Иной свет

      Отверженные от обманчивых услад бытия гласом собственного разума, испытавшие горечь утраченных жизни дней, сопровождаемых тенью мучительного равнодушия в один и тот же век, их разделяла всё же целая эпоха, непроходимая, до устрашения похожая одна на другую. Ведь мечтал же каждый из них о победоносном лавровом венке, что наложил бы озарённый ореолом завоёванных триумфов Наполеон на склонённые их главы. Но сочилась проблема из ярчайшей пылающей свечи, не меркнувшей даже пред лучами восходящего дня, отсветы коей опадали и на французского полководца, что заслужило ему столь высоченный почёт: для каждого из них склонение равнялось губительному, непростительному уничижению.       Франция — покровительственно-снисходительный наставник, Россия — неотступный и — к несчастью ли? — вечно отстающий ученик, самозабвенно устремлённый к сиянию ученья, да позабывший о простой, как выстрел, истине: находившемуся во тьме не дарует свет покойной неги; он озаряет округу, но ослепляет того узника, что покинул мрачный свой карцер.       Их роднят призраки безмолвного тщеславия. Появляясь за спинами неугомонных собеседников, те не отдавали приказов, только наблюдали, сгущая воздух, словно перед грозой. Кажется — вот-вот заискрится воздух, и зажжённый человечьей злобой прогремит исполинский пламень, разорвётся тёмно-синее небо тревожной лентой молочного опала, обратив потоки бессмысленных речей оппонента в завянувшие листья, с бурей вырванные от постоянного пристанища.       Но сила тщеславия прозрачна. Подлинную власть над двумя томящимися в непрерывной поре ненастья разумами имеет лишь гордость, болезненная, не способная покориться судьбе. Она заглушает возгласы честолюбия, ей безропотно сдаёт свою твердыню благодетель. И та, в отличие от молчаливых призраков, не таится средь сумрака и уныния одиноких вечеров. Она сурово подчиняет дух, диктует вольно действия и чувства; контролирует назидательно, разрушает подобно осколкам разбитой вазы и созидает в тот же миг, склеивает прочно, но не так, как было до: из частиц фарфора выходит почему-то чайный сервиз, с тем же узором или с тем же голубоватым отблеском от стоящего подле канделябра, но это уже не ваза — у неё отныне иное предназначение.       Впечатлительная, пылкая французская чувствительность и сдержанный, насмешливый русский скептицизм — так уж ли они разны? Опрокинутые в пучину скуки и претенциозности XIX-го века, в торфяные болота лицемерия и почти провинциальной зашоренности, — волей-неволей, лишь принятие состава окружающей среды уберегает от её падучего воздействия. Однако некоторые вещества несовместимы, и вступление их в реакцию способно привести к роковым последствиям, к опустошительному самовозгоранию. Таковой оказалась малодушная их кончина.       Минутные дары успокоения одному из них в моменты особенного воодушевления преподносит дальнее царство, величаемое воображением. Юность служит дорожной грамотой для исследования его просторов. Врата мечтаний закрыты навечно для тех, кем потеряны были все ощущения новизны в наблюдении за восходом блистательного солнца, теплотой окутывающего сокрытые от глаз небесные высоты и самые острые горные ущелья. Отворились они и для другого, да только на пороге смерти, что выступала безмолвным стражем у ворот, оказавшихся принадлежащими Плутону.       Выходец из низших сословий и тот, кому с рождения предначертаны были горизонты возможностей: оба неприкаянны в своём кругу и оба преисполнены пламенейшим презрением к салонному тропизму. Кто же мог подумать, что прахом пойдут все усилия французской революции? Разве могли её деятели, откупоривая бутылки самого дорогого абсента в январскую ночь на начало 1800-х годов, одержимые пьянящей надеждой на освобождение от оков буржуазии, представить себе через 14 лет всё ту же жизнь, без обещанных чудес и явственных перемен при литрах пролитой крови и свершённых жертвах? Жизнь, выход из низов которой невозможен без признания господства общественного мнения.       Нет, для них это вовсе жизнь. И их собственные оковы, наложенные торжествующей когда-то гордостью, разъединяются рукой милосердного зова из другого света. Того света, что готов и примет однажды любого.