Энтропия

У Джувона не было ни малейшего представления о том, что происходит. Он ходил по пятам за Донсиком, глаз с него не спускал, наизусть цитировал всё, что Донсик говорил — даже если сказано было шёпотом в чужое ухо. Донсик сам иногда сомневался, что верно догадывается — да ну, просто кажется, быть такого не может. А Джувон заявлялся к нему домой с горящими глазами, размахивал пистолетом и требовал ответов. И глаза у него горели так, будто речь шла вовсе не о справедливости и правосудии. И за это Донсик был ему благодарен. Он блуждал во тьме, в полном одиночестве, не полагаясь ни на кого, кроме себя. Пока в его жизнь не ворвался Джувон и не начал крушить всё вокруг — бестолково и совершенно отчаянно. Будто Донсик был живым воплощением всего, что Джувон ненавидел, и от истребления Донсика зависела сама его жизнь. Поначалу это было похоже на ненависть. Но чем дольше Донсик смотрел в эти глаза, тем отчётливее понимал, что дело не в ней. А вот Джувон этого не понимал. Он вламывался в чужую жизнь, будто пытался сбежать из собственной. Как грабитель спасается от погони в чужом доме, разбив окно, и вваливается в гостиную, запутавшись в шторах. Он искал спасения. Он был напуган. Донсик чуял страх, как волк — запах крови. И не только страх — тьму, которую каждый носил в себе. Старый гнев, незабытая боль, тухлая жадность… Он смотрел на людей, будто с изнанки жизни. Он проснулся однажды на другой, тусклой стороне мира, с зияющей дырой в том месте, где прежде была сестра. Потерять близнеца — всё равно что потерять половину себя. Эта пустота ощущалась физически. Ходила за ним следом, спала рядом с ним, ела, пила вместе с ним. Он сжился с ней, как с подругой. Смотрел сквозь неё на мир вокруг — и видел тьму. Алчность. Трусость. Гордыню. Страх. Вся идеальная сверкающая броня Джувона была выкована из страха, закалена болью и отполирована одиночеством. Он держался за идеальный порядок и чистоту так, словно они были единственным его спасением от окружающего мира. Он морщился от неприятных запахов и пятен на чужой одежде, от следов стаканчиков с кофе на рабочих столах, забытой у кофемашины мятой салфетки или пластиковой палочки с присохшими следами молочной пенки. Живые люди всегда создавали хаос, и для себя и для других. Всегда что-то разрушали, изменяли, создавали то, чего не было. Умные люди называли это «энтропией». У кого-то за всю жизнь выйдет лишь маленький песчаный смерчик, в котором запутаются конфетти и цветные гирлянды, а кто-то породит ураган, сметающий всё на своём пути, изменит жизни сотен людей. А Джувон как будто старался жить, не колыхая воздух. Существуя холодным, логическим разумом, неподвластным страстям. И ни черта у него не получалось. Блестящая броня крошилась и откалывалась, а Донсик подбирал осколки, разглядывал, как улики. Въедливый, но порывистый. Прямолинейный до наивности. Горячий. И своей дурацкой горячностью, вспыльчивостью, искренностью Джувон вытеснял из жизни Донсика привычную пустоту. Слишком много было Джувона, слишком мало места оставалось для одиночества, когда он постоянно крутился рядом. И она таяла. Словно Донсику самому нужно было вспомнить, каково это — жить дальше с самим собой. Без призраков, без горьких надежд. Он должен был вспомнить, каково это — жить. И зачем. ​*** — При аресте без ордера под прицелом камер одним отстранением не ограничишься, — предупредил Донсик. — Твоя жизнь может быть разрушена навсегда. Джувон, только что предельно серьёзный, едва не разулыбался. — Переживаешь за меня, инспектор Ли? — С ума сошёл? С чего мне переживать? Этот гадёныш всё-таки улыбался. Донсик отвернулся, выдохнул. Вечерний воздух холодил открытую шею, но в груди было тепло. Они снова стояли во дворе старого дома, смотрели на фонари над кирпичной стеной. И деваться от предложения Джувона было некуда. — Храни молчание, — велел Донсик. — Не признавай обвинение. Не то чтобы ты мне нравился, — добавил он как можно пренебрежительнее, — просто, похоже, у нас ещё много дел. Джувон подозрительно упрямо смотрел в сторону — соглашаться явно не собирался. — Если не пообещаешь молчать, не буду арестовывать, — пригрозил Донсик. — Понял? — Да. По лицу было видно, как сильно Джувону хочется сказать «нет». Но ему тоже некуда было деваться от этого предложения. Донсик кивнул, принимая обещание. Они постояли ещё, глядя на фонари. Ночной сумрак окутывал дом и сад, милосердно скрывая следы запустения. Донсик вдруг подумал, что всё время жил здесь, как в гробу. Сад зарос сорняками, кусты поникли, сплелись ветками в колтуны. Трава вытопталась, а ту, что ещё уцелела, он сам вывернул вместе с дёрном, пытаясь раскопать могилу Юён. Если бы не свет в окнах, никто не сказал бы, что здесь вообще кто-то живёт. Джувон, не прощаясь, шагнул в сторону, спустился по бетонным ступеням на дорожку к воротам, взялся за ржавую створку. Та глухо скрипнула. — Эй, — окликнул Донсик. Джувон обернулся молча. И как это ему удавалось выглядеть одновременно настороженным и надеющимся?.. Донсик не спеша пересёк двор, встал рядом. — Я тут подумал кое о чём, — проговорил он, рассеянно оглядывая спутанные кусты. — Так значит, ты не будешь жалеть, если публичный арест тебя уничтожит? — Я уже всё решил, — нетерпеливо ответил Джувон. — Можешь не отговаривать. — Я и не собирался, — небрежно ответил Донсик, всё так же избегая на него смотреть. — Просто подумал, что раз уж твоей репутации всё равно конец… — То — что? Донсик глянул ему в глаза, усмехнулся. — То и не стоит беречь то, чего скоро не будет. Он схватил Джувона за ворот пальто, толкнул в тень у ворот и поцеловал. Джувон оттолкнул его сразу же, гневно сверкая глазами. Краснел он быстро, стремительно, но смотрел прямо. — Ты что творишь?! — Как — что, — Донсик, не отпуская его пальто, подтянул Джувона обратно. Смотрел на него весело, совершенно бесстыдно. — Собираюсь тебя поцеловать. Давно хотел, но всё подходящего случая не было. Но раз теперь тебя твоя репутация не волнует, зачем откладывать?.. — Давно? — растерянно переспросил Джувон. Донсик, не отвечая, потянулся к его губам, прижался к ним. Холодный нос Джувона уткнулся ему в щёку. Губы дрожали, и другого ответа не было. Только потом — тихий и резкий выдох, похожий на всхлип. Донсик отстранился, глянул Джувону в лицо. Шок и растерянность метались на нём, как ночные неверные тени. — Зачем ты это делаешь? — прошептал Джувон. — Сейчас объясню, — таким же шёпотом ответил Донсик, и притянул его к себе в третий раз. Губы наконец шевельнулись в ответ, раскрылись. Джувон привалился спиной к каменному столбу ворот, поднял руки, неуверенно взялся за куртку Донсика. А тот объяснял — обстоятельно и не спеша, сначала одному краю губ, потом другому, потом им обоим сразу и снова каждому по очереди, чтобы не осталось никаких сомнений, что он делает — и зачем.