Сплести судьбу

— Если вы не свяжете судьбы, умрете оба. Ты развеешься, он — от болезней, старости и от чего там еще умирают слабые смертные. Вот и все, Черная Вода, вот и все. Уюнский свиток лежал перед Хуа Чэном, а Хэ Сюань мрачно уставился прямо перед собой. Вместо нарядных ковров и сверкающего золота он так и видел изможденное бледное лицо — каким он запомнил Ши Цинсюаня в последний раз. Глупо было наблюдать, прятаться в тенях, смотреть, смотреть на каждый его час со смертными. Глупо было приходить за помощью к Кровавому Дождю — что волнует его, кроме его принца, разве станет он искать хороший выход? Но Ши Цинсюань медленно угасал. Хэ Сюань не знал имени этой болезни. Она гнездилась глубоко внутри и постепенно подгрызала тело, раскидывала жадные темные щупальца, сосала силы, здоровье, жажду жизни. Сияющая сила заклинателей и тем более небожителей не позволила бы ей напасть, но смертные, тем более — этот, живущий впроголодь, не в состоянии даже о себе позаботиться, но отдающий все другим — не могли с ней сразиться. Ши Цинсюань и не знал, что болен; он стал быстрее уставать, почти перестал есть, потому что от еды все внутри сводила боль, и только радовался — зато больше другим достанется. И слабел с каждым днем. Смеялся — мол, это зима, холода идут, ничего страшного, вот выглянет весеннее солнце, расцветет горная слива — и все будет хорошо. Хэ Сюань знал, что не будет. Ниточка жизни и судьбы Ши Цинсюаня слабела, таяла и пропадала в темноте — бывший небожитель не уйдет на круг перерождений, но останется в небытии. Хэ Сюань таял вместе с ним. Он не любил жизнь и не цеплялся за нее. Он не хотел себе никакого будущего. Он не тосковал по прошлому, полному лжи, он вообще ничего не желал и не хотел, но отомстив, он будто заблудился, а теперь его путеводный свет, его причина не растворяться, не истаивать, а зачем-то приходить день за днем к заброшенному храму, его фонарь в сером тумане постепенно исчезал. Хуа Чэн первым заметил, что он теряет силы. Пригласил — в счет долга, о, разумеется, не бесплатно! — в Призрачный город. Накрыл стол. Выложил среди фруктов и мяса старый свиток, покрытый уюнскими письменами, развернул и ткнул пальцем со словами «Вот тебе и ответ». — Да что за ответ? — спросил тогда Хэ Сюань, вгрызаясь в запеченную с грушами курицу. — Я на этом языке вообще-то не читаю. Это верх? Там написано, как воскресить и убить Ши Уду еще раз? — Я не хочу, чтобы ты умирал, — просто ответил Кровавый Дождь. — Этому миру нужен покой и порядок, чтобы гэгэ жил спокойно. Чтобы он был со мной, не порывался кого-то спасать и где-то править. Для гармонии и равновесия мне нужен второй Непревзойденный, живой и на моей стороне. А ты умираешь, Черная Вода, и умираешь ты потому, что умирает Ши Цинсюань. Мне нужно, чтобы ты прекратил. — Я же разорвал связь, — сказал Хэ Сюань. — Младший Ши может умирать сколько ему заблагорассудится. Меня это не касается. Кровавый Дождь молча смотрел на него единственным блестящим глазом — заглядывая в душу, сдирая все покровы лжи, открывая — как молча, из теней смотрит Хэ Сюань на жизнь городских нищих, как ждет, чтобы Ши Цинсюань поел сам, а не только скармливал все детям, как присланный им имени кого-то из нищих лекарь принес столько трав, хватит всем, но этот дурак опять не берет себе... Хэ Сюань сдался. Хуа Чэн перевел для него свиток. Уюнские заклинатели много знали о судьбах и предсказаниях; Ши Уду, затевая подмену, не иначе как тоже добрался до их трактатов. Сейчас же все было проще. Они с Ши Цинсюанем, проведя рядом шестьсот лет, разделив имя, рождения, начертанную судьбу, сплелись слишком тесно и теперь, когда угасал один, угасал и другой. Демоны, потеряв то, ради чего не умирали, обычно исчезают. Хэ Сюань отомстил, но кроме мести было что-то еще, и он не знал, как это называется. Знал только, что у этого есть имя, сияющие светлые глаза, солнечный смех, и он хотел, чтобы этот дурак жил дальше. Оба они сейчас остались без подпорки, слишком тонкие нити, чтобы вплестись в полотно сами по себе. Но если свить их вместе — оба проживут еще долго-долго, даже смертный, поддержанный силами второго сильнейшего демона. Ши Цинсюань будет жить. Если уговорить его, объяснить ему — он будет жить. Хэ Сюань поблагодарил Хуа Чэна. Чем бы тот ни руководствовался, что бы его ни вело — это спасет Ши Цинсюаня, а значит, неважно. И отправился к нищим. Днем город обычно замирал от невыносимой жары. Солнце пекло так, что дышать было невозможно даже в тени — жаркое лето в самом сердце империи всегда было душнее, чем в северных регионах, там, где стояла башня Пролитого вина и деревня Богу. Черные, четкие полуденные тени метались под ногами, будто льнули к нему, вечно холодному, как придонная вода. И тихо, так тихо — засыпала рыночная площадь, утихали улицы, чтобы проснуться, когда солнце повернет на закат. Годы сразу после открытия Тунлу всегда были самые жаркие и самые спокойные: много мелких демонов умирало, яркое янское течение ци не перебивалось иньским и влияло на погоду. Рождались все больше мальчики, крепкие, бойкие, а гадатели говорили — это к благополучию. Нищие дремали в тени храма. К вечеру они выйдут на улицы, а сейчас и попрошайничать было не у кого, и просить работы. В углу суетились дети, и Хэ Сюань, незримый, подошел к ним. Ши Цинсюань полулежал, прислонившись к стене, а серьезная малышка лет пяти совала ему бульон. — Фэн-гэгэ два дня не ел! — сердито твердила она. — Фэн-гэгэ должен выпить три ложки! — Я не голодный. Ну-ка, Дун-дун, подели на всех! Помнишь, как я тебя считать учил? Губы у Ши Цинсюаня были почти белые. И глаза совсем не такие яркие, как обычно. Времени совсем не осталось. Сбрасывая незримость, Хэ Сюань шагнул вперед. Он ждал — дети порскнут в стороны, но они плотнее сгрудились вокруг Ши Цинсюаня, посматривая на вторженца с явным опасением. Ши Цинсюань поднял голову. Побледнел еще больше. — Бегите, ребята. Мне нужно поговорить с этим молодым господином. Бегите к бабуле Цю. Все еще настороженно озираясь, дети двинулись прочь. Девочка, которая пыталась накормить его бульоном, что-то прошептала в самое ухо и только потом убежала за приятелями. Хэ Сюань присел рядом. — Если ты пришел за моей жизнью, молодой господин Хэ, сделай это, пожалуйста, чтобы не видели и не узнали дети. — Я... пришел поговорить. Попросить. В выцветших глазах мелькнули прежние искры, губы тронула прежняя улыбка. — Что же за просьбу я могу исполнить для молодого господина Хэ? Я подрабатывал на улицах каллиграфией, писал письма — вот поправлюсь и снова вернусь, а то сейчас не удержу и кисти. А больше я ни на что не способен, но вряд ли молодому господину Хэ нужно это. — Мы оба умираем. Хэ Сюань так и не придумал, с чего начать, и начал с того, что жгло внутри. Ши Цинсюань внимательно смотрел на него, ожидая продолжения — не охал, не кричал, не требовал доказательств. Просто смотрел и ждал. — Твое смертное тело... оно угасает. Вместе с тобой развоплощаюсь я. Мы были слишком связаны. — Разве месть не принесла молодому господину Хэ покоя? — Нет, — отчего-то глядя в глаза, говорить это оказалось просто. Тяжесть оторванной головы в руках. Липкая теплая кровь. Плачущий, отчаявшийся, напуганный и несчастный Ши Цинсюань, который выбрал брата, а не того, кого звал другом. Сначала была веселая злость — сделал, доказал, достиг! Потом — пусто и холодно. Он оставил Ши Цинсюаня на пороге храма Пэй Мина, пусть подбирает, уносит и сами разбираются. Он собрался умирать — а Ши Цинсюань никуда не пошел, остался среди смертных и жил, и Хэ Сюань жил вместе с ним. — Мне твоя смерть покоя не принесет. Ши Цинсюань опустил ресницы. — Я пожил бы еще. Я учу детей грамоте и хочу научить писать и читать. Хочу встретить еще одну весну. Я не выстрою дом сам, но могу помочь заработать на дом для них. Мне жаль, если я не успею. Но молодой господин Хэ не должен умирать, если умру я. Ты пришел — значит, знаешь, как разорвать связь, так делай, я готов. Чем бы это ни было. — Не разорвать, — голос стал хриплым и непослушным. — Это невозможно. Мы сможем идти дальше только вместе. Судьбы нужно связать крепче. Как... Как Кровавый Дождь и его высочество Се Лянь. — Они поженились, молодой господин Хэ, — в улыбке Ши Цинсюаня мелькнуло лукавство. — Их судьбы, конечно, связаны накрепко, но вряд ли молодой господин Хэ желает того же. Хэ Сюань протянул к нему руки — медленно, чтобы не напугать. Обхватил за талию — все ребра прощупывались, не хуже, чем у него самого. Поднялся, бережно придерживая, чтоб поставить рядом с собой. — Ты нужен мне, Ши Цинсюань. Ты нужен и себе. Ты не хочешь смерти, ты хочешь жить, и я тоже хочу, чтобы ты жил. Ты доверишься мне? Пойдешь со мной? Очень медленно Ши Цинсюань кивнул — не разрывая взгляда и не отводя глаза. Черные Воды были тихи и спокойны. Лодки не тонули, а корабли легко заплывали за границу вод; Восточное и Южное моря будто смешались в ожидании следующего Повелителя, а над песком мертвого острова впервые за сотни лет дул легкий ветер. Вести Ши Цинсюаня в то, что осталось от чертогов, Хэ Сюань не решился. Поклон Земле и Небу. Не им они принадлежат, но Небо свело их под цветущими персиками, и Хэ Сюань, увидев впервые юную сияющую богиню, думал, как похожа она на его Мяо-эр. А потом уже узнал, что не богиня с ним смеялась, а бог — и как зовут его брата. Небеса состоят из лжи, но что-то настоящее тоже прятали. Поклон предкам. Четыре урны вкопаны в песок, рядом шкатулка, в которой укрыта голова. Сжались крепче ледяные пальцы Ши Цинсюаня — он понял. Не заплакал, только беззвучно что-то шептал. «Видишь, Водяной Самодур. Он выбрал меня, теперь — меня. Ты не уберег его, а я уберегу». Поклон друг другу. Ложь, ложь, столько лжи, столько шуток Хуа Чэна — «как там твой Ветер?», «ну что, похитил у Самодура его сокровище?». Заслонить его в битве, пойти за ним в смертный мир в ответ на «так нечестно, брат точно меня не пустит, Мин-сюн, но кто-то же должен хоть что-то сделать, помочь им!». Черная Вода — омут. Черная Вода — гуль, пожирающий все, что можно пожрать. То темное и злое, что гнездилось в теле Ши Цинсюаня, съежилось, сморщилось, будто испуганное, и истаяло. Красная нить, что не видна смертному глазу, тесно сплелась с черной. Не умрет. Пока жив Хэ Сюань — Ши Цинсюань не умрет. — Знаешь, молодой господин Хэ, приходи к моим детям. Ты учился, ты тоже мог бы с ними заниматься. Вместе со мной. Ты придешь? Сжимая его руки, Хэ Сюань кивнул.