Moonlight Rendezvous

Half-dead in the wasteland of steel and cement Like a failed experiment Hunted by a sunless city that never sleeps Neon reapers rake the streets Dreaming of a past I may have never had Everything was false and planned Aching, just a wind-up toy designed to feel But the tears are real       Холодная пустая квартира привычно встречала темнотой и тишиной, не балуя иллюзиями, что кто-то приготовит для усталой шпионки вкусный ужин, заберет из рук тяжёлую сумку со снаряжением и обработает свежие ссадины на ребрах. Но Белова уже давно привыкла не переживать о подобных пустяках, не расстраиваться и вообще даже не задумываться, что однажды у неё всё это было, и даже больше. И могло быть и дальше, если бы она не…       Чья-то сильная рука перехватила пальцы, тянущиеся к выключателю, не давая зажечь свет. Еще миг, и кто-то грубо, но достаточно бережно, прижимает лицом к стене, крепко удерживая за запястья сзади, не давая шевельнуться и даже сделать лишний вздох. Только один единственный человек на свете способен сделать это и не умереть на месте. Джеймс Барнс. Зимний Солдат. Лучший убийца, шпион и наемник. Бывший любовник…       — Нежнее, Барнс-с-с… — зло шипит девушка, упираясь лбом в прохладную стену, ощущая, как уверенно, с равнодушием профессионала, солдат обыскивает её, отшвыривая куда-то в темноту шокер, нож, пистолет, еще один нож, связку ключей, зажигалку, мелочь из карманов, в общем всё то, что могло бы послужить оружием в руках умелого бойца.       — Хочешь, что бы я задушил тебя нежно? О, ты только дай мне повод… — жаркое дыхание обжигает кожу на шее, мгновенно рождая волну мурашек по всему телу, вынуждая судорожно сглотнуть и чуть дернуться в стальной хватке наёмника.       — Ты только обещаешь… держу пари, что тянешь лишь потому, что не забрал свой чёрный костюм из химчистки… — она тянет время, сама не зная зачем, ведь помощи не откуда ждать. Да она бы и не стала звать на помощь. Как ни крути, а Белова заслужила. И если холодные металлические пальцы сейчас действительно сожмут тонкую шею, то это будет счастливый конец и её достойная награда за всю ложь и те мучения, что она доставила солдату однажды.       — Сейчас договоришься… — рычит раздраженный наемник за спиной и сильнее давит, вжимая в стену. В такие моменты у него проскальзывает-таки легкий акцент, выдавая американца, но почему-то именно с ней он принципиально говорил по-русски. А Белова покорно замирает, понимая, что убивать сейчас ее не будут. По крайней мере сию секунду. Хотя с Барнсом никогда ни в чем нельзя быть уверенной до конца, он дикий, непредсказуемый, опасный и, черт подери, всё ещё слишком привлекательный даже в такие моменты.       Стальные пальцы левой руки скользят по поврежденным ребрам, удивительно чутко ощупывая, с явной осторожностью поглаживая, охлаждая ноющие синяки, но после — резко рвут майку, обнажая кожу, прихватывая ниже, на границе талии, не давая сместиться в сторону и вывернуться из захвата.       Да, она не даст себя так просто убить, что бы не думала о справедливости возмездия. Отточенные годами инстинкты и рефлексы заставят сопротивляться до последнего. Даже сейчас, в казалось безвыходном положении, мозг интенсивно работал, выискивая малейшую лазейку. Отвлечь, заболтать, перевести тему, выбрать удобный момент и избежать смертоубийства. Это всегда удавалось ей виртуозно. И неимоверно бесило солдата, потому что Белова юлила и избегала прямых ответов, даже когда ей предлагали чашку чая.       — И что тогда? Ты убьешь беззащитную хрупкую женщину? — иронично, что поделать, но нужно же говорить хоть что-то.       — Нет, конечно. А вот тебя… — попытка повернуть голову и взглянуть в холодные серо-голубые глаза, мгновенно пресекается. Чужая пятерня властно зарывается в светлые пряди, фиксируя хватку, пропуская шелковистые растрепанные локоны между пальцами, а второй рукой наемник награждает звонким шлепком по упругой заднице. — Так как твои дела, Белова? Я смотрю, связалась со старой компанией таких же вшивых выскочек, как и ты? И как тебе, с ними веселее и легче, чем со мной, да?       Он зол, пьян и голоден. Шпионка ощущает, как широкая грудь, прижимающаяся к ее спине, тяжело вздымается, слышит прерывистое дыхание, щекочущее затылок, улавливает легкий запах дорогого алкоголя и слишком родной — «Фаренгейта». Да, он особо не скрывался, получается, это она потеряла бдительность и расслабилась, не почувствовав чужое присутствие. А может, всё же, стоит признать в солдате специалиста слишком высокого уровня и просто последнего мерзавца? Пожалуй.       — Чёрт… — всё же срывается полушепотом, когда чужие губы касаются шеи, скользят по коже влажными горячими поцелуями, прокладывая уверенную дорожку к вороту джинсовки. Проклятый солдат знает. Слишком хорошо знает все чувствительные места и что с ними следует делать. Отлично знает какая она мазохистка в его руках и как приятен был обжигающий шлепок, ведь помимо воли Белова сама подставляется, вжимается ягодицами в его пах, трётся, отлично ощущая твердость и готовность мужчины. — Можно подумать, что мой ответ изменит твоё мнение…       — Сучка… какая же ты сучка, Белова… — Барнс жадно целует, все более торопливо срывая одежду с желанного тела, не особо заботясь о ее сохранности, награждает новым горячим шлепком, нещадно сминает упругие ягодицы. А она сходит с ума от этих жестких, властных касаний, его бескомпромиссного напора. И плевать, что он сейчас выступает насильником, а она жертвой. Барнсу она готова была отдаться без остатка, всеми мыслимыми способами, в любой роли и позе. Потому что он, сволочь такая, умел брать как никто. Порой одного взгляда серо-голубых глаз или тонкой, хитрой улыбки хватало, что бы завестись и бежать менять белье, если нет возможности мгновенно оседлать крепкие накачанные бедра. И он отлично знал это. Млел, растекаясь наглой улыбкой самоуверенного хищника, наслаждался этой особой властью. Мерзавец. Чертовски горячий мерзавец.       — Ты сам виноват… чёрт… — последнее слово вылетает с протяжным стоном, когда широкая ладонь с нажимом скользит по спине, вынуждая покорно прогнуться, а затем по-хозяйски спускается вниз, что бы накрыть промежность, потирая нежную плоть через тонкую преграду кружев. — Да сними ты их уже!       Нет сил терпеть, довольный смешок солдата лишь распаляет сильнее, а тихий шорох молнии за спиной заставляет судорожно вздохнуть и закусить тонкие губы в предвкушении. Низ живота наливается тяжестью, сводит короткой судорогой желания, стоит прохладной стальной ладони накрыть грудь, сжимая соски через ткань лифа. I'm a phantom of flesh and fantasy A machine with a soul in agony Is there anything left to save of me Be my remedy All I want is to feel your love break through Every piece of my heart belongs to you With a kiss we will paint a flawless view Of a moonlight rendezvous       Он намеренно мучит, пытает, растягивает удовольствие, явно сам пребывая на самой грани терпения. Белова вцепляется одной рукой в его предплечье, находя в нем твердую опору, дышит через раз, инстинктивно пытаясь продлить дразнящие ускользающие касания, кусая губы и тихо хрипло постанывая. Она готова умолять, отлично зная, как его это заводит, но последние мысли улетучиваются стоит горячей налитой головке коснуться влажного входа, требовательно надавливая. Наемница сама с коротким рыком подается назад, насаживаясь, с долгим стоном облегчения принимая толстый ствол в себя, мгновенно пьянея от чувства предельной наполненности.       — Блять… да… твою мать, Барнс… — её стон сливается с его коротким хриплым рыком. Барнс по-звериному прикусывает за плечо, мертвой хваткой сжимая талию, а второй рукой обнимая под грудью, поддерживая и тесно прижимаясь сзади всем телом. Он замирает на несколько секунд, тяжело часто дыша, а после безжалостно давит, проникая глубже, пока головка не вжимается в матку, даря вспышку болезненного удовольствия.       — Дьявол… да… — глухой рык над ухом, и она остро ощущает его удовлетворение, почти как своё, но не даёт дольше медлить, сама подаваясь бедрами назад, первая начиная двигаться, что бы через несколько секунд поймать жесткий грубый толчок, напоминающий кто тут главный.       И больше Барнс не нежничает. Он берет сильно, жестко, безжалостно, умело балансируя на тонкой грани боли и удовольствия, доводя просто до безумия каждым движением. Ей это нравится, до зубовного скрежета, до застывших в глазах слез наслаждения, до хриплого крика. Когда он сзади, когда диктует не только ритм, но и владеет её желанием безраздельно, вовремя ускоряясь или наоборот — замедляясь до тягучих плавных движений, меняет угол, внезапно выбивая новый задушенный стон.       — Не останавливайся… ещё… прошу… — рвано выдыхает, нет, выкрикивает шпионка, выгибаясь до хруста позвоночника, царапая одной рукой стену, а второй сжимая стальное предплечье солдата, поднимаясь на мысочки, в мучительном, зверином порыве поймать некий ускользающий дразнящий флер приближающегося финала. Эта та еще пытка — кажется, что каждый вздох или стон помешает, оттянет, маячащее на краю сознания лавинообразное удовольствие и оставит ни с чем. Но нет. Ей удается «зацепиться» за этот крючок, крепко ухватиться и потеряться в невыносимом удовольствии, выкручивающем все тело, сминающем повреждённые ребра, обжигающем горло задушенным криком.       Последний миг всегда самый сладкий, как и первый. Момент безграничного счастья и эйфории, которые усиливаются стократно, стоит ощутить, как мужчина сзади напрягся, коротким мощным рывком заполняя до предела, что бы сразу же догнать с протяжным низким стоном.       — О Боже… Джеймс… — всё, что удается выдохнуть, выловить в своем мутном сознании, лишь сильнее сжимая сталь его левой руки, ощущая каждый судорожный толчок в глубине себя, жар и влагу.       Барнс глухо рычит, уткнувшись лбом в плечо, вздрагивает всем телом, вжимается так, что, кажется, сейчас захрустят кости. Но она согласна и на это. Не смотря на безумно яркий финал, хочется ещё. Хочется насытиться, утолить терзающий голод, лишь на несколько мгновений приглушенный вспышкой страсти. Она слишком скучала. Как и он.       Он — Призрак, каждый раз умело ускользающий, растворяющийся в тенях. И Белова слишком хорошо это знает. Она вообще, пожалуй, единственная, кто его действительно хорошо знает. Кто может хотя бы отчасти предугадать его действия и порывы, умеет распознать тот самый момент тишины в самом центре бури.       Шпионка чувствует, что Солдат уйдет. Как чувствовала всегда. И его не найти, если он сам этого не захочет. А ее он находил всегда. Словно ведомый неким клеймом, которое сам же на ней и оставил, пометив, сделав своей. Хотя, Белова твердо уверена — Барнс не поверит, что ему удалось такое. Что у неё нет и не было никого другого за всё время, что она знает солдата. И можно до хрипоты доказывать, но он больше не верит ей. Find me naked in my virgin misery Like an unplayed melody Save me, come close and whisper my true name And become all soothing rain Touch me like no one's touched me before In the deep of a cold heart's core Love me even if it's going to make a crime We've crossed the line       Единственное, в чем она совершенно точно перестала ему врать — это постель. Чего это стоило — одному Богу известно. А может, скорее, Дьяволу? Чьим земным воплощением, вне всяких сомнений, являлся Джеймс Барнс.       Но, как бы там ни было, она действительно научилась полностью доверять ему в близости, и ощущала, что не смотря ни на что, он так же доверяет ей. Уже только в этом одном. Но вновь корить себя за прежде сделанный выбор, Белова будет позже. Сейчас, впитав мудрость ловить момент именно от солдата, она сделает всё возможное, что бы получить от этой ночи максимум. Не упустить ускользающий в межвременье момент, успеть. Рискнуть.       И Белова рискует, пытаясь повернуться лицом к своему желанному насильнику. Пока он не растворился в темноте, как виртуозно умеет он один.       — Что ж ты творишь, Барнс… — хрипло выдыхает наёмница, все еще пытаясь восстановить дыхание, упорядочить предательски ленивые мысли, и одновременно не давая мужчине отстраниться, ловя за шею, притягивая обратно к себе.       — Ну давай, скажи, какой я бессовестный и жестокий, — рычит солдат в ответ, зарываясь лицом в шею, шумно вдыхая запах, вновь скользя губами по коже, проходясь по каждой свежей метке кончиком языка.       — Ты сволочь, это факт… голый факт… — она привычно запускает тонкие пальцы в черные спутанные волосы, сжимает жёсткие пряди на загривке, притягивая ещё ближе к себе, выгибаясь навстречу требовательным касаниям. Свободная рука скользит по напряжённым мышцам, затянутым в черную облегающую куртку, что бы наконец найти молнию и нетерпеливо расстегнуть. Мерзавец так спешил, что даже сам не разделся, бессовестно порвав на ней и новую футболку, и любимый комплект белья, и застежку на одолженной у подруги джинсовке. А ведь когда-то она специально баловала его соблазнительными кружевами, наслаждаясь, как он жрет ее глазами, в такие моменты особенно походя на голодного хищника…       Одежда летит на пол, неряшливо оседая вокруг, и лишь на миг Барнс замирает под ловкими пальцами, когда они тянут вверх футболку. Но Беловой плевать на холодный металл протеза, на многочисленные рубцы и шрамы, следы ожогов и пуль. Она знает каждый изъян и готова в очередной раз доказать, что это никогда ее не отталкивало. Может она не только мазохистка, но и фетишистка? С Барнсом возможно всё, черт подери. Ему удавалось каким-то непостижимым образом найти и вытащить на свет божий такое, о чем она сама даже не подозревала в себе.       — Балбес, — почти ласково срывается со вздохом и она наконец приникает губами к плечу, с удовольствием прикусывая и оставляя свою метку, сразу же покрывая место укуса ласковыми поцелуями. В отличие от всех его предыдущих любовниц не желая причинить боль, пусть даже и сладкую.       И осторожные ответные ласки наконец дают свои плоды — дикий зверь внутри солдата притихает, ласкается в ответ, Барнс дышит не так загнанно, а его касания становятся все более уверенными и менее отчаянными. Он уже не злится. Не думает о немедленном исчезновении, как явственно читалось в серо-голубых глазах, недоверчиво сверкающих из-под отросших прядей волос.       — Хочу… — наконец судорожно выдыхает он, одной рукой упираясь в стену, напряжённо вздрагивая, когда тонкие пальцы умело расправляются с ремнем и клипсами тактических брюк, гладят твердый пресс, помогают лишней одежде упасть на пол.       — Знаю, милый, знаю… — Белова уже не опасаясь, тянется к нему, подцепляет за подбородок, увлекает в долгий чувственный поцелуй, наслаждаясь наконец вкусом желанных губ, поглаживая подушечками пальцев по щетинистой щеке. Он отвечает неуверенно, растерянно, больше не руководимый злостью и жаждой мщения, вперемешку с болью и обидой. И она бы повинилась перед ним вновь, если бы это хоть что-то изменило. Но поздно. Теперь есть лишь этот миг слабости, что привел его.       Пальцы чутко скользят по торсу, очерчивая напряжённые подрагивающие мышцы, поглаживая старые шрамы, и натыкаются на свежую повязку сбоку. Барнс едва заметно вздрагивает, но позволяет «оценить ущерб», и чуть расслабляется, когда она не отказывает, как уже было когда-то, прикрываясь именно этой причиной «ты ранен, нельзя». Сейчас действительно можно всё, и она не хочет превращать это незапланированное рандеву в очередную драму, как бывало прежде между ними не раз.       — И я хочу… хочу, что бы ты опробовал еще какую-нибудь поверхность, кроме стены, черт возьми… — шепчет на ухо Белова, прикусывая мочку, а после скользит кончиком языка по крепкой шее, испещренной тонкой сеткой старых шрамов, оставляя дорожку влажных дразнящих поцелуев. Тонкие пальцы беззастенчиво обхватывают, не потерявший твердости, ствол, сжимают, поглаживают, дразнят.       — Блять, Белова… — возбужденный рык является лучшей наградой, как и нетерпеливые касания широких ладоней, под которыми она каждый раз плавится. I'm a phantom of flesh and fantasy A machine with a soul in agony Is there anything left to save of me Be my remedy All I want is to feel your love break through Every piece of my heart belongs to you With a kiss we will paint a flawless view Of a moonlight rendezvous       Вновь встречаясь с самыми желанными губами на свете, Белова клянется себе, что не будет никаких разговоров, никаких вопросов, никаких упреков. Все не сказанные однажды слова, уже нет смысла произносить вслух. От этого никому не станет легче. Она уже давно осознала, как жестоко ошиблась, в свое время не сумев довериться солдату, выбрав не его, а свою привычную размеренную жизнь. Не дав ему даже шанса что-то изменить. И эта рана не заживет никогда. Именно боль и толкает его каждый раз возвращаться. Когда на ночь, когда на неделю. Но солдат неизменно уходит, потому что никогда ей не простит, что она выбрала не его.       А сейчас, на несколько часов, пока в небе властвует луна, нагло проникая сквозь задернутые шторы, освещая скупыми серебристыми лучами два тесно сплетенных силуэта, нет ни боли, ни сожаления, ни обиды. Нет завтра, нет вчера.       Есть только здесь и сейчас.       Только желание и вкус жестких губ.       Каждый раз, как в последний. Потому что однажды все и вправду случиться в последний раз.       Но она не будет об этом думать. И не даст ему.        — Черт возьми… да, Джеймс… ещё… …I'm a phantom of flesh and fantasy A machine with a soul in agony Is there anything left to save of me Be my remedy All I want is to feel your love break through Every piece of my heart belongs to you With a kiss we will paint a flawless view Of a moonlight rendezvous…