Ничто

Без неё он ничто. Её улыбка и глаза снились ему каждую ночь, и Уолден никак не мог поверить в то, что Джейн — его Джейн! — больше нет. Этого не может быть. Невозможно. Невозможно. Невозможно. Буквально несколько мгновений назад она была рядом. Кружила с ним в танце, лучезарно улыбалась и задорно смеялась, когда он шутливо щекотал её. Её голубые глаза горели жаждой жизни, рыжие волосы блестели на солнце, а улыбка не сходила с губ. Воспоминания о жене были слишком реальными, слишком свежими, такими, что каждое утро, проснувшись, Уолден думал о том, что скоро придёт Джейн и они будут читать вместе очередной сонет Шекспира. Но она больше не придёт. Никогда не придёт. Никогда — это слово стучало у него голове набатом и впервые в жизни приобрело для него такой страшный и неотвратимый смысл. Никогда. Уолден ломается. Он не может без неё. Склонив голову Дэвиду на плечо, он едва подавлял рыдания, что всё сильнее и сильнее сдавливали горло, подобно петле. Старший брат обнимал его и говорил, что нужно жить дальше. А Уолден ничего не слышал. — Джейн всегда будет рядом с тобой, брат. Уолден проклинал тот день, когда его жена ушла из дома в театр и пропала. Если бы он пошёл с ней, то всё сейчас было бы иначе. Если бы он выбрал её, а не просмотр квиддичного матча с друзьями, то Джейн была бы жива. Он бы смог защитить её. Он бы умер сам, но её отстоял. И если бы он не носил Тёмную метку, то никто бы на неё не напал. Потому что его жену убили члены Ордена Феникса. Её, гриффиндорку, не имевшую к делам Пожирателей Смерти ни малейшего отношения, необидившую в своей жизни даже мухи, убили только за то, что она была женой своего мужа. Как подло и низко. А эти твари ещё считают себя святыми ангцами. И как предательски устроен этот ничтожный мир. В один миг Джейн Макнейр исчезла навсегда, словно её и не было никогда в его жизни, не оставив после себя ничего, кроме кровоточащих, разъедающих душу воспоминаний, что уничтожили осколки его и без того разбитого вдребезги сердца. А вскоре у него не осталось даже памяти сердца. Лишь всепоглощающая пустота и жажда отомщения. — Я не могу вспомнить, какого цвета у неё глаза. Беллатрикс не знает, что ему сказать, да он и не ждёт от неё этого. Понимает, что сказать ей — нечего. Лестрейндж банально не могла понять всю глубину его боли: её-то муж был жив и здоров. — Джейн бы этого не хотела.     Ему хочется наорать на Беллу. Громко, от души, назвать идиоткой и послать куда подальше, но он сдерживается. Чудом. Не нужно ругаться с друзьями. Даже с теми, кто так хреново тебе помогает. Вообще не помогает, если сказать честно, но Уолден уже давно не верит, что хоть что-то сможет ему помочь. Он слишком глубоко увяз в пучине своего горя. Уолдену кажется, что он тонет, но при этом даже не пытается найти ту самую спасательную соломенку. Она была его соломенкой. Обманчиво хрупкая снаружи, но очень сильная внутри. Она была сильной за них обоих. А теперь её не стало и он не может заставить себя жить как прежде. Ему хочется умереть. Да, Джейн не хотела бы, чтобы он скорбел, чтобы он жил прошлым, не в силах забыть её. Но она ещё слишком многого не хотела, и об этом почему-то никто сейчас не вспоминает. Умирать в двадцать пять лет, ничего после себя не оставив, она тоже не хотела. — Мне кажется, я умер вместе с ней. Уолден говорит эту фразу матери, когда Луиза Макнейр в очередной раз просит отпустить воспоминания о прошлом и начать жить дальше. А у него не получается. Он вспоминает, как долго добивался расположения своей жены, как сколько времени Джейн держала оборону, и думает, что ему сейчас было бы намного легче, если бы она девять лет назад не приняла его ухаживания. Тогда он не видел бы её призрак в коридорах их дома каждый чëртвов день, не напоминал бы своим внешним видом ходячий труп и не боялся бы увидеть в каждой женщине её. Но он не может заставить себя перестать: он хочет видеть её. В чужих лицах, чужих глазах, во сне, когда она лишь сидит напротив и с улыбкой качает головой, осуждая без слов. Он и сам себя осуждает, но какой в этом прок? Боль не уходит.        Её нагло, беспардонно забрали у него, вырвали из рук, оставили его одного подыхать в этом чëртовом мире и не дали ничего, что могло бы ему помочь. Подохнуть ли, выжить ли — не важно.        Уолдену кажется, что он стремительно сходит с ума. Он устал, слишком устал от кошмаров, гулкой пустоте внутри, боли, алкоголя и вечного недосыпа. Он превратился в тень, в бесполый дух, он стал ничем. Ничтожеством.       — Я без неё ничто.        Это было чистейшей правдой. Он стал никем без женщины, которую любил, без которой жизнь не напоминала жизнь. Она была первой женщиной, которую он искренне, всей своей душой полюбил, первой, без кого он не мог вздохнуть. И теперь, лишившись своего кислорода, он стал ничем.