Мой счастливый брак был подписан карандашом

      В какой-то момент я поняла, что уже не могу так жить, и я убила человека в себе. Я носила юбки и шпильки, начала краситься коралловой помадой и выучила две пьесы, на которые ходила месяц, чтобы пересказывать своему мужу скучные мемуары слабеньких духом девушек, ведь именно таких он и любил. И я добровольно уничтожила человека со всякой гордостью и всяким уважением к себе, позволив ему впервые поднять на меня руку в пьяном угаре. Я потеряла достоинство ещё раньше, смирившись с тем, что он ходил налево, да и направо тоже, да и вообще везде, лишь бы не прямо. Я размазала своё "я" подошвой неудобной, но красивой, по мнению жалкого существа, звавшего себя моим мужем, обуви, лишь бы превратить себя в идеал консервативного мира, приправив это всё щепоткой капиталистического шика, который он во мне не ценил. Он не ценил и платья, наряды и костюмы, причёски и макияж, его интересовали моя еда и вечерние сеансы театральных представлений, что обязательно кончались мерзкими ролевыми играми и поеданием клубники с острым соусом, застрявшим где-то между глоткой и желудком, и терпеть отхаркаться невозможно, но горчит сильнее, чем от послевкусия у толстой сигареты.       И это убожество упивается моей печалью. Он смотрит на меня с таким презрением, и в его глазах так и читается мерзкая ненависть с оттенком кофейной язвенной гущи и мелкое отвращение, словно просачивающееся через все его сальные поры. И в нём я уже даже не вижу человека, нет, но и животным его назвать невозможно, ведь животные повинуются инстинктам, а он – олицетворение глупой бессмысленной и безрассудной жестокости, жестокости страшной и некрасивой во всех её проявлениях. Но для меня это всёе не имеет значения. Я натерпелась, и мой муж, схватив меня за щёки и называя вульгарной идейной женщиной, убил во мне последнюю надежду на так называемую карму: он наконец-то пьян моим разочарованием.       Обозвать меня идейной было тем ещё оскорблением, похуже чем "вульгарной", ведь идейность сама по себе приравнена к безвкусной и лицемерной пошлости, если сама идея такова, и исключением из этого являются благие намерения идейного фанатика, но справедливости нет, как и Божьей любви, ведь если бы Бог нас любил, то сослал бы он Адама и Евы на Землю, устроил бы он потоп? А если заглядывать ещё раньше, то сослал бы он Лилит в Ад за непокорность? И ждёт ли меня её участь, если я в первый и последний раз дам знать, что я прежде всего не человек, а женщина? Ибо женщина есть святая мать мужчины и любимая жена его, она есть смысл и радость, она – муза, недосягаемый идеал и неприкосновенное и самое сокровенное сокровище самого богатого храма, ведь не даром Ван Чдаоцзюнь была причиной гибели косяка птиц, отрубленной головы королевского художника и блаженства её скоропостижно скончавшегося мужа. Не даром ради прекрасных принцесс борятся не менее прекрасные принцы в детских сказках, ибо сама женская суть предрасполагает к тому, что за неё можно и нужно бороться.

О нет, я лишь ничтожная жертва комичной порнографии, не больше!

      И я, как главная её героиня, поднимаюсь на эшафот погубившей меня слабохарактерности и смиренности, чтобы меня казнила сама совесть и честь моя, ведь сколько таких же, как и я, униженных женщин? Я просто статистика, сухая и чёрствая, и вся жизнь моя – лишь цифры. Лишь суммы денег и лет, прожитых в несчастливом браке, который построен на воздушных замках и лживых мерзких обещаниях, оставленных мной самой. Я пью чай из блюдца и читаю про благородных институток, не получив должного образования, осуждаю их за излишнюю правильность, а, может, и в этом суть жизни? Живи в монастыре и радуйся свободе! И не вари борщи дырявому носку, не готовый мужа, что в зю-зю, а храни свою молодость на учение.       О нет, я говорю бессвязный бред! И совесть затмила мне здравый смысл, а подзатыльник сильный, видимо, вышиб всю ясность ума. Нет, мне надо выбить всю дурь, всю, без остатка! Мой рассудок помутнён горем, ведь я – несчастная жена! Ужасная супруга, печальная супруга, погубившая себя, ведь брак красив лишь тогда, когда его у тебя нет, когда ты смотришь на глянцевые журналы со свадебными платьями и думаешь, что за и этим и кроется истинное счастье. И проверьте мне, если бы брак подписывался карандашом, он был бы куда красивее, пусть и короче.

Впрочем, если быть честной...

      А если быть совсем честной, то брак мой и правда подписан карандашом, надо только продублировать с ним заявление, выжженное дешёвым порохом, какой использовали для старых фотографий. Таким, чтобы две пули оставили за собой след, стираемый ластиком. Таким, чтобы хватка на волосах рыжих ослабла, и моё слабое тело упало на грязный ковёр.

Я так хочу, но так боюсь приобретать пистолет.

Я думаю, что многим это покажется смешным,

Но у меня есть пара вопросов к тому, кто считает, что неуязвим.

      Но вот и мой мучитель, который испортил всю мою жизнь, тот самый, что сейчас ласково целует меня в щёку, и я знаю, что ему сегодня хорошо, что он мне сегодня изменил, что его пассия куда моложе и красивей меня. Конечно, когда твоё лицо обрамлено тенями фиолетового цвета в красную крапинку, то ты скорее будешь похожа на алкоголичку, нежели на приличную жену. И надень своё самое лучшее платье, скрой все следы от побоев за самыми яркими румянами, ты всё равно останешься обиженной жизнью женщиной. И Господи, покарай меня за то, что я жалуюсь на жизнь, что я жалкая-жалкая, бедная и скупая на интеллект дама, далеко несчастная, та, что возвела свой личный Ад собственными руками. Я ничего не делаю, чтобы вырваться из этого порочного круга побоев и измен, более того, я уже сама потихоньку начинаю засматриваться на других мужчин. В своё оправдание могу сказать, что я - лишь жертва сложившихся обстоятельств и некоторого невежества. Ведь сразу ли человек понимает, что тот, кого он любит, на самом деле, полный эгоист? Скажите честно, можете ли вы распознать с первого взгляда лицемера, лжеца, обманщика, узурпатора, самого настоящего тирана? Прошу не винить меня за то, что я не могла сразу понять, кто стоит передо мной.       Зато сейчас я вижу всё как есть. Я храню за пазухой револьвер для мужа, что сейчас так вкусно хрустит огурцами в салате. Я изучила весь его график, я знаю с кем он работает, у кого ночует, когда он питается. Вот, допустим, через минут десять он оставит всю посуду на меня, а потом пойдёт умыть лицо и почистить зубы, игнорируя мерзкий пот, стекающий с его жирного отвратительного живота. Потом он ляжет спать, да, а я укрою его ласково одеялом и пойду мыть посуду.

А почему я это, собственно, делаю?

      Я развернулась, как только пришла на кухню, взяла приготовленный пистолет, что ждал своего часа в корзинке из-под овощей, подошла к белоснежной кровати. Выстрел. Пахнет порохом, и красное пятно распространяется по прожжённой сигаретой наволочке. Где-то видны ошмётки наливающегося кровью мозга, а лицо, жирное и мокрое, застыло в отвратительной гримассе предсмертного ужаса. Я села рядом с кроватью неуверенно, опасаясь, что мой благоверный сейчас проснётся. Но ещё страшнее то, что я теперь вдова, одинокая и никому не нужная. Осознав, что тело становится холодным, я налила себе дешёвого вина, гадкого, такого мыльного на вкус и непонятного цвета, напоминавшего больше малиновый сок. Опьянев от одного лёгкого глотка, я, весёлая и счастливая, ложусь в кровать к моему мужу. Поцеловав его в щёку, укрылась одеялом и уснула. Вот он, самый настоящий счастливый брак, тот, в котором один партнёр уже не может ничего возразить, а потому такой контракт уже подписан карандашом.

Занавес.