, она, конечно, не будет. Ему вовсе не обязательно знать об этом. Просто в следующий раз — Юля понимает одно — она не будет стоять в стороне, пока Валентин в одиночку снимает напряжение, а обязательно поможет.